Соседи

На дороге, которая соединяла Горенку и пгт УЗГ, один новехонький шлагбаум был уже установлен, и Тоскливцу был отдан приказ находиться возле него неотлучно и никого из пгт УЗГ в Горенку не пускать. И три дня Тоскливец провел у себя дома в постели, потому что, пока Голова мечтал о том, что бдительный Тоскливец, как богатырь на дозоре, стоит возле шлагбаума и прогоняет ползущую нечисть, Тоскливец подлизывался к молоденькой Кларе, хотя при этом ему и в голову не приходила мысль о том, чтобы податься на ее подлые уговоры и снова совершить обряд бракосочетания.

Кончилось все тем, что какие-то доброхоты донесли Голове про то, что шлагбаум покинут, а Тоскливец волындается неизвестно где. Голова тут же отправился к своему подчиненному и накрыл того с поличным – Тоскливец заседал за столом и готовился накинуться на блюдо пончиков, к которым Клара готовила какао, от которого по уныло-осклизлому жилищу распространялся густой шоколадный запах: Клара в очередной раз собиралась попробовать вкусно накормить Тоскливца, чтобы потом немедля затащить его в ЗАГС – там у нее все было договорено и их ждали. Ей не было известно, однако, что Тоскливец обо всем догадался и готовился, как только блюдо с пончиками опустеет, сделать вид, что его вырубил такой крепкий сон, что он может только лежать в постельке возле своей возлюбленной и нежно побулькивать в животе какао в такт храпу. Приход Головы расстроил планы обеих сторон, и теперь они лихорадочно, как шахматисты, просчитывали свои следующие ходы.

– Ты почему не у шлагбаума? – зло спросил Голова, которого тут же усадили за стол. – И на работе тебя нет, и нечисть опять может заполнить Горенку, так что придется просить у Гапки ее дудочку, чтобы вывести ее за околицу, но ведь дудочка эта, так сказать, мало предсказуемая – еще неизвестно, что сыграет… Подвел ты меня!

– Никак нет, Василий Петрович, – отпирался Тоскливец, услужливо, но скрепя сердце пододвигая к Голове чашку размером с чайник и блюдо с пончиками. – Я вам вот что расскажу…

И Тоскливец поведал Голове и Кларе, как в ту ночь, когда нечистый его попутал и он боролся с Павликом за золотой остров, он видел, что крысы перемещаются по воздуху и, плюхнувшись на землю, превращаются в соседей.

– Так что шлагбаумы не помогут, Василий Петрович, не помогут! – заверял Тоскливец Голову. – Наше дело гиблое. Одна надежда на Гапку. Так что клад, который вы нашли, он и в самом деле клад, и только благодаря вам у нас есть теперь единственно пригодное оружие – Гапкина дудка. А благодарные соотечественники, вот увидите, поставят вам памятник при жизни за освобождение Горенки от нечистой силы. Прямо в центре села. И детишки будут возлагать к нему цветы. Если хотите, мы его прямо возле сельсовета установим, тогда и вам удобно будет на него любоваться: открыл окно – и там Василий Петрович!

Тоскливец, сам того не зная, нащупал ахиллесову пяту Головы – тот всегда мечтал о памятнике, хотя ни кому в том не признавался. Теперь у него появился реальный шанс, надо только действительно утопить в озере нечистую силу, чтобы та не тревожила Горенку, и тогда пусть районное начальство хмурится, что село чествует своего героя. Пусть. А памятник-то будет в натуральную величину, только вот живот уберем, и правильно Тоскливец придумал про детишек с цве-₁ тами. Дети и цветы облагораживают все. Даже то, что облагородить невозможно. Они будут класть цветы ему на колени, а он будет ласково улыбаться им из-за тщательно закрытого окна, ведь если окно открыть, то тогда они, негодяи, могут что-нибудь и попросить.

