Сорок пять лет на эстраде

В другом фельетоне того же периода – «Роптать желаю!», – написанном двумя годами позже, отмечается сдвиг в мозгу обывателя:

Конечно, на восьмом году Советской властиПоздновато думать, отчасти,О том, что большевики-де отобрали домИ вообще обидели кругом,Что вместо денег, оставленных папашей,Выгнали просто из банка взашей,По-прежнему мечтать об Учредительном собранииИ о том, чтобы было у нас, как в Великобритании…И я, конечно, смирился, молчу…

От активного, враждебного настроения осталась только привычка роптать ради ропота. Но ропот уже другой. Это подчас уже критика реальных недостатков. Обыватель в этом фельетоне говорит:

Ни спорить, ни судиться давно не хочу…Но пороптать-то мне можно, хотя бы слегка?Так, знаете ли, из своего «прекрасного далека»…Забыть на минуточку детей и жену,Задрать свою интеллигентную морду на луну —И роптать, роптать без конца и без краю…Товарищи, братцы, – роптать желаю!..…Живу я, можно сказать, никого не беспокоя,Никаких мыслей у меня против существующего строя,Наоборот, замечаю я,Что существующий строй мыслит против меня:Куда ни пойдешь – любой деятельПопрекает меня, что я мещанин-обыватель,Упрекают меня, что у меня канарейка на окошке,Что у меня кот и кошка,Что я-де не усваиваю нового быта,Что во мне вообще собака зарыта!Что я-де в мещанстве своем утопаю…Родные мои, – роптать желаю!

И в качестве одной из иллюстраций:

…Вот ежели я, к примеру, иду вчера по ТверскойВо время неурочной поливки мостовойИ меня обливают с ног до головыВо имя благоустройства города Москвы,Так мещанство это или нет, я не знаю,Но только супротив пожарной кишки роптать желаю!При чем же здесь, извините за выражение, быт,Ежели я с ног до головы облит?…

«Роптание» затрагивало самые различные вопросы, поскольку

…Извозчики дорого просят,Наркомпросы не наркомпросят,Поэты такие стихи сочиняют,Что от них матерщиной за версту воняет;Детей не порют, за волосы не таскают,А просто беlbут и совсем не рожают;Художники говорят: не важно, как рисовать,Лишь бы на картине фабричные трубы было видать…

Фельетон был построен таким образом, что, говоря о тех или иных неполадках быта, обыватель адресовался непосредственно к самому «Всероссийскому старосте» – Михаилу Ивановичу Калинину:

Прийду это я к Михаилу Ивановичу Калинину,Все свои жалобы «выниму»,Так и так, мол, Всероссийский староста, —Выслушай меня, пожалуйста!

В заключение обыватель говорил:

Но не думайте, что это вам повредит,Если я, обыватель, на все эти штуки сердит.Ведь и я хочу, чтоб по-новому было,И у меня в душе «закрутил гаврило»,Да так, что и раскрутить его теперь не сумею,У меня это с детства, может, от геморроя,Но в душе-то у меня теперь совершенно другое,Ведь если, Михаил Иванович, вам латынь знакома,Я же тоже какое ни на есть, но «сапиенс-хомо».Не держите на меня, на обывателя, обиду,Погодите, и я в люди выйду.Возлюбите меня, как и прочих всех,Михаил Иванович, отче наш, иже еси на небесех!..

В центре фельетона была весьма важная для того времени, значительная тема перевоспитания, перековки. Остальные темы фельетона касались качества продукции, за что боролись тогда яростно и беспощадно. Речь шла при этом не только о качестве производственной продукции, но и о борьбе за качество во всем, что было близко советским людям и что волновало их – в быту и отношениях людей, в литературе и искусстве.

