Сорок правил любви

И вот тут-то мой отец, сжав губы и занеся правую руку, бросился на меня. Я решил, что он хочет меня ударить. Но этого не случилось, и мне стало не по себе.

— Ты позоришь меня, — проговорил отец, не глядя в мою сторону.

На глазах у меня выступили слезы. Я отвернулся и неожиданно оказался лицом к лицу с Кимьей. Долго ли она простояла за углом и что видела? Глаза у нее были испуганные. Все ли она слышала?

Я испытывал стыд из-за того, что отец унизил меня перед девушкой, которую я хотел взять в жены. Комок подступил к горлу, а во рту я ощутил горечь. Все вокруг пошло кругом, завертелось, закружилось, как будто грозя обрушением.

Не в силах более оставаться дома, я схватил плащ, оттолкнул Шамса и бросился прочь — подальше от Кимьи и от всех остальных.

Шамс

Февраль 1246 года, Конья

Бутыли с вином стояли между нами, наполняя комнату запахами диких трав и ягод. После бегства Аладдина печали Руми не было границ, и он некоторое время не мог произнести ни слова. Мы вышли на усыпанный снегом двор. Был один из тех светлых февральских вечеров, когда в воздухе стоит тишина. Мы смотрели, как движутся облака по небу, вслушивались в окружавший нас мир. Ветер приносил с собой восхитительно-сладкий запах далеких лесов. И на минуту мне показалось, что мы оба хотим навсегда покинуть этот город.

Я взял в руки одну из бутылей с вином. Потом опустился на колени возле розового куста, стоявшего голым на белом снегу, и принялся лить вино на землю. У Руми просветлело лицо, и он улыбнулся своей полузадумчивой-полувосхищенной улыбкой.

Не сразу, постепенно голый розовый куст ожил, кора его стала мягкой, словно человеческая кожа. И на нем расцвела единственная роза. Я продолжал лить вино, и роза обрела теплый оранжевый оттенок. Потом я вылил вино из другой бутыли, и из оранжевой роза стала ярко-алой. Вина оставалось лишь на донышке. Я вылил половину в чашу, отпил немного, а остальное предложил Руми.

Повинуясь моему жесту, дрожащими руками он взял у меня чашу с вином, не изменив сия-юще-спокойного выражения лица. А ведь этот человек никогда в жизни не пробовал вина.

— Религиозные правила и запреты очень важны, — произнес Руми. — Однако они не должны становиться незыблемыми табу. Поэтому я выпью немного вина, предложенного тобой. Я всем сердцем верю, что есть некая рассудительность в любовном пьянстве.

Руми поднес чащу к губам, но я схватил его за руку и повернул ее. Вино вылилось на снег.

— Не надо, — проговорил я, не видя смысла в дальнейшем испытании.

— Если ты не собирался давать его мне, зачем же посылал меня в таверну? — спросил Руми, и в его голосе было столько же любопытства, сколько и страдания.

— Сам знаешь, — улыбнулся я. — Духовный рост касается всего сознания, а не некоторых его частей. Правило номер тридцать два: «Ничто не должно стоять между тобой и Богом». Ни имамы, ни священники, ни раввины — никто. Ни даже вера как таковая. Верь в собственные правила и собственные ценности, но никогда не ставь их выше правил и ценностей других людей.

Разбивать сердца других людей, даже если ты исполняешь свой долг, противно тому, что есть главное в твоей жизни. — Шамс продолжил: — Не сотвори себе кумира. Иначе твое зрение будет замутнено. Пусть Бог, и только Бог, будет твоим поводырем. Ищи Истину, мой друг, однако не создавай идолов из своих истин.

Я всегда обожал Руми как личность. Но сегодня мое обожание росло семимильными шагами.

