Сотня. Казачий крест

– Сынок, ты чего там? – послышался голос, и к бочке подошла Настасья.

– Да вот, смотрю, что со мной сталось, – честно признался Матвей, зачерпывая пригоршню воды и умываясь.

– Главное жив, сынок. А с лица воду не пить, – произнесла женщина дрогнувшим голосом. – Да и какой казак без отметины? Тут почитай у всей станицы шрамы имеются.

– Одно дело – в бою шрам получить, а другое – вот так, на пустом месте, – проворчал Матвей в ответ и, махнув рукой, поплёлся в дом.

Больше всего его раздражала собственная беспомощность. Воспитывая мальчишку, дед не миндальничал и с первого дня вбивал в него одно, но непреложное правило. Ты мужик, а значит, права на слабость не имеешь. Пока движешься, мыслишь, значит, можешь всё, и справляться со всеми проблемами должен, как здоровый. Через боль, нежелание и все препятствия. Именно это правило спасало его и в уличных драках, и в армии, и в разборках со всякими отморозками.

К восемнадцати годам Матвей имел разряды по боксу и по рукопашному бою, так что противником он был непростым. А бояться дед его отучил в первый же год их совместной жизни. Точнее, научил мальчишку переступать через свой страх. Так что теперь, бредя к крыльцу, парень мысленно делал всё, чтобы не дать себе скатиться в отчаяние и истерику. Слишком много всего навалилось разом. И смерть деда, и удар молнии, и перенос непонятно куда, а главное, зачем. А самое главное, непонятно что творящееся с его организмом.

Усевшись на свою лежанку, Матвей задумчиво осмотрелся и, приметив на столе оставленную прапрабабкой ложку, хмыкнул. Инструмент был явно старым и давно находившимся в употреблении. Края выщерблены. А значит, ему есть чем занять руки и спокойно подумать. Поднявшись, Матвей снова выбрался из дома и, добредя до навеса, где хранились дрова для печки, принялся перебирать нарубленный топором хворост. Выбрав подходящий по толщине обрубок орешника, парень с грехом пополам разрубил его пополам и отправился в обратный путь.

Подобрав в сенях старую корзину и кусок дырявой рогожи, он вернулся в комнату и, прихватив на кухне нож покрепче, принялся резать. Руки дрожали от напряжения, нож то и дело срывался, но Матвей упорно продолжал вырезать ложку с длинной рукоятью. Очевидно, она была у Настасьи чем-то вроде поварёшки. Вошедшая в хату женщина, увидев его за этим занятием, растерянно охнула и, не удержавшись, укоризненно произнесла:

– Вот ведь неугомонный. Ну куда тебе ещё работать? Полежал бы, да в себя покуда пришёл.

– Я уж все бока себе отлежал, – отмахнулся Матвей и, закусив от усердия губу, принялся срезать с обрубка всё лишнее под ручку. – Да и не шевелюсь я особо. Так, руки только двигаются, – выдохнул он, переводя дух.

– А чего это ты режешь-то? – вдруг заинтересовалась женщина.

Называть её матерью у Матвея пока получалось плохо.

– Да вон, приметил, что у тебя ложка вся словно обгрызена, вот и решил новую сделать, – кивнул парень на лежавшую на столе поварёшку.

– Простым ножом? – иронично усмехнулась Настасья.

– А чем ещё? – не понял Матвей. – Иного инструмента у меня нет.

– Как это нет. А у кого батька первый кузнец на всю округу? – тут же поддела его женщина. – Скажи, какой инструмент нужен, он и скуёт.

– А бумага с карандашом в доме имеется? – подумав, осторожно уточнил Матвей.

– Вон, за божницей лежат, – вздохнув, кивнула Настасья на киот.

Судя по её реакции, она вынуждена была выполнять приказ мужа и заставлять сына двигаться, как бы сложно на это смотреть не было. Кивнув, Матвей отложил заготовку и, тяжело поднявшись, направился в красный угол. Кое-как вскарабкавшись на лавку, он дотянулся до киота и, сунув руку за икону, вытащил тонкую пачку бумаги и свинцовый карандаш. Повертев в пальцах это убожество, парень недоумённо хмыкнул и начал спускаться. Но как назло, в этот момент его ушибленное тело выкинуло очередной фортель.

Голова закружилась, в глазах потемнело, и парень со всего размаху грохнулся с лавки на пол, потеряв сознание. В который уже раз. В себя Матвей пришёл под тихое причитание Настасьи и угрюмое бурчание её мужа. Открыв глаза, парень окинул обоих родственников настороженным взглядом и, вздохнув, уточнил:

– Сильно разбился?

– Бог миловал, – всплеснула Настасья руками.

– И чего тогда спорите? Обошлось, и ладно, – прокряхтел Матвей, делая попытку подняться.

– Лежи уж, горе моё, – буркнул прапрадед, одним движением вскидывая его на руки.

В три шага донеся парня до лежанки, казак осторожно опустил его на набитый свежим сеном матрац и, присев на край, тихо спросил, подталкивая носком сапога корзину со стружкой:

– Как себя чувствуешь, сынок?

– Благодарствую, батя. Вроде чуть получше мёртвого, – не сумел промолчать Матвей.

– Вот зубоскал, – не удержавшись, усмехнулся Григорий. – Может, вспомнил чего?

– Вспомнил. Но почему-то всё по инструменту и оружию, – вздохнул Матвей в ответ, удручённо разводя руками.

– А инструмент какой? – моментально сделал стойку мастер.

– Так всякий. И слесарный, и столярный, и кузнечный. Да ещё и по оружию всякое. Вот только никак понять не могу, где я его видеть мог.

– Вот и я не понимаю, – проворчал кузнец, почёсывая в затылке. – А бумага-то тебе зачем понадобилась?

– Так хотел просить тебя инструмент кое-какой мне сделать, – вернулся Матвей к главному. – А то матери нужно ложку новую вырезать, а у меня кроме ножа и нет ничего.

– Ну-ка, рисуй, – резко поднявшись и подхватив с пола карандаш и бумагу, велел кузнец, протягивая парню принесённое.

– Значит так, – принялся пояснять Матвей, быстро нанося на бумагу рисунок нужных ему штихелей. – Вот это, значит, для тонкой резьбы, это для округлой, а вот такой резак для того, чтобы из черпала ненужное выбирать. Только калить это всё надо так, чтобы как булат было. Тут ровный срез важен.

– Ишь ты. Булат, – удивлённо фыркнул кузнец. – Знать бы ещё, как тот булат куётся, – задумчиво воздохнул он.

– Погоди, бать. Ты ж оружейник. Неужто секрета не знаешь? – растерялся Матвей.

– Его теперь вообще мало кто знает, – окинув парня задумчивым взглядом, вздохнул Григорий.

– Сейчас ничего говорить не стану. Вот на ноги встану, тогда и попробуем, – решившись, тихо пообещал Матвей.

– Чего это ты пробовать собрался? – не понял кузнец.

– Я тут пока лежал, вспомнил кое-что. Вроде как булат, но точно это узнать можно будет, только попробовав, – еле слышно ответил парень.

– Это откуда ж ты такое вспомнить-то мог? – растерянно проворчал кузнец. – Это ж тайна великая.