Сорок монет

Довольный собой, Кособокий Гайли обнажил свои жёлтые зубы в улыбке и, даже не кивнув ревизору, вышел.

Карадже Агаеву и правда следовало бы убраться из колхоза. И для него было бы лучше, и для репутации его учреждения, и для пославшего его начальника.

Но слишком слаб, слишком ничтожен был Караджа Агаев, чтобы признаться даже себе в бессмысленности своих поисков. В ушах гудели слова Каландара Ханова: «И освободить можем!» Поэтому он снопа и снова склонялся над папками и перебирал пожелтевшие бумаги. Надо лечь костьми, но сделать всё, чтобы уважить Ханова. Если бы это было не так важно, на стал бы председатель райисполкома приглашать к себе на плов Караджу Агаева и поить его дорогим ромом.

Один день сменял другой, а ревизор, осунувшийся и не бритый, всё ещё тёрся грудью о бумаги.

Если Караджа Агаев всё больше нервничал и суетился, то Дурды Кепбан, в противоположность ему, становился спокойнее. После встречи с Тойли Мерге-ном его злость на ревизора немного поутихла. Каждое утро, придя на работу, он спрашивал молодого счетовода:

— Ну как, Аннагельдыхан, ревизия всё ещё продолжается?

— Продолжается, Дурды-ага, продолжается! — говорил Аннагельды, подмигивая, корча рожи и показывая рукой, какую бороду отрастил ревизор, не имея времени побриться.

Но сегодня с утра Дурды Кепбан снова огорчился. Он заглянул в соседнюю комнату. В сигаретном дыму сидел сгорбленный, заросший седой щетиной Караджа Агаев и вытирал пот со лба. Главный бухгалтер нахмурился и притворил дверь.

— Лишь бы судьбы человеческие не зависели от таких вот, как этот, жалких людишек, — проговорил он.

Аннагельды поднял голову:

— Вы мне что-то сказали, Дурды-ага?

— Нет, — вздохнул главный бухгалтер и сел за свой стол. — Просто подумал о судьбах людских.

— О чьих именно?

— Ну как тебе объяснить? Вот ты уже год работаешь со мной. И я, мне кажется, знаю тебя, понижаю, чем ты живёшь. Когда-то и Караджа Агаев сидел вот так же, как и ты, и работал рядом со мной. Хоть он и не намного моложе, для него и в те времена я был Дурды-ага. Я думаю, что знаю его, так же, как сейчас знаю тебя. Все мы считали его чистосердечным, совестливым парнем. И не было у него этой фальшивой улыбки. Семь дней назад, когда; он приехал сюда, я сначала обрадовался, потом разозлился. А сейчас посмотрел на него и расстроился. По правде говоря, даже испугался. Сидит убитый горем человек. Ведь, казалось, должен бы радоваться, что не обнаружил у своего доброго друга и покровителя никаких злоупотреблений. Почему, почему он так огорчён? Уму непостижимо. А ведь есть какая-то причина. Вот о чём я раздумываю, Аннагельдыджан!

Аннагельды даже не заметил, как, отложив работу, встал и подошёл к столу Дурды Кепбана.

— А в самом деле, почему? Если бы я был на его месте, я бы сказал и председателю, и вам, Дурды-ага, и самому Тойли-ага: «Простите, товарищи!» И уехал бы туда, откуда приехал. А может быть, кто-то принуждает его? — размышлял, вслух счетовод. — Нет, разве можно принудить человека, ясли он хоть немножко, хоть самую малость уважает себя?

Но получить ответы на свои вопросы парень не успел.

Из соседней комнаты вышел Караджа Агаев и со злостью швырнул на стол главного бухгалтера связку ключей, которая несколько дней назад была так же брошена ему самому. Дурды Кепбан и бровью не повёл.

— Кончил? — спросил он.

— Кончил.

— Идём, если кончил! — И Дурды Кепбан повёл ревизора к председателю.

— Садитесь, — вежливо предложила Шасолтан. — Рассказывайте, как ваши дела. Закончили уже?

— Закончил, — буркнул Агаев.

— Что вы нам можете сказать?

