Сорвать маску

В ее глазах мелькнуло опасное выражение, сейчас она напоминала тигрицу, вступившуюся за своего детеныша с яростью, безжалостностью, силой и абсолютной решимостью. Доминик понял, что она будет защищать ребенка до последнего вздоха.

– У меня и в мыслях не было пытаться отобрать его у тебя. – В голове снова прозвучали слова миссис Тэттон: «…после того, как он с тобой обошелся». Теперь ему была понятна враждебность пожилой женщины. Он вспомнил собственные слова Арабеллы: «…после того, как ты бросил меня…» От неприятного предчувствия у Доминика зашевелились волосы на затылке.

– Ты говоришь так, словно в нашем разрыве виноват я, – медленно произнес он.

– Как ты смеешь это отрицать?! – бросила она в ответ, одарив его яростным взглядом. – Ты просто взял и исчез, не сказав ни единого слова. Не подумав о моих чувствах, о том, что ты, возможно, оставил позади. Мне было всего девятнадцать лет, Доминик! Всего девятнадцать!

Кровь застыла в жилах. В животе заворочался холодный, липкий ужас.

– Что ты имеешь в виду, Арабелла?

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! – закричала она.

– Вовсе нет. – Доминик заставил себя сохранять спокойствие, продолжать этот разговор, несмотря на терзавший его страх, пробиравший до костей. – Скажи мне.

– Джон Смит увидел, как мы выходили с сеновала Фишера в тот последний день. Он сказал об этом моему отцу, а отец стал расспрашивать меня. Он уже все понял, Доминик, я не смогла ему солгать. Он рассердился и был очень разочарован во мне и тут же отправился к твоему отцу, герцогу, сообщил ему, что нашу помолвку необходимо как можно скорее узаконить и устроить свадьбу.

Доминик понятия не имел о том, что мистер Тэттон нанес его отцу визит с подобной целью. Его посетила ужасная догадка. Он сразу же понял, как поступил его отец.

– Почему ты вообще заставляешь меня рассказывать тебе об этом? – вскрикнула Арабелла. – Разве мало было жестокости в том, как ты поступил со мной? Зачем усугублять?

– Рассказывай.

Она оттолкнула мужчину и попыталась отвернуться, но он схватил ее за плечи и снова притянул к себе, зная, что должен услышать каждое слово о том кошмаре, в который превратилась ее жизнь.

– Бога ради, Арабелла! Скажи мне! – настаивал он. – Что сказал мой отец?

– Что только ты сам волен решать, и больше никто. И я как круглая дура подумала, что теперь-то уж точно все будет хорошо! – Из ее глаз хлынули слезы и побежали по щекам.

– Арабелла, – прошептал он и попытался вытереть их, но она отбросила его руку в сторону, словно не в силах вынести его прикосновение. Затем она изо всех сил ударила его в грудь, отталкивая прочь и отчаянно пытаясь освободиться, пока он не схватил ее за запястья и не прижал к себе.

– Ты трус! – крикнула она сквозь слезы. – Отправить своего отца к нам, потому что тебе не хватило смелости самому сказать мне правду!

Доминик чувствовал жгучий холод, словно по венам медленно двигался лед.

– Ты говоришь, что мой отец нанес вам визит. – Это был не вопрос. Доминик наконец начал понимать суть этой ужасной истории, происходившей прямо у него под носом.

– Ты прекрасно знаешь, что он был у нас, ведь ты сам попросил его об этом! – Арабелла перестала вырываться, разревевшись навзрыд.

– Нет, не знаю, потому что я его не посылал, – произнес Доминик. – Я ни о чем не просил его, Арабелла! Я даже не знал о том, что твой отец приходил в наш дом! – Он чувствовал себя больным. Оцепенение и ярость растеклись по его телу, смешавшись.

– Зачем ты снова лжешь мне? – воскликнула она. – Разве мало ты унизил меня? Или тебе мало того, что я стала твоей любовницей? Что ты владеешь мной как вещью? Неужели нужно еще причинять мне боль лживыми словами? – Она склонила голову, запоздало пытаясь скрыть слезы.

– Арабелла, посмотри на меня! – велел Доминик. Она не послушалась, и тогда он заставил ее поднять голову, обхватив залитое слезами лицо ладонями. – Я не лгу.

Она отчаянно забилась в его руках, пытаясь вырваться.

– Я не лгу тебе, Арабелла!

По всей видимости, искренность этих слов проникла в ее сознание, затронув душу. Арабелла неожиданно замерла, словно впервые услышав его, и беспомощно взглянула ему в глаза. В них читалась беззащитность и такая боль, что все, пережитое ею за долгие годы, померкло в сравнении с этим.

– Я не лгу, – в третий раз повторил Доминик, и эти слова словно коснулись ее лица вместе с его дыханием. – Клянусь всем святым, Арабелла. – Его ладони скользнули вниз к ее локтям, поддерживая ее и утешая. Он слышал ее прерывистое дыхание, чувствовал дрожь, охватившую хрупкое тело.

– Я не понимаю, – сказала она надломленным шепотом.

– Зато, кажется, я начинаю понимать, – мрачно произнес Доминик. – Скажи, что именно мой отец вам ответил, Арабелла?

– Он все объяснил очень подробно и обстоятельно. Дескать я не нужна тебе. Молодые люди должны вести себя как подобает молодежи и сеять дикий овес, пока не женаты. Мой отец заметил, что молодым людям подобает учиться держать ответ за свои действия, и потребовал, чтобы тебя заставили жениться на мне. Твой отец заявил, что ты не собираешься делать ничего подобного. Разумеется, мы и сами должны были понять, что, несмотря на благородное происхождение, я слишком бедна, недостаточно высокородна и не гожусь на роль жены будущего герцога. Твой отец назвал такой брак мезальянсом, да кроме того мы с тобой никогда в действительности не были обручены.

– Вот ублюдок! – Доминик не смог сдержать ругательства. – Он ведь знал, что я любил тебя и хотел жениться! Черт побери, он даже знал о медальоне!

– Мой отец показал герцогу медальон, а тот рассмеялся, сказав, что эта безделушка ни в коем случае не является доказательством помолвки, поэтому мы можем даже не утруждать себя жалобами или пытаться решить вопрос через суд. Он дал моему отцу денег и сказал, что будет куда лучше, если мы не будем распространяться о происшедшем. – Каждое слово, открывавшее всю глубину предательства его отца, острым ножом вонзалось в сердце Доминика.

Он даже сейчас с трудом верил в это.

– И так со мной поступил мой собственный отец! – прошептал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к Арабелле. Человек, которого Доминик уважал, которым восхищался. Основы, на которых он строил свою жизнь, пошатнулись, треснули, превратив в насмешку все, во что он верил последние годы, погружаясь все глубже в пучину отчаяния.

– Боже правый! – выдохнул он, чувствуя приступ тошноты. Его охватил холод, пронзивший все его существо. Он собрал остаток сил и решимости, стараясь не утратить власть над собой.