Сошедшие с небес (сборник)

Кружась огромной воронкой, ангелы поочередно пикировали вниз, обнюхивали наконечник Посоха и снова взмывали ввысь. После чего они выстроились в небе клином и потянулись к дальним горам.

Двери дома распахнулись, выпуская мой народ. Первым шел Иосиф, держа в руках Посох, обмазанный дерьмом ангелов.

— Скорее, пока фаро не понял, что мы делаем, — велела я, — берите ангельский помет и перья, которые они разбросали здесь, и обмазывайте двери своих домов. Потом, когда никто не будет подсматривать, мы соскребем их и обмажем наши тотемы, когда отправимся за море.

Так и стало. На следующее утро, под завывания труб и барабанный бой, мы отправились за море. Но никто из людей фаро или его наемников не вышел проводить нас. Хотя, через некоторое время, они последовали за нами.

Но это уже другая история, и далеко не веселая.

Йен Р. Маклеод ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ВОЛХВА

Первым произведением Йена Р. Маклеода стал роман The Great Wheel (1997), удостоенный премии Locus Award в номинации «Дебютный роман». Затем последовали романы The Light Ages, The House of Storms, The Summer Isles (получивший премию Sidewise Award за лучший роман и повесть в жанре альтернативной истории), Song of Time, удостоенный премии Arthur С. Clarke Award, и Wake Up and Dream, готовящийся к публикации в издательстве PS Publishing.

Йен Маклеод дважды получал премию World Fantasy Award в номинациях «роман» и «повесть», его фантастические рассказы Voyages by Starlight, Breathmoss and Other Exhalations, Past Magic и journeys вышли в издательстве Arkham House.

«Я давно подумывал написать произведение с такой же, скажем так, богословской подоплекой, как у этого рассказа, — признается автор. — Довольно долго я примерялся, как бы сделать центральными персонажами Иоанна Крестителя и Саломею, но как-то все не складывалось. Затем мое внимание обратилось на Мельхиора, и, под влиянием известного стихотворения Т. С. Элиота о волхвах, все стало на свои места — головоломка сложилась.

Есть в ангелах нечто ужасающее, даже если о них говорится как о блистательных воплощениях святости — например, это становится ясно при прочтении книги Откровения».

ОН ПУТЕШЕСТВОВАЛ ПО ТОЙ ЖЕ ДОРОГЕ, но теперь зимнюю тьму сменил палящий зной, и ничто в тех землях, по которым он проезжал более тридцати лет назад, не осталось прежним. Тихие дома, лоскутное одеяло обработанных полей, пастухи с равнин, готовые поделиться вином из бурдюка, — все это исчезло. Теперь здесь бродили недоеные козы, в придорожных канавах валялись вздувшиеся трупы, несобранные плоды гнили на ветках. Шагали строем солдаты, а мирные люди бежали прочь. Над дорогой клубились пыль и страх.

Он пробирался тайными тропами. Останавливался на ночлег в укромных, уединенных местах. Не зажигал огня, питался изюмом и сухарями. Он не молился. Хотя он был старый, слабый и безоружный, им владел не страх, а скорее смирение и обреченность. Он знал, что его верблюд гораздо ценнее его самого, и знал, что никогда уже не сможет вернуться в Персию. По крайней мере, живым. Если император узнает об этом путешествии, то сочтет это предательством, и жрецы Зороастра растерзают его тело за почитание ложного божества.

Наконец, он добрался до Евфрата. Здесь росли пальмы, среди болот высились зеленые холмы, однако в деревнях, которые он проезжал, не было ни души. Пока его верблюд долго и шумно утолял жажду, он сидел на берегу широкой голубой реки и тихо горевал о двух своих старых друзьях. Первым был Мельхиор, который первым прочел о грядущем рождестве в священной книге примитивного племени. Вторым — Каспар, который определил по звездам верный квадрант и направлял их к цели путешествия.

И он, Бальтазар, отправился вместе с ними, потому что перестал верить во что-либо и желал собственными глазами увидеть доказательство того, что и весь мир, и все небеса пусты. Наверное, именно поэтому он избрал в качестве подношения мазь для бальзамирования тел — он не надеялся найти того царя, для которого предназначался дар.