О том, как готовился тогда репертуар и как мной самим понималась в то время борьба за «качество продукции» применительно к своей профессии, я писал в автобиографической заметке «Смирнов-Сокольский о себе»:

«Репертуар пишу сам. Было время – пользовался помощью других, особенно во времена «запарки». Отказался не потому, что это не нужно. Убедился, что присяжные поэты делать этого просто не умеют. Очевидно, стихи в репертуаре – дело десятое. Репертуар – это совершенно другая работа, требующая больше знания, чем поэтического вдохновения.

Но дружба и знакомство с пишущей братией дает и дало невероятно много. Впрочем, это, кажется, называется – средой.

Монолог или рассказ пишу месяцами, по пять, по десять строк в день. Читаю сразу без выучки, как закончу. Посему иногда поругивают за «несделанность» в смысле актерском.

Однако считаю себя правым. «Что» – важнее, чем – «как». «Как» – приходит позднее».

Борьбе за качество продукции был посвящен и написанный в том же 1926 году фельетон «Повесть о советском карандаше», встретивший активный общественный отклик. Фельетон был написан райком. Начинался он с признания:

Конечно, человеку наивному и простомуУподобиться Льву Николаевичу ТолстомуНевозможно, хотя бы даже и в мелочах…Не стоит это доказывать в длинных речах,А достаточно среди белого божьего дняПосмотреть внимательно – ну, хотя бы, скажем, на меняИ убедиться самим немедленно тоже,Что личность моя на Льва Толстого решительно непохожа.И, однако, у каждого из насБывает в жизни этакий незабываемый час,Когда хочется засунуть ручки свои за живот,Распушить седую бороду во весь передИ толстовскую фразу не завопить, а прямо-таки закричать:Дескать, братцы мои, товарищи, граждане,«Не могу молчать!»

Это вот «Не могу молчать!» и проходило лейтмотивом через весь фельетон.

…Захожу это в ГУМ – совершеннейшее терра-инкогнито —Позвольте мне, говорю, честное москвошвейное пальто.И только это было начал пальтишечко на себя надевать —Рукава вдруг начали сами по себе отставать,Суконце расползается на весь покрой,Ну, словом, вижу – не пальтишечко, а прямой Стандартстрой!Я это к заведующему: «Послушайте, говорю, любезный,Что ж это, действительно, продукт у вас такой бесполезный?Ведь это же не пальтишечко, а прямо пеленка какая-то детская!»А он мне в ответ: «Мало ли, говорит, что пеленка, зато советская.Носить его действительно могут немногие,Зато, говорит, не пальто, а сплошная идеология…»

Как всегда, большое место в фельетоне уделялось искусству и литературе:

…Возьмите хотя бы наше литературное искусство, как таковое.Как это говорится, братья-писатели, в нашей судьбе что-то лежит роковое.И это роковое так крепко лежит,Что от него читатель, как черт от ладана, бежит.Потому за исключением очень немногих,Стоящих на правильной, нужной дороге,Остальные приговаривают: «Неважно, что, мол, я,писатель, в грамотности не спец,Зато у меня революционный конец,У меня, мол, слово «красный» повторяется тысячу раз в каждом томе».Братья-писатели, введите на слово «красный» режим экономии!Пора пересмотреть все это писательское нытье,А что это советское, так это еще не все.Ведь если в такое произведение, в самую его середку,Завернуть обыкновенную голландскую селедку,Так селедка мало что потеряет половину соли и смака,Она же начнет кусаться, как бешеная собака!..

И как общий вывод:

…До каких же пор это будет верно,Что раз советское, так должно быть обязательно скверно?Да что ж это за причины особые, тонкие?Ведь деньги-то наши советские – настоящие, звонкие!..

Фельетон «Московские звонари» (1927) был посвящен любителям псевдореволюционной болтовни, всякого рода «аллилуйщикам», подменяющим необходимую критику и самокритику «пустозвонием». Приводя ряд примеров такого «пустозвония», бюрократизма, плохого качества продукции, самодурства отдельных чиновников и т. д. и т. п., в конце фельетона предупреждал: