Состояние постмодерна

У Парсонса принцип системы, если так можно выразиться, еще оптимистичен: он соответствует стабилизации экономического роста и обществам изобилия под эгидой умеренного welfare state. [38] У современных немецких теоретиков системная теория технократична, и даже цинична, если не сказать безнадежна: равновесие между потребностями и ожиданиями индивидов или групп и функциями, которые обеспечивает эта система, является всего лишь дополнительной составляющей ее функционирования; истинная же конечная цель системы, — то для чего она сама как интеллектуальная машина запрограммировала себя, — заключается в оптимизации глобального отношения ее «входов» и «выходов» (inputs/outputs), т. e. эффективность. Даже когда эти правила изменяются и производятся инновации, даже когда нарушается функционирование системы: забастовки, кризисы, безработица или политические потрясения, что может навести на мысль об альтернативе или пробудить надежды, речь идет лишь о внутреннем наведении порядка, результатом которого является лишь улучшение «жизни» системы; единственной альтернативой такому росту эффективности может стать энтропия, т. е. упадок. [39]

38

Этот оптимизм явно прослеживается в выводах Линда (Lynd R. Knowledge for What? Princeton U. R., 1939. P. 239), которые цитарует Хоркхаймер (Horkheimer M. Eclipse of Reason. Oxford U. P., 1947. P. 191): «в современном обществе на смену „затертой до дыр“ религии должна прийти наука, которая укажет цели жизни».

39

Schelsky H. Der Mensch т der Wissenschartlichen Zeitalter. Koln, 1961. 24 sq.: «Суверенитет государства проявляется теперь не в одном только факте, что оно монополизирует применение насилия (Макс Вебер) или устанавливает чрезвычайное положение (Карл Шмитт), но прежде всего в том, что государство определяет меру эффективности всех существующих в нем технических средств, что оно отбирает для себя те средства, чья эффективность наиболее велика и по отношению к которым оно может практически размещаться вне поля их применения, обязательного для других». Кто-то скажет, что это теория государства, а не системы. Но Шельский добавляет: «Государство само занимает подчиненное положение уже в силу самой индустриальной цивилизации, а именно: средства определяют цели или, точнее сказать, технические возможности предполагают определенное их использование». Хабермас возражал против этого закона, говоря, что технические средства и системы целенаправленного рационального действия никогда не развиваются отдельно друг от друга. О «практических следствиях научного и технического прогресса» см. в кн.: «Theorie und Praxis». Nouwied: Luchterhand, 1963, a также Ellul J. La technique et l'enjeu du siecle. Paris: Armand Colin, 1954; id., Le systeme technicien. Paris: Caiman-Levy, 1954. О том, что забастовки и вообще сильное давление, осуществляемое мощными организациями наемных работников, в конечном итоге создают напряженность, благотворно действующую на перформативность системы, недвусмысленно заявляет профсоюзный лидер Ч. Левинсон, который объясняет этой напряженностью технический и управленческий прогресс американской промышленности (цитируегся по: Virieu H.-F., de. Le Matin. Decembre 1978. special «Que veut Giscard?»).

Здесь снова, но не впадая в упрощенчество социологии социальной теории, трудно не установить, как минимум, некой параллели между «жесткой» технократической версией общества и аскетическим усилием которое, под названием «прогрессивного либерализма», требуется от наиболее развитых индустриальных обществ, чтобы стать конкурентоспособными (а, следовательно, оптимизировать их «рациональность») в контексте усиления мировой экономической войны начиная с 60-х годов.

За тем огромным перемещением, которое мы совершаем переходя от идей Конта к идеям Лумана, угадывается одно и тоже социальное представление: общество есть единая целостность, некая «единичность». Парсонс сформулировал это просто: «Самое решающее условие правильного динамического анализа в том, чтобы каждая проблема находилась постоянно и систематически в связи с состоянием системы, рассматриваемой как целое… Процесс или совокупность состояний либо „содействует“ поддержанию (или развитию) системы; либо является „дисфункциональным“, поскольку наносит ущерб единству и эффективности системы». [40] Однако, эту идею также поддерживают «технократы». [41] Отсюда ее правдоподобность: имея возможность стать действительностью, она имеет и средства доказать это. То, что Хоркхаймер называл «паранойей» здравого смысла. [42]

40

Parsons T. Essay in Sociological Theory Pure and Applied. Glencoe: Free P., 1957 (reed.). P. 46–47.

