Сошел с ума

В глубине двора показалась Катенька — в джинсах, в чем-то зеленом, с летящими волосами. Со спортивной сумкой через плечо. Увидела меня, приветственно подняла руку. Луч света в темном царстве. От деревьев отделились двое парней и вразвалку последовали за ней. Рослые, подтянутые. По пути наткнулись на нелепо кренящегося бомжа, высматривающего под ногами бутылки. Один из парней с досадой, как неодушевленную преграду, попытался спихнуть бродягу с тропы. Водитель Витек гибко разогнулся, махнул кулаком, на котором что-то металлическое блеснуло. Удар пришелся в лоб, парень сразу ушел в отключку на газон. По выражению классика, повалился, как подрубленное деревце. Второй уже заступил шаг вперед, обернулся с разинутым ртом. Витек сгреб его за ворот и с молниеносной скоростью (кастетом?) нанес пару оплеух по ушам, добавил коленом в пах и аккуратно положил рядом с товарищем. Оплеухи прозвучали, как выстрелы, даже мне стало больно, но Катенька не оглянулась, с разбега кинулась мне на грудь.

— Папа, папочка! Что происходит?!

— Пойдем, пойдем, после объясню.

Обнял, повел к машине.

Через пять минут выскочили на проспект Вернадского, но свернули не к Центру, а в сторону окружного шоссе. Мне-то было давно безразлично, куда ехать, но Катенька забеспокоилась:

— Папа, мы разве не к тебе?

Но я видел, что беспокойство ее напускное. Чрезмерное впечатление, и это естественно, на нее произвел Трубецкой. Когда я их в машине официально познакомил, он поднес к губам ее руку и устремил на нее столь восхищенный взгляд, что я невольно вспомнил рассказ Лизы о том, как он трахнул ее прямо в такси. И его, и Полину я представил как своих добрых друзей. Трубецкой недовольно пробасил:

— Мишель, к чему конспирация. Все равно придется сказать правду.

— Какую правду? — манерно поинтересовалась дочь. Трубецкой развернулся на переднем сидении к нам лицом. Смотрел на одну Катеньку, точно его парализовало, и моя бедная девочка, как раскраснелась в первую минуту, так и продолжала все ярче пылать.

— Ваш батюшка, — сообщил Трубецкой с довольно унылой гримасой, — подготовил приятный сюрприз, милая Катенька. — Сочетался законным браком, и таким образом Полина Игнатьевна, с которой вы только что имели честь познакомиться, приходится вам мачехой. С чем и поздравляю вас обеих.

— Все-таки, Эдуард, ты бываешь удивительно бестактен, — пожурила Полина.

— Папочка, это верно?

— Похоже на то, — подтвердил я.

После этого сообщения Катеньке тоже вроде бы стало безразлично, куда мы едем. Она надулась и после короткой паузы промямлила:

— Выходит, я тоже должна вас поздравить?

— Было бы с чем, — возразил я. Полина сказала:

— Не волнуйся, Катя. Мы в два счета подружимся.

Катя выдержала ее прямой, честный взгляд и вдруг глупо заулыбалась. Еще бы! Укрощать молоденьких девушек, разумеется, не сложнее, чем палить из окна по живым мишеням.

— Об одном хочу предупредить сразу, — продолжала Полина, взяв Катю за руку. — Будьте осторожны с этим мужчиной, — ткнула пальцем в Трубецкого. — Иначе он вас слопает и не подавится. Опаснейший типчик. Миша, потом расскажи о нем поподробнее. Надо Катеньку предостеречь.

Чуть позже «типчик» в доверительных тонах объяснил Катеньке, в каком положении мы все очутились. Причем обращался к ней теперь исключительно по имени-отчеству, и это звучало действительно забавно:

— Ничего страшного, Катерина Михайловна, понапрасну не тревожьтесь. Обыкновенный наезд. Поживете немного на конспиративной квартире, пока я все улажу к обоюдному нашему удовольствию.

Катя, по-прежнему пылающая алым цветом, спросила:

— На кого наезд, на меня?

— Тут не все еще ясно. Скорее всего, все же не на вас, а на вашего уважаемого папашу, моего лучшего друга Мишеля.

— Папа?..

— Господин Трубецкой шутить изволят.