В мире полно людей, охваченных желанием стать богатыми, знаменитыми или могущественными. Чем больше они получают знаков своей успешности, тем больше этих знаков им требуется. Жадные, алчные, они творят из своих приобретений кибла [27] и только об этом и думают, не сознавая, что стали слугами приобретаемых ими вещей. Дело обычное. Такое случается постоянно. Но очень редко, реже рубинов, встречаются люди, которые уже прошли дорогу наверх, у которых есть и золото, и слава, и авторитет, а они в один прекрасный день отказываются от всего и подвергают опасности свою репутацию ради путешествия внутрь себя. Руми — тот самый редкий рубин.

27

Направление, куда смотрит мусульманин, когда творит дневные молитвы. (Прим. автора.).

— Бог хочет, чтобы мы были скромными и непритязательными, — проговорил я.

— И Он хочет, чтобы о Нем знали, — тихо молвил Руми. — Он хочет, чтобы мы чувствовали Его всеми фибрами своего существа. Вот почему лучше быть наблюдательным и рассудительным, чем пьяным и плохо соображающим.

Я согласился с Руми. Пока не стало совсем холодно и темно, мы сидели во дворе, восхищаясь единственной розой. В вечернем промозглом воздухе ощущался привкус свежести.

От Вина любви у нас немного кружились головы, и я с радостью и благодарностью осознал, что ветер больше не шепчет мне об отчаянии.

Элла

24 июня 2008 года, Нортгемптон

— Поблизости от дома, малышка, открылся тайский ресторан, — сказал Дэвид. — Говорят, в нем вкусно кормят. Почему бы нам не поужинать там сегодня? Одним, без детей?

В этот день Элле меньше всего хотелось ужинать с мужем. Однако Дэвид был настойчив, и она не смогла отказать.

Ресторанчик назывался «Серебряная луна». Он был увешан затейливыми светильниками, столики были отделены друг от друга занавесками, а на стенах было так много зеркал, что, казалось, посетители обедают сами с собой. Элле было не по себе. Однако дело было не в ресторане, а в ее муже. Глаза у него странно блестели, и она чувствовала, что что-то произошло. Он казался печальным, даже расстроенным. Больше всего Эллу испугало то, что он стал слегка заикаться. Ей было известно, что если возникает это его детское заикание, значит, что-то случилось.

Молоденькая официантка в национальной одежде подошла к ним, чтобы принять заказ. Дэвид попросил гребешки с базиликом и соусом чили, а Элла — овощи под кокосовым соусом, решив не изменять решению, принятому ею в сороковой день рождения: не есть мясо. Кроме того, они заказали вино.

Сначала они обсудили интерьер ресторана, а потом замолчали. Двадцать лет брака, двадцать лет в одной постели, двадцать лет — общий душ, общий стол, общие дети… О чем тут говорить? По крайней мере, так думала Элла.

— Ты как будто читала Руми, — заметил Дэвид. Элла кивнула, хотя не могла скрыть удивления. Она не знала, что поразило ее больше: то, что Дэвид знает о Руми, или что его беспокоит ее чтение.

— Я читала его стихи, чтобы написать отчет о «Сладостном богохульстве», а потом втянулась. Теперь читаю для себя, — попыталась она объяснить свой интерес к поэзии Руми.

Дэвида как будто отвлекло винное пятно на скатерти. Потом он с траурным видом вздохнул.

— Элла, мне все известно, — произнес Дэвид. — Я все знаю.

— О чем ты говоришь? — спросила Элла, хотя ей не хотелось услышать ответ.

— О твоей… о твоих отношениях… — запинаясь, проговорил Дэвид. — Мне все известно.

Элла в изумлении поглядела на мужа. В неровном свете свечи, которую только что зажгла официантка, она увидела отчаяние на его лице.

— О моих отношениях? — мгновенно и несколько неожиданно для себя выпалила Элла. Получилось громче, чем ей хотелось бы, и она заметила, как пара за соседним столиком обернулась в их сторону. Смутившись, она понизила голос до шепота: — О каких отношениях?