Голова напился какао, приказал Тоскливцу тоже выдвигаться на передовые позиции и, покинув беспокойную чету, зашагал к сельсовету. Общение с Тоскливцем, как всегда, вызвало у него спазмы в висках, но на этот раз он списал все на погоду и только молился про себя, чтобы в сельсовете его не поджидал какой-нибудь занудливый посетитель, пришедший с преступным намерением получить какую-нибудь справку. Ну вот наконец и заветный, крытый добротным железом дом, в котором его ожидают Маринка, горячий чай и пятирчатка, не говоря уже о кожаном космодроме, на котором так уютно мечтается…

Но возле Маринки на кресле сидел посетитель. Гапка. Агафья Степановна. Гапка Кобровна выползла из своей норы и приползла к нему, чтобы залпом выпить остатки его кровушки. Эх, жизнь!

– Шило в заднице! – с эмфазой прошипела Гапка, увидев бывшего суженого. – Носит тебя нелегкая непонятно где, ну да ладно… Справку мне дай, и я пойду…

– Какую справку? – сразу встревожился Голова, который любой документ выдавал так мучительно, словно в его родах принимали участие все оставшиеся в живых клетки головного мозга.

– О том, что я – это я, потому что пенсию мне не дают, говорят, не похожа на пенсионерку, оно, может быть, и действительно не похожа, но деньги мне нужны позарез – уже два дня со Светулею не жрамши, вчера заходила, так ты и вчера таскался неизвестно где, еле сегодня дождалась…

Гапка замолчала, и в сельсовете стало так же тихо, как в то мгновение, когда буря наконец затихает и обессиленный корабль готовится улечься на песчаное океанское дно на веки вечные. Голова лихорадочно соображал, что он может и чего он не может написать Гапке в справке.

– Так у тебя паспорт есть! – вскричал он, поражаясь собственному интеллекту. – Вот его и показывай!

– Не верят. Говорят, чудес, девушка, не бывает. И денег не дают.

– Кто говорит?

– Да Зоська, почтальон. Она, видать, от зависти, но справку ты мне выдай немедленно. Прямо сейчас!

– И что в ней написать?

– Напиши так: «Подательница сего есть настоящая Гапка. Фотографии в паспорте не верить. Пенсию выдавать». И прицепи к ней мою новую фотографию, – и Гапка вытащила из-за развесистой пазухи свою фотографию в мини-бикине, которую она неизвестно где и зачем сделала. Голова сразу же, как знаток, прикипел к фотографии и задумчиво проурчал: «Голову придется отрезать».

– Как это так? – необъезженной кобылицей взвилась Гапка. – У меня такой красивой фотографии уже сорок лет не было, а ты меня обкорнать хочешь!

– Не приклеивают на справки бикини, – рассудительно ответил ей Голова. – Физиономию приклеим, и все! А все остальное я себе в архив оставлю!

Дело в том, что фотография и вправду была славная и он хотел оставить ее себе как воспоминание о походах по местам боевой и трудовой славы. Но и Гапка была не лыком шита и сразу смекнула что к чему.

– И думать не думай, – прокаркала она в раскрытую пасть председателя. Голова даже поразился тому, что из розовых пухлых губок молоденькой Тапочки вылетают такие отвратительные, немузыкальные звуки. – Не удастся тебе, наглазелся ты уже на меня дальше некуда, а теперь любуйся своей городской клячей. Ей-то столько лет, сколько и тебе, да и ума, наверное, столько же. Одним словом, идеальная пара!

– Ты это, – прогнусавил Голова, – не оскорбляй. Не каждый же, как ты, спелся с дьяволом…

Голова тут же в который раз пожалел о своих словах, потому что из уст его бывшей супружницы на него обрушилась лавина обвинений, гнусных намеков и оскорбительных сравнений. Голове сразу же напомнили, что он рогоносец, во всех смыслах, а то, что украшало его темя еще недавно, свидетельствует отнюдь не о том, что он является благочестивым прихожанином и регулярно наведывается в церковь, а о том, что он развлекся забесплатно с чертовкой, которая его и наградила этой пакостью. Поэтому судить не ему, а его, да всем селом и отправить его на каторгу до скончания времен и вместе с той воровкой, которая возит его на пижонской машине и воображает о себе, что она Святая Дева.