Состязание. Странствие

Выжившие все равно продолжат борьбу за полюс, попытаются достигнуть его раньше Скотта.

Он вполне мог так рассуждать. С его холодным умом он мог яснее других видеть суть стоявшей перед ним задачи. К нечеловечески трудной цели он стремился с генеральским чувством долга. Его эгоизм не знал предела. И все же не исключено, что он испугался.

Последнее кажется наиболее вероятным. Это следует из того, что ему невозможно было признаться в трусости. Все его отношение к людям, лицо, обращенное к миру, ореол вокруг великого человека не допускали такого признания. Вместе с тем вряд ли им руководил страх смерти как таковой. Пусть даже угроза медленного замерзания наверное пугала его больше, чем внезапная, возможно даже намеренная, кончина. Он боялся умереть именно при данных обстоятельствах — во время отступления, чреватого полным поражением, прежде чем представится возможность для новой попытки. Его одолевает страх. И он бежит.

Кричать ему вдогонку бесполезно. Сигналить друг другу взмахами рук — тоже. Погонять собак — без толку. Предел уже достигнут. Собаки плетутся как могут, они не в состоянии прибавить скорость. Ялмар Юхансен знает, что надо предоставить им выдерживать посильный темп. Иначе вся упряжка свалится.

Его сани замыкают группу.

Позади него бредет на лыжах Престрюд.

Он стонет:

— Ялмар!..

— Что?

— Кажется, я отморозил пятку!..

Престрюд хромает, нога еще слушается, его бы сейчас укутать, положить на сани, чтобы сапог не натирал ступню. Но собаки не потянут такой груз.

Между тем скорость их движения превышает возможности Престрюда. Он отстает. Притормаживать сани бесполезно. Либо предоставить собакам бежать в меру их сил, либо они остановятся и лягут на снег. Потом придется пускать в ход кнут, тратить собственные силы, чтобы поднять их и заставить бежать дальше.

Отставший лыжник все еще видит товарища впереди. Но с каждым шагом сапог все глубже вгрызается в пятку. Кажется, и вторая пятка туда же? Престрюд окликает Юхансена. Тот отзывается. Но разобрать его слов невозможно.

В душе Ялмара Юхансена зреет злость. Сперва он склонялся к мысли, что его товарищи впереди, не сумев сдержать собак, решили позволить им бежать, пока бежится, а потом где-то подождать отставших. Однако не видно, чтобы их кто-нибудь поджидал. До него начинает доходить горькая истина: они бросили нас. Уже вечер, мороз минус шестьдесят. И у нас нет палатки.

Да, на их санях палатки нет. Нет и котелка. Со свежими собаками они могли бы часов за двенадцать добраться до «Фрамхейма» — будь у них надежный компас и часы. Теперь у них ни того, ни другого, ни третьего.

Он пробует притормозить собак. Тщетно. Они наклоняют головы и тянут по-прежнему. Даже чуть бодрее прежнего, понимая, что возвращаются обратно; соображают, что еще есть надежда, если отдать последние силы. Но где-то позади тащится Престрюд. Он стонет от боли. Никто не слышит его стонов.

Юхансен останавливает собак, опрокинув сани. Кругом великое безмолвие. Единственный звук — неестественное сопение одной собаки. Он подходит к ней. И застает ее мертвой.

Выпрягает, отбрасывает в сторону, хочет кричать, но не может, чувствуя, что он — один во всем мире, больше никого, до людей десятки километров, где-то позади остался лыжник, впереди вроде кто-то был и исчез? Ни звука. Сгущается мрак. Последняя, глубочайшая тишина. Конечная тишина, звенящая в ушах. Он наклоняет голову, прислушиваясь к своему запястью. Похоже, что и пульс замерз.

В это время появляется Престрюд. Он все еще заставляет себя идти. Обе ступни потеряли чувствительность. Силы на исходе. Опираясь на палки, он тихо говорит:

— Ты иди давай. Я пойду следом.

— Никуда я не пойду.

— Но я не могу поспевать за собаками.

Они снова двигаются на север. Совсем стемнело. Глаза едва различают след. Время от времени открываются просветы в тучах и тумане. В небе над Антарктидой висит покосившийся полумесяц. При его свете можно рассмотреть окружающий ландшафт. Кругом белым-бело, отлогие снежные склоны, торосы — и голубоватый след, единственная ниточка, связывающая их с человеческим миром.