41

Данное слово мы берем в смысле, который Гелбрайт Дж. К. придавал термину «технокультура» в книге: Gaibmith J. K. Le Nouvel Etat industriel. Essai sur le systeme economique americain. Paris: Gallimard, 1968 или в смысле, в котором Арон Р. употреблял термин «технико-бюрократическая структура» (см.: Агоп R. Dixhuit lecons sur la societe industrielle. Paris: Gallimard, 1962), а не в том понимании, которое навязывает термин «бюрократия». Этот последний более «жесток», поскольку он в равной мере экономический и социополитический и изначально пришел из критики Рабочей оппозицией (Коллонтай) власти большевиков, а затем из троцкистской оппозиции сталинскому режиму. Об этом см.: Lefort Cl. Elements d'une critique de la bureaucratie. Geneve: Droz, 1971, где эта критика распространяется на бюрократическое общество в целом.

42

Horkheimer M. Eclipse of Reason. Oxford U.P, 1947. P. 183.

К тому же, мы можем считать паранойей реальное существование систематической саморегуляции системы и совершенно замкнутого круга явлений и интерпретаций лишь при условии, что располагаем или считаем, что располагаем неким наблюдательным пунктом, в принципе скрытым от их взора. Таково действие принципа классовой борьбы в теории общества, начиная с Маркса.

«Традиционная» теория всегда находится под угрозой быть включенной в программирование общественного целого как простое орудие оптимизации достижений общества оттого, что ее желание абсолютной и всеобщей истины основывается также на единой и всеобщей практике управляющих системы. «Критическая» [43] же теория, в силу того, что опирается на двойной принцип и не доверяет различным синтезам и компромиссам, должна быть в состоянии избежать такой судьбы.

43

Horkheimer M. Traditionnelle und kritischcTheorie (1937) //Theorie traditionnelle et theorie critique /T. fr. Maillard &Muller. Paris: Gallimard, 1974; Theorie critique / t. fr. Collectif du College de philosophie. Paris: Payot, 1978. А также очень толковая библиография по Франкфуртской школе на фр. яз. в журнале «Esprit» (1978. j5), составленная Hoehn и Raulet.

Таким образом, марксизмом руководит другая модель общества (и иное понимание функции знания, которое может быть в нем произведено и получено). В основе этой модели лежит борьба классов, которая сопровождает вклад капитализма в традиционное гражданское общество. Здесь невозможно обойтись без перипитий, которые занимают общественную историю, политику и идеологию в течении более века. Достаточно напомнить об итоге, который сегодня можно подвести этим перипетиям, ибо судьба их известна: в странах с либеральным или прогрессивно-либеральным правлением происходит преобразование этой борьбы и ее руководителей в регуляторы системы; в коммунистических странах происходит возвращение, под тем же именем марксизма, тоталитарной модели и ее тоталитарных последствий, а борьба, о которой идет речь, просто лишена права на существование. [44] И повсюду, под разными названиями, Критика политической экономии (под названием «Капитала» Маркса) и критика связанного с ней общества отчуждения, используются в качестве элементов при программировании системы. [45]

44

Lefort Cl. Op. cit.; id. Un homme en trop. Paris: Seuil, 1976; Castoradis С. La societe bureaucratique. Paris: 10/18,1973.

45

См., например: Garnier J. P. Le marxisme lenifiant. Paris: Le Sicomore, 1979.

Естественно, что под воздействием этих процессов критическая модель поддерживалась и развивалась меньшинством, например, Франкфуртской школой или группой «Социализм или варварство». [46] Но, невозможно скрыть, что социальная основа принципа разделения, классовой борьбы исчерпала себя и даже утратила всякую радикальность, что, в конечном счете, поставило модель под угрозу утраты теоретической основы и сведения ее к «утопии», или к «надежде», [47] к выступлениям протеста за достоинство человека во имя человека или разума, или творчества, или еще такой социальной категории, наделенной in extremis невозможными на сегодняшний день функциями критического порядка, как третий мир или студенческая молодежь. [48]

46

Это название носил «революционный орган критики и ориентации», публиковавшийся в 1945–1965 годах группой главных редакторов (под разными псевдонимами), где были К. де Бомон, Д. Бланшар, К. Касториадис, С. де Дисбах, К. Лефор, Ж.-Ф. Лиотар, А. Мазо, Д. Мотэ, Б. Сарель, П. Симон, П. Суйри.

