Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
— Спички там же. Зажжешь… когда уже отходить начну.
В два часа я раскуриваю ей папиросу. Говорить о вреде курения в такой момент глупо.
— И сама, — просит она. — Мне так легче. Держи при себе, — взглядом показывает на портсигар, — может, ещё попрошу.
Чернота вокруг неё сгущается и проблёскивает редкой искрой. Лицо — в дымке. От змейки на руке остался только контур. Временами она впадает в забытьё.
Я смачиваю ей сохнущие губы водой. Хоть она и не просит — но от того, что больше не говорит. Время от времени растираю ей руки и ступни, но это не помогает: они всё холоднее.
В
— Всё.
Но это ещё не всё.
Вскоре меняется дыхание. На вздохе — болезненный всхлип, на выдохе стон. Я знаю, что будет дальше, поэтому зажигаю свечи. Одну ставлю на стол, другую вкладываю в восковые холодные пальцы. Янек, наверное, уже с ума сходит от неизвестности; а как там сэр Майкл со своим тёмным другом? Да хоть бы его и собаки не любили, я бы и ему порадовалась, был бы рядом.
Её лицо преображается. Глаза проваливаются ещё больше. Кожа натягивается, разглаживаются морщины, выпирает шрам над левой бровью.
Не забыть: у меня потом полчаса. Нужно успеть сделать что-то важное…
Воск хороший, и свечи горят медленно, бездымно. Я по-прежнему смачиваю ей губы и протираю лицо. Держу руку, трогаю ступни — они уже остыли. Но хочется думать, что она всё ещё чувствует, и что от моих касаний ей легче.
Несколько раз зову её по имени. Нет ответа. Хрипы усиливаются.
Когда часы подают голос в очередной раз, застывшее лицо внезапно искажает судорога.
Бьёт четыре часа. И вслед за последним ударом приходит полная тишина. Дыхания нет. Свечи гаснут.
Не успеваю отследить, когда исчезает чёрная дымка с её лица: сейчас оно чисто, лишь желтоватого оттенка. На столе покрывается трещинами и распадается хрустальный шар. Как и сэр Майкл, целую её в лоб. Ты меня встретила в этом Мире, я тебя проводила.
Спасибо за всё.
На месте дверного проёма пробегает рябь, словно отдёрнули прозрачную занавеску. Дверь со скрипом отворяется: заходите, кто хотите.
Последняя шутка?
Сэр Майкл тяжело переступает порог. С тревогой всматривается мне в лицо, переводит взгляд на высохшую куклу, ещё недавно бывшую Галой, и прикрывает на миг глаза.
А открыв, неверяще смотрит куда-то позади меня.
Он застывает на месте, как вкопанный, поэтому Маге приходится потеснить его, чтобы пройти, и тоже озадаченно уставиться за мою спину.
— Ну, и что это за явление? — наконец говорит он.
Должно быть я в шоке: не каждый день у меня на руках умирают ведуньи, да ещё так тяжело умирают… Только этим могу объяснить, что до сих пор пялюсь на них, ничего не понимая. Затем догадываюсь обернуться. И в дверях напротив — вижу девушку. Она абсолютно голая, она щурится на свет, она пытается тереть глаза, будто только что проснулась.
— Господи, — только и могу сказать я. Потом до меня доходит.
За время пребывания в коконе она истончилась до такой степени, что, кажется, вот-вот надломится в талии. Личико посветлело, глаза смотрят почти осмысленно… Почти.
— Сэр Майкл, — говорю, — это же она. — Это же ей Гала… Рубин…
Он уже набрасывает на её узенькие плечи куртку. Обнимает, словно прикрывая собой. И я, наконец, отмираю. Таймер.
— Полчаса. У нас есть полчаса, так Гала сказала.
Я успею что-нибудь найти из одежды. Сэр Майкл, да усадите её, она же едва на ногах держится!И бегу в ту дверь, откуда девочка появилась, и мечусь в поисках нужной комнаты. Вот спальня, вот шкаф, отсюда Гала вытряхивала одёжку, дабы найти мне что-нибудь взамен изгвазданной рубахи. Распахиваю створки.
Бельё искать некогда. Брючки, юбки… вот эту беру юбчонку, длинную, с запахом: одевать быстрее, да и сподручнее. Девочка, похоже, неадекватна, хорошо ещё, что ходит самостоятельно.
А ведь если бы она не очнулась, я бы про неё и не вспомнила. Никто не хватился бы. Не слишком ли многих я забываю в последнее время?
Блузка не годится, она на пуговицах, лучше взять футболку и свитер. Наугад выхватываю из коробки какие-то балетки, тяну с вешалки куртку. Всё. Бегом!
Девочка сидит в кресле. Сэр, конечно, уже водрузил ладонь ей на лоб и внимательно вчитывается. Налетаю на них как вихрь, и ему приходится мне помогать: приподнимать, опускать, поворачивать безвольное тельце. Потому что одно дело — одеть ребёнка, и совсем другое — почти взрослого человека, который, хоть и хрупкого телосложения, но почему-то неповоротлив, с весьма негибкими длинными конечностями. Впрочем, девочка послушно подставляет руки и ноги, просовывает голову в горловину футболки… Ну, хоть что-то. Приходит черёд обуви.
— Сколько у нас времени? — спрашиваю, запыхавшись, у Маги. На сэра Майкла надежды мало, у него внимание полностью переключено на новый объект заботы.
— Минут двадцать съели, — отвечает Мага. — Пора уходить. Зная Галу, могу сказать, что скоро здесь заполыхает.
Сэр Майкл тянет девочку к выходу, но она смотрит непонимающе; тогда он просто выносит её на руках.
Мага смеряет меня взглядом, будто прикидывает на вес.
— Сама пойдёшь, или как?
— А… — я даже теряюсь. — Иду, конечно.
Он приостанавливается у двери, пропуская меня, и вдруг спрашивает:
— Она тебе что-нибудь передала? Успела?
Пристально вглядывается. И я, наконец, ближе к дневному свету, тоже могу толком его разглядеть. Высок, почти красив, странно белокож; про таких говорят: «Всё лето в подвале просидел!» Жгуче-чёрные кудри вкупе с жуковыми глазами только оттеняют бледность. Не иначе, гость с Восточного сектора. Конь у него арабских кровей… Да что я себе придумываю!
Он, не дождавшись ответа, хватает за руки, выворачивая, осматривает запястья. Что-то выискивает. На холодных цепких пальцах блестят чернью серебряные холодные кольца.
Я настолько шокирована его бесцеремонностью, что и сказать ничего не могу. Молча пытаюсь высвободиться. Он, как мне кажется, разочарован; отпускает меня, и, не глядя больше, выходит.
На пороге я оборачиваюсь в последний раз. Прощай, Гала.
Аккуратно прикрываю за собой дверь. И та снова срастается со стеной.
— А где Ян? — ищу глазами. Сэр Майкл распутывает поводья Василька, девочка стоит рядом, не сводя с него глаз.
— Отправили домой твоего родственника, вместе с собакой, — цедит Мага. Он как будто и не спешит. — Майкл, давай-ка, я тебе подсажу это чудо природы. А твою Ванессу как-нибудь доставлю, не беспокойся.