Снова наплывает туман.

Снова Престрюд отстает. Отъехав, Юхансен останавливает собак, дает им передышку, ждет товарища. С каждым разом ждать приходится все дольше. Он убеждает себя, что в полночь идущие впереди должны остановиться, поставить палатку, разжечь примус и послать двоих им навстречу. Тем самым начальник экспедиции докажет, что он достоин быть руководителем.

Однако никто не движется им навстречу.

Но что это? Впереди что-то чернеется?

Наконец-то, он погоняет собак, они что-то учуяли и ускоряют бег. Но нет, это не люди. Четыре собаки, брошенные в пути. Они еще живы. Пропустив сани мимо себя, с трудом поднимаются на ноги и плетутся следом.

Сильный мороз съедает шерсть на собачьих лапах. На снегу отпечатываются кровавые следы.

Надо подождать Престрюда.

Тот еще ухитряется кое-как передвигаться. Юхансен кладет его на сани, снимает с себя часть одежды, укрывает товарища. Предупреждает, что спать опасно. На беду, псы не справляются с грузом. Приходится Престрюду слезать. Он скатывается на снег, встает на ноги, и снова маленький отряд бредет на север.

Ночью Юхансен догоняет Хасселя. Он брошен впереди идущими. Он зол — как на тех, кто его бросил, так и на тех, кого поджидал. Ялмар Юхансен говорит, что нужно еще дождаться Престрюда. Хассель и Юхансен вместе поносят начальника. Что это ему втемяшилось — ночью, в шестидесятиградусный мороз уходить вперед без компаса, с замерзшими часами? Затем Хассель объявляет, что не будет больше ждать. Они грызутся между собой. Юхансен забирает палатку с саней Хасселя. Хассель оставляет Юхансена и один продолжает путь по колее, ведущей на север.

Два часа ждет Юхансен. Наконец показывается Престрюд. Кажется, ему вот-вот крышка. Однако Престрюд держится. Весь закоченел, но стоит на ногах. Говорить не в силах, только кивком дает знать, что еще попытается идти.

Под утро они выходят к спуску с материкового льда на шельфовый ледник. В этом районе уйма трещин. Престрюд проваливается, но трещина неглубокая, и Юхансен находит его в темноте. Снимает рукавицы, связывает постромки, накидывает петлю на окоченевшего товарища и, напрягая свои богатырские силы, выволакивает его наверх. Тем временем собаки совершенно запутались в упряжи и не могут тянуть. В такую темень выпрячь их невозможно. Придется резать ремни. Он теряет нож, находит его, ранит собственную руку, отмечает, что кровь еще приятно греет. В сильный мороз любая рана легко может загноиться. Собаки свободны. Надо самому впрягаться в сани — не бросать же. Престрюд сидит на санях, помня: ни в коем случае не спать.

Собаки трусят за человеком — те, что еще живы; две остаются лежать позади. До «Фрамхейма» остаются считанные километры? Людей не видно. Колея, которая служит ориентиром, чуть темнее окружающего снега.

Он знает — их жизнь висит на волоске. То и дело походит к Престрюду и встряхивает его. Престрюд ворчит. Но он несгибаем, воля не сломлена, поднимается на ноги, заставляет их двигаться, медленно ковыляет за санями, которые тащит Юхансен, несколько раз падает, но не сдается. Одна собака ухитряется вскочить на сани. Юхансен не сгоняет ее. Покоритель льдов везет домой одного из своих псов…

И тут они теряют след. Какие-то часы остались до рассвета, но может быть тепла их тел достанет лишь на несколько минут… Если скоро они не выйдут к жилью — конец. Чу! Где-то вдали лает собака.

Они изменяют курс. Снова на их пути трещины. Не так уж опасно, если бы можно было издали высмотреть их и обойти. Нелепо погибнуть, когда спасение близко. Юхансен один ковыляет впереди на разведку, проверяет путь, возвращается по собственным следам, впрягается в сани, на которых сидит Престрюд. Проходит во тьме сколько-то шагов. Останавливается. Опять протаптывает тропку и возвращается к саням.