Состояние – Питер

– Контузило, – поставил свой диагноз Альберт.

– Это надолго? Как ты думаешь.

– Пока рыбу не почистишь, – улыбнулся я. – Кстати, а как дедушка?

– Начал слышать.

– Клин клином.

– Это пройдет? – снова потерла рукой свое ухо Фортуна. Она вспомнила, как, глядя на Неву после выстрела, почувствовала себя оглушенной рыбой, что плывет кверху брюхом по течению. Ее что-то спрашивает француз, но она глуха и нема. Внизу на берегу мужик с коляской смотрит грустно на кораблики. Коляска, словно якорь, тянет его мечты на дно. Фортуне на миг показалось, что она слышит, как плачет ребенок. Режиссер дергал ее за рукав.

– Надеюсь. Но я буду любить тебя и глухой. Не бойся.

– Я не боюсь, я не слышу.

– Но рыбу-то ты можешь почистить. Это же корюшка… – прибавил я драматизма.

– Красивое имя, – прокомментировала Белла.

– Ну, так что? Что будем делать с рыбой? – посмотрел я любя на жену.

– Отпусти обратно, – улыбнулась Фортуна. – Могу пожарить.

– Давайте я почищу, – вызвалась Белла. Встала из-за стола и сняла с вешалки фартук.

– Вот это я понимаю, – с уважением посмотрел я на нее. «Вот она настоящая женщина: поймает, почистит, пожарит, накормит. Повезло тебе, Альберт», – посмотрел я на ее мужа. Тот оторвался от куска бумаги, на котором что-то рисовал: «Я знаю». И неожиданно заговорил:

– О, с этим у нее проблем нет. Помню, однажды на даче заваливается к нам сосед с гусем под мышкой.

– У собак еле отбил, – положил он птицу на пол, в надежде, что та, если не полетит, то хотя бы пойдет. – Смотрю, окружили кого-то, лают. Хорош гусь, – попытался поднять он ему шею, вытянув ее вверх.

– Хорош-то хорош, только надо его срочно резать, а то потеряем птицу.

– Резать?

– Ну да. Пока совсем не дал дубу. Жалко терять такую красивую птицу.

– Ты так думаешь? – снова попытался он поднять голову гусю.

– Сам не видишь что ли.

– Ты умеешь резать?

– Я нет.

– Я тоже не умею.

– И тут появилась прекрасная Белла, – предвосхитил я рассказ Альберта.

– Точно. Она знала, как разделывать утку, потому что отец ее был охотником, был и есть. Но это я узнал позже, когда уже мы поженились.

– Хорош гусь, – коротко усмехнулся я.

– Я бы сказала гусыня, – добавила Фортуна.

– Да, она была прекрасна, но курила.

– А сейчас? – усмехнулась Белла.

– А сейчас не куришь.

– Курила? Так это и была искра, Альберт, – пошутил я. «А так жди, пока ты разгоришься».

– Это еще не все, – добавил он. – Хотите расскажу?

– Еще бы.

– Тем временем Белла уже казнила гуся и положила голову на край раковины. А ощипанную тушку сунула в духовку. Едва она ее закрыла, как в дом ворвалась возбужденная соседка и сразу оказалась на кухне: «Извиняюсь за вторжение, вы гусака, случайно, моего не видели. Все остальные пришли, а он нет. Даже не знаю, где теперь искать», – смотрела она мне в глаза. Они, в свою очередь, наблюдали за кошаком, который не преминул воспользоваться замешательством, запрыгнул на раковину и нежно прихватив голову гуся, будто мышь, соскочил на пол и медленно пошел вдоль стены.

Я смотрел на кота, кот на дверь, соседка на меня. Мне даже пришлось приобнять ее, чтобы она вдруг не обернулась:

– Нет, нету тут никакого гуся.

– Уже нету, – добавил я юмора в его рассказ.

– Типичный треугольник Карпмана: жертва, свидетель, агрессор, – подвела итог Фортуна, заваривая чай.

– О, здорово у тебя получается, – наблюдал я, как растет кучка готовой к жарке корюшки. В очередной раз перевел взгляд с рыбы на кухарку. Белла была прекрасна. Рядом с ней, как на картине Васильева «Апофеоз войны», холмик черепушек, только рыбьих.

Я достал сковороду, поставил на огонь и плеснул туда масла.

Фортуна нашла в шкафу муку и, предварительно посолив, принялась макать в нее корюшку. Скоро та нервно зашипела в масле. Кухня наполнилась жареным воздухом. Запах жареной рыбы был неумолим.

– Может, вина? – предложил я, уже открывая дежурную бутылку каберне- совиньон.

Через несколько минут все четверо приступили разбирать жареную корюшку на запчасти.

– Вкусно? – посмотрел я на Беллу. Словно только сейчас смог ее раскусить. И будто только она сейчас обладала вкусом.

«По-моему надо прекращать, я становлюсь слишком назойливым, теряю бдительность», – спрятал он глаза в корюшку.

– Нет слов, – вытерла она губы о салфетку, взяла очередную рыбку и улыбнулась пунцовыми губами в ответ.

– Очень, – тоже был небогат на слова Альберт.

Фортуна держалась особнячком. Небольшой изысканный особнячок, построенный неизвестным испанским архитектором середины XX века в стиле мудахер, что сочетал в себе и восточный колорит и европейскую строгость.

Горка идеально обглоданных косточек выглядела словно некая стеклянная конструкция в стиле постмодерна для украшения особняка. Большой Каприз.

– А куда бы вы нам еще посоветовали сходить? – закончил с очередной корюшкой Альберт.

– А где вы уже были?

– Да много где.

– Ну, – начал я перебирать в голове достопримечательности. – Под дождем уже были? – не нашел я ничего оригинальнее.

– А как же, – засмеялась Белла. Она смяла салфетку, на которой предварительно оставила губы, бросила в тарелку и отодвинула ее в сторону.

– Питер начинается с дождя.

– Как недавно пишет мне один мой одноклассник, который живет в Майми. «Мокро, холодно, одиноко. Что ты нашел в этом Питере?» – вопросительно посмотрел я на всех.

– Себя, – ответил за них. Фортуна недоверчиво отвела голову. Ресницы ее припорошило удивлением.

– В этом городе каждый чувствует себя хозяином положения, пока в один прекрасный день не поймет, что находится на службе.

Фортуна тихо рассмеялась.

– Представила тебя на секунду в шинели, в метели, охраняющим Александрийский столп.

– Ага. Застолпил себе место под дождем.

– Так куда нам еще можно сходить? – снова напомнил о себе Альберт.

«На, идите на…» – произнесла я про себя. Никто меня не услышал, кроме Макса. Он такой дурачок, он все понимает без слов.

* * *

– Мое любимое место? У меня их много.

– Хотя бы любимый дом, – завязывал разговор Альберт.

– Наш, – посмотрел я на Фортуну, которая выглядела потерянной, но я вовремя подобрал ее, сделав пару шагов вперед. Приобнял. Она через силу улыбнулась. Скорее сейчас это была сила трения, чем притяжения.

– Доходный дом Р. Г. Веге – построен в начале XX века.

– А чем он так обязан? – не отпускал меня Альберт.

– Доходами, – отшутилась за него Белла.