Привязанная у берега лодка суетливо колыхалась на волнах, словно желая, чтобы течение подхватило ее и унесло прочь, подальше от этого покинутого всеми, унылого, зеленого места. Только к вечеру Бальтазар вновь набрался решимости продолжить путь и, бормоча заклинания, заставил своего утомленного долгой дорогой верблюда войти в лодку, затем выразил почтение богам реки и, отталкиваясь шестом, вывел лодку из зарослей камыша на чернильную гладь открытой воды. Небо на западе потемнело, ветер играл над водой, но даже когда поднялась луна и засияли звезды, даже когда он привязал лодку у дальнего берега и направился прочь от реки по иссушенной земле, которая вскоре сменилась пустыней, закатный горизонт по-прежнему пылал.

Он достаточно знал о войне, чтобы понимать суть темных движений и неподвижностей, свидетелем которых уже был в своем путешествии, но ему показалось, что поле битвы, на которое он набрел, когда утреннее солнце встало за спиной и яркими лучами осветило то, что лежало впереди, — самое неподвижное и темное место на земле. Ему подумалось, что все до единого персы должны быть благодарны за то, что это возрождающееся еврейское царство обратило свой гнев против Римской империи. Стратег сказал бы, что война между могущественными соседями приносит твоим собственным землям только пользу — собственно, он слышал, как именно об этом говорили в Кучане, — но при этом предполагается некоторое равновесие сил, сражающихся друг с другом. Здесь не было равновесия. Здесь была только смерть.

Почерневшие черепа. Почерневшие колесницы. Ужасные, перемешанные груды костей. Мечи и щиты римлян расплавились, словно побывали в кузнечном горне. На покореженных шлемах виднелись странные вмятины, как будто их сдавили руки великанов. Все почему-то было еще хуже из-за огромной ценности того, что лежало здесь, брошенное, никому не нужное, покинутое — а ведь любое поле битвы, которые Бальтазар когда-либо видел или о каких слышал в песнях, всегда становилось источником богатой добычи.

Эту могучую римскую армию, с ее боевыми машинами и лошадьми, с закаленными в битвах неустрашимыми воинами, закованными в доспехи из металла, поливающими врага дождем из стрел, — эту армию словно стер с лица земли какой-то огненный ураган. А то, что осталось от армии, так и осталось здесь лежать. Преодолеть это поле было непросто. Ему пришлось завязать верблюду глаза и успокаивать стонущее от ужаса животное видениями мирных оазисов. Он жалел, что не может и сам закрыть глаза, но, как ни странно, на поле боя не было ничего, вынуждающего закрывать нос и рот. Здесь совсем не было мух — они не взмывали в воздух, даже когда его ноги проваливались сквозь податливые внутренности трупов, когда приходилось взбираться на горы костей. И запах — здесь витал едва уловимый аромат странных благовоний, словно за покровами храма какого-то непостижимого божества.

Полуденное солнце жарко пылало, но ослепительное сияние на западе полыхало еще ярче. Он вспомнил ту звезду, ту, которая, как считал Каспар, каким-то образом отделилась от неба, чтобы указывать им путь. Может быть, сейчас она загорелась снова — здесь, на земле? Может быть, это она там, впереди? Он обмотал лицо, чтобы укрыться от слепящего света и кружащего в воздухе пепла.

Теперь ему казалось, что это было предначертано давным-давно — вновь совершить то же путешествие на закате жизни. Хотя бы для покаяния.

Три человека, прошедшие этот путь тогда, в первый раз, считали себя мудрецами и были признанными жрецами, царями и чародеями в своих землях. Затем, очевидно даже для полного сомнений Бальтазара, одинокая звезда зажглась в небе перед ними и повисла на месте, не двигаясь вместе с прочими светилами на небосводе. Это было совершенно немыслимо. Это разрушало все его представления. А люди, к которым они обращались, проезжая по этой полудикой окраине Римской империи, говорили на своем грубом, варварском языке только о каких-то смутных легендах, о древнем царе, звавшемся Давидом, и о том, что грядет великое восстание. Дикарям не было дела ни до звезд, ни до древних книг. Их интересовали только золотые монеты, которые трое волхвов вкладывали в их ладони.