47

Bloch Е. Das Prinzip Hoffnung (1954–1959). Francfort, 1967; Raulet G. Utopie-Marxisme selon Е. Bloch. Paris: Payot, 1976.

48

Здесь намек на теоретическую халтуру, вызвавшую шумные отклики во время алжирской и вьетнамской войн, а также в среде студенческого движения в шестидесятые годы. Исторический обзор этого дали Schnapp A., Vidal-Naquet P. Journal de la Commune etudiante. Paris: Seuil, 1969 (presentation).

Этот схематический (или упрощенный) экскурс имел своей единственной целью уточнить проблематику, в которой мы собираемся поместить вопрос о знании в развитых индустриальных обществах. Ибо мы не можем знать, что считается знанием, т. е. с какими проблемами развития и распространения знания мы встречаемся сегодня, если ничего не знаем об обществе, в котором оно помещается. И сегодня, как никогда ранее, узнать что-либо об обществе означает, прежде всего, выбрать способ постановки вопроса, который так же является способом получения ответа. Согласиться с тем, что главная роль знания — быть необходимым элементом функционирования общества и действовать в зависимости от занимаемого ею места, можно только в случае, если мы согласимся считать общество большой машиной. [49]

49

Mumford L. The Myth of the Machine. Technics and Human Development. London: Secker &: Warburg, 1967.

И, наоборот, мы можем учитывать его критическую функцию и пытаться ориентировать его распространение в этом направлении, только если согласимся, что общество не является интегральным целым и что оно сохраняет приверженность принципу оспаривания. [50] Альтернатива представляется ясной: однородность или двойственность органически присущая социальному, — функционализм или критицизм знания; но выбор может оказаться трудным или произвольным.

Была предпринята попытка избежать этого, путем выявления двух категорий знания; первая — это позитивизм, который находит широкое применение в технических приемах, относящихся к людям или материалам, и предлагает себя в качестве необходимой производительной силы системы; вторая — знание критическое, рефлексивное или герменевтическое, которое, задаваясь прямо или косвенно вопросом о ценностях или целях, противостоит всякому «повторному использованию». [51]

50

Колебаниями между этими двумя гипотезами пропитан призыв, призванный несмотря ни на что добиться участия интеллектуалов в системе: Nemo Ph. La nouvelle responsabilite des clercs // Le Monde. 8 septembre 1978.

51

Теоретическое противоборство между Naturwissenschaft и Geistwissenschaft ведет своё начало от В. Дильтея (1863–1911). См., например, на рус. яз.: Типы мировоззрения и обнаружение их в метафизических схемах // Новые идеи в философии. Спб., 1912.

Глава 5 Характер социальной связи: перспектива постмодерна

Не будем здесь следовать раздельному решению. Мы полагаем, что альтернатива, которую эта перспектива стремится разрешить, а на деле только воспроизводит, перестает соответствовать интересующим нас обществам, и что сама эта альтернатива принадлежит еще к мышлению по противоположности, которое не соотносится с наиболее живучими способами постмодернисткого познания. Экономическая «активизация» на современной фазе развития капитализма, поддерживаемая изменениями техники и технологий, сопровождается, как мы уже говорили, изменением функции государства: начиная с этого синдрома формируется образ общества, который обязывает серьезно пересмотреть подходы, представленные в качестве альтернативы. Короче говоря, функции регулирования, а значит и воспроизводства, уже являются и будут далее все более отчуждаться от управляющих и передаваться технике.

Самое важное дело здесь — давать информацию, которую технические средства должны держать в своей памяти, чтобы принимать правильные решения. Распоряжение информацией уже входит и будет входить в обязанности экспертов всех видов. Правящий класс есть и будет классом, который принимает решения. Но он уже образуется нетрадиционным политическим классом, а разнородным слоем, сформированным из руководителей предприятий, крупных функционеров, руководителей больших профессиональных организаций, профсоюзов, политических партий и религиозных конфессий. [52]

52

М. Ален, распорядитель Планового управления Франции, писал: «Плановое управление — это исследовательское бюро правительства… Это еще и большой перекресток нации, перекресток, на котором встречаются идеи, где сталкиваются точки зрения и где формируются перемены… Нам нельзя оставаться одним. Нужно, чтобы другие нас просвещали…» (L'Expansion. Novembre 1978.) О проблеме принятия решений см.: Gafgen G. Theorie der wissenschaftlichen Entscheidung. Tubingen, 1963; Sfez L. Critique de la decision. Paris: Presse de la Fondation nationale des sciences politiques, 1976.

