Сошедшие с небес (сборник)

Она склонилась над ним и смачно поцеловала его в лоб. Он знал, что на нем остался отпечаток ее помады, видел это по озорному блеску ее глаз, когда она, откинувшись назад, с удовлетворенной улыбкой созерцала свою работу.

Она нежно взъерошила ему волосы.

— Чем будешь заниматься сегодня?

Беннет пожал плечами, зевнул и отвернулся. Во рту еще чувствовался застоялый вкус ночи.

— Да так, всем понемногу.

— Слова! — перебила Шелли и ткнула его пальцем в живот. — Сначала напиши слова, а уж потом просматривай мейлы. — Она улыбнулась и потерла ладошкой его живот — еще один знак нежности. — Не заскучаешь? — Вопрос сопровождался одновременным подъемом интонации и бровей.

— Конечно, нет, — сказал Беннет. — Со мной все будет в порядке. Переделаю массу дел.

— Обещаешь?

— Обещаю. — Он вскинул сжатую в кулак руку и прижал два пальца к виску. — Честное скаутское, мэм. Я напишу слова, обещаю.

Она встала, прихватив с тумбочки у кровати свои часы. Застегивая их на запястье, она сказала:

— Ну, ладно, хорошего тебе дня. В холодильнике есть сандвич.

— Здорово.

Она остановилась в дверях спальни и взволнованно хрустнула пальцами.

— Знаешь… — сказала она, потирая ладони, — им даже пахнет.

Беннет повернулся в постели и подпер голову рукой.

— Чем пахнет?

Шелли нахмурилась:

— Рождеством, конечно. — Она заправила в юбку выбившийся свитер. — Все запахи напоминают о Рождестве: морозец… подарки, глинтвейн, теплое печенье. И небо такое ясное, а воздух свежий… — Беннету даже показалось, будто где-то вдалеке зазвонили рождественские бубенцы, и жена кивнула, точно в такт его мыслям.

— И, по-моему, скоро нас ожидает снег, — добавила она с демонической улыбкой: она знала, что Беннет ненавидит снег.

Беннет простонал:

— О, боже.

Она помахала ему рукой:

— Знаешь, ты уже превращаешься в Скруджа.

Он уронил голову на подушку:

— Да ну тебя, вздор!

Шелли улыбнулась:

— Ну, ладно, я пошла. Увидимся вечером.

— Ага, до вечера, — сказал он медленно закрывающейся двери.

Как ему показалось, одновременно хлопнула входная дверь, и взревел мотор «Бьюика», пробуждаясь к жизни. Трижды мягко бибикнул клаксон — это Шелли отъезжала от дома.

В доме вдруг стало тихо, лишь шум мотора какое-то время еще доносился с улицы. Затем по просторам тишины, как лодка, дрейфующая по озеру, поплыли звуки радио, придавая дому ощущение жизни, хотя и приглушенной.

Беннет расслышал веселенькую музыкальную отбивку, а затем диктор стал рассказывать о выкрутасах погоды тем жителям Форест Плейнз, кого это интересовало в такой ранний час. С запада надвигался циклон, жара шла с востока… все стихии были налицо: ветры, торнадо, кружение холодных атмосферных фронтов, убийственные прорывы теплых, возможно, даже парочка землетрясений.

— А может быть, и снег! — сказал он в подушку.

Но было в воздухе и еще кое-то. Даже он чувствовал это. Чуял запах. Неужели и впрямь Рождество? И есть ли у Рождества запах… свой собственный запах, а не тот, с которым ассоциируют его люди?

Беннет сел в постели и посмотрел на часы. Еще не было семи, через две минуты будильник зазвонит, запляшет, переваливаясь с боку на бок, как в мультике, требуя внимания, словно домашнее животное, жаждая прикосновения человеческой руки, которое скажет ему, что его дело сделано и можно спокойно жить до следующей ночи. Он наклонился вперед и нажал на кнопку.

Будильник как будто даже присел на своих узорчатых лапках, и Беннет представил себе, как тот надулся на него из-за того, что он украл у него привычную обязанность.

Он зевнул, поскреб, где у него чесалось, и отбросил простыню.

Было прохладно. Прохладно, но не холодно.

Беннет спустил с кровати ноги и поставил на пол ступни. Это было частью обычной процедуры вставания, вроде воздушной прокладки между сном и бодрствованием. Первый ритуал наступающего дня.

Он шумно, по-медвежьи, потянул носом, вбирая все запахи подряд.

В этом глубоком вдохе с ароматами свежего кофе и поджаренного хлеба, оставленными Шелли в кухне и постепенно проникающими теперь во все уголки дома, соседствовали запахи спальни и его одежды, древесных волокон и полировки для мебели, масляная вонь машин, которые строчили мозаичный лен занавесок и штамповали изгибы и завитушки на абажурах прикроватных ламп; старые запахи, новые запахи. Неизвестные запахи. Запахи близкие и далекие… запахи других людей, других мест, иных времен.

А еще запахи маленького городка. Их множество… и они так непохожи на запахи большого города, города Нью-Йорка, где Беннет двадцать лет работал оценщиком в страховой компании, пока не решил полностью переключиться на писательство и укрыться вдвоем с Шелли в Форест Плейнз… городке с белыми крашеными изгородями и главной площадью, таком уютном, что даже не верилось, неужели такой еще может существовать где-либо, кроме зачитанных страниц старого номера «Пост», в особенности в наши собачьи дни второго тысячелетия.

Он снова потянул носом и бросил взгляд в окно.

Снаружи над улицей кружили чайки. На проводах, протянутых от столба к столбу, которые, словно часовые, выстроились вдоль травяных газонов, привычные местные пташки — ласточки, зяблики и дрозды — расселись, как… как деревенские увальни, которые, удобно устроившись на своих крылечках, наблюдают скопление байкеров, а те выписывают сумасшедшие кренделя по площади на своих ревущих мотоциклах.

Беннет встал, нахмурился и захромал к окну, по дороге нащупывая все новые места, которые требовали немедленного почесывания. Теперь он ясно видел, что происходит.

— Ха! — только и сумел сказать он. Кто-то захватил весь мир, пока он вытягивал себя из постели. Кто-то украл все, что в нем было знакомого, и покрыл его пеленой. Но это была подвижная пелена, прозрачный кладбищенский туман, который прямо у него на глазах плыл по Сикамор-стрит, клубясь вокруг древесных стволов, извиваясь между их голыми ветвями, затопляя тротуары вплоть до вылизанных палисадников, но и там он не останавливался, а, крадучись, пробирался дальше, овладевая всем вокруг, временами задерживаясь лишь для того, чтобы обнюхать старый коричневый лист и двинуться дальше.

Он оперся о подоконник и зевнул еще раз.

Так, значит, это был запах тумана Интересно, почему Шелли ни словом о нем не обмолвилась. Он бы сказал ей, чтобы она была особенно осторожна Точнее, знай он, насколько плохо обстоит дело — а дело было плохо… туман, казалось, сгущался с каждой секундой, — он сам отвез бы ее в Уолтон Флэте на станцию. Хотя, погоди-ка, разве это не она говорила, что небо ясное? Он еще раз оглядел улицу из конца в конец. Что ж, может, тогда оно и было ясное, времени-то уже сколько прошло.