Сотворение мира

В качестве «царева ока» я совершил инспекционную поездку по ионийским городам. Мне очень понравилась эта командировка. Во-первых, я очень подходил к такому делу по своему высокому рангу, а кроме того, я наполовину грек. Во-вторых, я посетил Абдеру, где встретился со своим дедом, принявшим меня, как единственного сына. Он был богат. И умен. Он был софистом еще тогда, когда про них в Греции и слыхом не слыхали. Протагор был, правда, тогда в Абдере резчиком по дереву, имел свою мастерскую и, возможно, повлиял на моего деда. А возможно, дед повлиял на Протагора. Встретился я также с моим дядей — твоим дедом, Демокрит. Он тогда был восемнадцатилетним юношей, и его интересовали только деньги. Я не буду распространяться на тему, которой ты владеешь лучше.

Из Абдеры я отплыл домой. Плавание прошло без происшествий и закончилось в Галикарнасе, где мы и причалили в свете утренних лучей, хотя на западе еще виднелись звезды. Сойдя на берег, я чуть ли не ожидал увидеть самого себя — молодого, разинувшего рот от впервые увиденного моря и от вида внушительного «царева ока». Однако вместо призрака своей молодости я увидел возмужавшего Мардония. Он сидел на краю мола в окружении разгружавших сети рыбаков.

— Дорогу «цареву оку»! — выкрикнул глашатай.

— Дорога свободна. — Мардоний встал и низко поклонился. — Добро пожаловать в Галикарнас!

— Владыка морей!

Мы обнялись, и я ощутил под толстым халатом бесплотное тело. Прошло два года с тех пор, как Мардония ранили, но он и до сих пор не оправился. Лицо было бледным, по-детски ясные голубые глаза отражали яркий свет морского утра.

— Я совсем удалился от мира, — сказал он, когда мы шли от линии прибоя к стоящему на холме дворцу Артемизии. — Никто меня не видит. Никто не помнит.

— Никто не видит, но помнят все. Чем ты тут занимаешься?

Мардоний остановился у подножия холма. Он тяжело дышал, на висках блестел пот.

— Когда меня отстранили от командования, я сказал Великому Царю, что хочу удалиться от двора.

— Навсегда?

— Как знать? Думаю, навсегда бывает только смерть. Не так ли, дорогой родственник? — Он странно посмотрел на меня. — Кто мог подумать, что ты возьмешь жену из нашей семьи?

— Ихсемьи. — И я передразнил его: — Дорогой родственник.

— По крови, и моей тоже. И твоей — через женитьбу. И через неизменную любовь Ксеркса.

Мы стали взбираться к Приморскому дворцу, и Мардоний взял меня под руку. Он даже не хромал, а шатался: все тело раскачивалось из стороны в сторону, когда он старался не переносить весь свой вес на покалеченную ногу. На полпути Мардоний отпустил мою руку.

— Взбираться хуже всего, — проговорил он и опустился на известняковый выступ.

Я сел рядом. Городские дома внизу напоминали игральные кости, разбросанные вдоль пурпурного пролива, отделяющего материк от зеленых гор острова Кос. Я подумал о пиратах, живущих в его живописных горах, о бедных представителях власти на острове, о недобираемых налогах. Как строгий надзиратель, как неподкупное «царево око».

— Как только молодой Артафрен и Датис отправились в Грецию, я уехал в Галикарнас. И с тех пор здесь…

— Собираешься с силами?

— Да. — Мардоний несколько вызывающе взглянул на меня. — В будущем году я собираюсь командовать войском.

— Но будет ли в следующем году поход? Афины разгромлены, какой смысл?

Я ткнул пальцем в маленькую окаменевшую рыбку, застрявшую в известняке, — реликт времен вавилонского потопа.

— Смысл? Большая Греция. Сицилия. Италия. — Мардоний оскалил зубы. — Я не показывал тебе карту?

— Нет. Да и я не показывал тебе мою— индийских царств.

— Мы никогда не сойдемся.

— Да. Но тебе-то к чему волноваться? — сказал я с еле уловимой горечью. — Ты всегда побеждаешь… Ты обладаешь какими-то чарами. Говоришь Великому Царю: нападем на Грецию — и он нападает.

— Чарами обладает Гиппий, — серьезно проговорил Мардоний. — Я только молюсь, чтобы они продолжали действовать. Такой старик, а отправился с флотом. И все греки тоже, кроме Демарата. Он остался в Сузах вместе с Великим Царем.

— Чего же хочет Демарат?

— Власти над миром! Чего еще можно хотеть?

Мардоний прямо-таки прокричал это мне в ухо, его бледное лицо вдруг порозовело, как коралл. И только тогда до меня дошло, что он собирается не просто выздороветь, но добиться если не власти над миром, то хотя бы командования войсками Великого Царя.

К нам приблизился пастух со стадом коз. Он низко поклонился, что-то проговорил на своем диалекте и двинулся дальше, очевидно и не догадываясь, кто мы такие. Просто иноземцы на пути в Приморский дворец.

Мардоний отнесся к этому так же, как я.

— Мы правим миллионами людей, — сказал он, словно удивляясь, — а они даже не знают наших имен.

— Наших, возможно, не знают. Но знают, что Дарий — Великий Царь.

Мардоний покачал головой:

— Этот пастух не знает и кто такой Дарий.

Я не согласился, и мы поспорили. Пока Мардоний отдыхал на камне, я пробрался сквозь стадо к пастуху, чем весьма напугал его. Я заговорил с ним, он что-то отвечал. Его дорийский диалект показался мне древним и примитивным, а его поставил в тупик мой ионийский. В конце концов мы нашли какой-то общий язык, и я смог спросить:

— Кто твой хозяин?

— Деметрий, молодой господин. Он владеет всем склоном по ту сторону горы. И стадо тоже его.

— А кто хозяин Деметрия?

Нахмурившись, пастух задумался. Пока он тужился воспринять новую для себя мысль, воспользовавшись его неподвижностью, из волос показалась вошь и поползла от левого уха к спутанной бороде, начинающейся от середины щеки. Вошь нашла убежище в зарослях бороды, чем меня порадовала: кто по своей природе не охотник, всегда принимает сторону дичи.

— Не знаю, — наконец сказал пастух.

Я указал на серый дворец наверху:

— А царица?

— Царица? — Он произнес это слово, словно никогда его не слышал.

— Госпожа, живущая там.

— Ах, госпожа! Да, я видел ее. Она скачет верхом, как мужчина. Очень богатая.

— Она царица Галикарнаса.

Пастух кивнул, очевидно не поняв моей фразы.

— Да, да, — сказал он. — Козы разбегаются, молодой господин.