В этом контексте новым является то, что бывшие полюса притяжения, созданные национальными государствами, партиями, профессиями, институтами и историческими традициями, теряют свою привлекательность. И не похоже, что они будут заменены, по крайней мере, в том масштабе, какой они сейчас имеют. Трехконтинентальная Комиссия не является больше популярным полюсом притяжения. «Отождествление» с великими именами, героями современной истории становится все более трудным. [53] Больше не вдохновляет стремление «догнать» Германию, что в общем-то предлагал президент Франции как цель жизни своим соотечественникам. К тому же, может ли это быть целью жизни? Такая цель остается на усмотрение каждого. Каждый предоставлен сам себе. И каждый знает, что этого «самому себе» — мало. [54]

53

Проследите за закатом в последние двадцать лет таких великих имен как Сталин, Мао, Кастро в качестве родоначальников революции. Подумайте о том, как потрескался образ президента Соединенных Штатов после Уотергейта.

54

Это центральная тема книги Музиля Р. Человек без свойств. Т. 1, 2. Москва: Ладомир, 1994. В комментариях к французскому изданию этой книги Ж. Буврес подчеркивает близость этой темы с темой «богооставленности» (dereliction) человека, связанной с «кризисом» науки в начале XX века и с появлением эпистемологии Э. Маха. Он приводит следующие свидетельства: «Учитывая, в частности, состояние науки, человек может быть сделан только из того, о чем ему говорят, что он есть, или из того, что делают с тем, что он есть… Это мир, в котором пережитые события становятся независимыми от человека… Это мир, где все „случается“, происходит, однако без того, чтобы это было с кем-то, без кого-то, кто мог бы за это ответить». (Bouveresse J. La problematique du sujet dans «L'Homme sans qualites» // Noroit (Arras). j234 &: 235. Decembre 1978 — janvier 1979.)

Из этой декомпозиции великих рассказов, которые мы будем рассматривать дальше, следует, что никто не рассматривает разрыв социальной связи и переход социальных групп в состояние некой массы, состоящей из индивидуальных атомов, вовлеченных в абсурдное броуновское движение. [55] В этом ничего нет, это всего лишь одно видение, которым, как нам кажется, овладели «райские» представления о потерянном «органическом» обществе.

«Самость» это мало, но она не изолирована, а встраивается в сложную и мобильную, как никогда, ткань отношений. Независимо оттого молодой человек или старый, мужчина или женщина, богатый или бедный, он всегда оказывается расположенным на «узлах» линий коммуникаций, сколь бы малыми они ни были. [56] Лучше сказать: помещенным в пунктах, через которые проходят сообщения различного характера. И даже самый обездоленный никогда не бывает лишен власти над сообщениями, которые проходят через него и его позиционируют, — будь то позиция отправителя, получателя или референта. Ибо его перемещение относительно эффектов этих языковых игр (понятно, что о них идет речь) допускается — по меньшей мере, в определенных пределах, которые к тому же весьма расплывчаты — и даже порождается различными отладками и особенно доводками, которым подвергают систему для улучшения ее перформативности. Можно сказать, что система может и должна способствовать этим перемещениям — в той мере, в какой она борется против собственной энтропии, и что нововведение, связанное с неожиданным «приемом» и соответствующим перемещением того или иного партнера или группы оказавшихся причастными партнеров, могут дать системе ту дополнительную перформативность, которая постоянно ей требуется и постоянно же потребляется. [57]

55

Baudrillard J. A l'ombre des majorites silencieuscs, ou la fin du social. Paris: Utopie, 1978.

56

Это терминология теории систем; например, Ф. Немо (Op. cit.) пишет: «Представим общество в виде системы в кибернетическом смысле этого слова. Такая система есть сеть коммуникаций с перекрёстками, на которых коммуникация накладывается друг на друга и откуда она перераспределяется…»

57

Ж.-П. Гарнье приводит следующий пример: «Информационный центр по социальным инновациям, руководимый А. Дужье и Ф. Блох-Лане, имеет своей задачей рецензировать, анализировать и распространять информацию о новых экспериментах в каждодневной жизни (образование, здоровье, правосудие, культурная деятельность, урбанизм и архитектура и т. п.). Этот банк данных по „альтернативным практикам“ предлагает свои услуги государственным органам, ответственным за то, чтобы „гражданское общество“ было цивилизованным обществом: Плановое управление, Секретариат социальной защиты и т. д.» (Gamier J.-P. Op. cit. P. 93).