— Ничего не нашёл, — вздохнул Караджа Агаев.

— Вы, кажется, жалеете об этом? — Шасолтан слегка прищурилась.

— А? Что вы сказали?

Чуть повысив голос, Шасолтан повторила:

— Жалеете, говорю, об этом?

— Ой, нет же, нет! — растерянно и даже жалобно проговорил ревизор.

— Значит, вы сегодня уезжаете?

— Да, хотел бы уехать сейчас, — сказал Агаев.

Не в силах поднять глаза на председателя и на главного бухгалтера, он собрался было встать, но Дурды Кепбан придавил его плечо:

— Нет, сейчас не уедешь, не отпустим.

— Почему? — обиженно спросил Агаев и устремил свой беспомощный взор на Дурды Кепбана.

— А ты не знаешь — почему? — стараясь пода вить снова вскипевшую ярость, тихо, но грозно заговорил Дурды-ага. — Ты целую неделю сидел у нас на голове! Целую неделю из дома в дом передавали страшные слова: проверяют Тойли Мергена! Целую неделю ты искал вора. Искал! Но не нашёл. Об этом тебе придётся написать и поставить собственную подпись. Вот бумага, а вот ручка!

— Дурды-ага прав, — поддержала главного бухгалтера Шасолтан. — И вам это нужно, и нам.

— Может быть, — заёрзал, на стуле Агаев, — я потом напишу и пришлю? Надо ведь время, чтобы подумать.

— А мы тебя не торопим, — тут же нашёлся Дурды Кепбан. — Думай, сколько хочешь. Напишешь и уедешь. Никто тебя не задержит.

Ревизор сидел, уставившись в стопку бумаги, но ручку не брал.

— Может, и для этого нужно разрешение Ханова? Если нужно, я ему сейчас позвоню, — стараясь скрыть улыбку, проговорила Шасолтан.

— Нет, — выжал из себя Агаев.

Просидев чуть ли не с полдня, Караджа Агаев нацарапал на листочке бумаги несколько слов. Никто не мог понять, почему это заняло у него столько времени. Очевидно, трудно было ему написать правду.

Пробежав глазами записку ревизора, Дурды Кепбан рассмеялся.

Агаев проглотил обиду и, нахмурившись, спросил:

— Что, не годится?

— Годится, — всё ещё улыбаясь, ответил главный бухгалтер и сунул записку в ящик стола.

Караджа Агаев пошевелил губами, вроде бы желая что-то сказать. Но дочему-то смолчал, растерянно глядя на собеседника.

Догадавшись, о чём думал ревизор, Дурды Кепбан пришёл ему на помощь.

— Аннагельды! Сходи, голубчик, посмотри, здесь ли машина председателя.

Аннагельды вышел и сразу же вернулся.

— Шасолтан уехала, — доложил он. — Она, кажется, говорила, что её вызвали в район, там, наверно, опять совещание.

— На нет и суда нет.

— Как же я доберусь? — жалобно промямлил Агаев.

— Нет ничего проще, — сказал Дурды Кепбан. Он легко поднялся с места, подошёл к окошку и протянул руку на север. — Вон шоссе. До него дойти — пара пустяков. А там машины одна за другой идут в город.

Измученному Агаеву хотелось побыстрее добраться до райисполкома. Через полтора часа кончится рабочий день. Необходимо сегодня же доложить Ханову результаты ревизии. Пусть он кричит, пусть топает ногами, но Агаев должен именно сегодня избавиться от этой проклятой заботы. А завтра выходной, и он сможет отдохнуть.

Агаев доплёлся до шоссе. Машины и правда неслись одна за другой, но шофёры и не глядели на поднятую руку ревизора. Не менее получаса проболтался он на шоссе. Наконец, нашлась добрая душа. Шофёр грузовика пустил его в кабину, согласившись подбросить до города. Как ни умолял он водителя довезти до райисполкома, тот не соглашался, сказав, что не желает из-за каких-то копеек лишаться прав. Таким образом, Агаеву пришлось ещё пешком добираться до места. Оставались считанные минуты до конца рабочего дня, когда он, взмыленный, появился в приёмной председателя райисполкома.