Домчали до Переделкина — до боли знакомые места. Когда-то здесь жили Мастера, теперь, увы, даже не подмастерья. Впрочем, врать не буду, мало кому известно, кто вообще здесь теперь обитает. Последние Мастера вымирали уже на моей памяти. По-видимому, от них остались родственники, наследники да кучка холуев нового режима, успевших застолбить осиротевшие дома. Полагаю, истинного писателя здесь можно встретить разве что в виде могучего древнего дуба на опушке. Тихий, тенистый поселок, где в былые годы всего было перемешано навалом, и дерьма, и величья, где совершались бессмысленные предательства и одновременно вершилась звучная летопись времени, нынче, как и вся Москва, источал сладкий запах тлена и покачивал зелеными веточками, словно долларовыми купюрами.

К одной из заброшенных дач подвез нас Трубецкой.

Он будто догадался о моих мыслях:

— Не грусти, Мишель. Эту дачку я тебе подарю. Но с одним условием. Заберу одну из твоих женщин. Догадайся, какую?

Сегодня он был не в ударе: все шутки были плоские.

Навстречу нам, заливаясь хриплым лаем, выскочила лохматая дворняга, с ходу попыталась укусить за ногу почему-то именно меня, но признала Трубецкого и, кинувшись к нему, зашлась в истерическом восторге, живо напомнив как раз поведение иных нынешних переделкинских обитателей, которых часто приглашали на посиделки в Кремль. Следом за собачонкой из-за сарая выступила пожилая женщина с хмурым лицом, наряженная в рабочий комбинезон. Увидев среди гостей Трубецкого, изобразила на лице улыбку, что удалось ей с явным трудом.

— Прасковья Тарасовна, — обратился к ней Трубецкой, — вот привез девушку, которую будешь беречь пуще глаза. Все как условились, ладно?

— Не беспокойтесь, хозяин.

На нас хмурая женщина вообще не смотрела, а на Катю бросила такой взгляд, словно прикинула размеры сундука, куда ее придется упрятать. Оказалось, мы завернули сюда на минутку и даже не зайдем в дом, но меня это не устраивало.

— Эдуард, что за спешка, не понимаю?

— Дел много, Миша. Много неотложных дел.

— Но я должен хотя бы поговорить с дочерью.

— Вон беседка, у тебя десять минут.

Полина его поддержала:

— Да, Мишенька, поторопись, пожалуйста!

В беседке мы с Катей уселись напротив друг друга. Я закурил.

— Папа, кто эти люди?

— Разве не видишь?

— Вижу. Как ты с ними спутался? Что происходит? Объясни немедленно!

Нездоровый румянец наконец-то сошел со щек. Умный, встревоженный взгляд родных глаз. Я попытался ответить вразумительно, но запутался. Чем дольше мямлил, тем большим представал идиотом даже в собственных глазах. На каждую мою выстраданную фразу типа «Ну ты же понимаешь, как это бывает иногда… все так неожиданно… случайно…» — она откликалась сочувственным кивком, и это начало меня бесить.

— Катька, что ты дергаешься, как кукла?! Я тебя сто раз спрашивал, почему вышла замуж за неандертальца? Хоть раз ты смогла толково объяснить?

— Папочка, мне тебя жалко. Эта женщина — и ты. Как это возможно?

— Понимаю, я кажусь тебе стариком…

Знакомая материнская гримаса раздражения.

— Папочка, разве дело в возрасте. Вы просто несовместимы. Хотелось бы знать, ты-то зачем ей понадобился? Был бы хоть миллионером…

Точно ударила по больному месту.

— Спасибо, доченька! Значит, и мысли не допускаешь, что твоего отца кто-то может полюбить?

Хотела засмеяться, но сдержалась. Ответила деликатно:

— Допускаю. Вполне допускаю. Ты интересный, умный, прекрасный мужчина, но не для нее. Да ты ей на одно колечко никогда не заработаешь… Папа, не хочу тебя обижать, но если честно… Ей больше подходит этот лощеный супермен, посмотри на них внимательно.

Я решил, что с меня достаточно.

— Значит так, детка! У нас нет времени на пересуды. Я тебя выслушал, теперь послушай меня. Ситуация на самом деле очень опасная. У них разборка, и я в нее влип, как кур в ощип. Поневоле и тебя втянул, каюсь. Ты заметила, что за тобой следят?