Сотворение миров (сборник)

— Да, — впервые за все это время подал голос Параскив, старательно массировавший больное горло. — Это убедительно.

Все помолчали, чувствуя, что проходит последняя минута их отдыха.

— Послушай, Тёмка, — шепнула Варвара в самое ухо Теймуразу, — а откуда у него этот серый круг на груди?

— А наш дед вообще большой шутник, — так же шепотом отвечал тот. — Говорят, это пластическая пересадка. Когда дед стал лысеть, он якобы уговорил корабельного врача пересадить ему лоскут кожи с шерстью с груди на темечко… Вот такой он.

Варвара невольно высунула кончик языка и облизнула шелковистые ворсинки над верхней губой, стараясь даже косым взглядом не выдать своего любопытства. Да, даже сейчас всего того, что осталось на могучем торсе, хватило бы на целую роту плешивцев. Редкостной силы старик. Так откуда же тянет нудной, вековой болью, дрожью и холодом? Не от него же?

Над узкой прибрежной полоской, ограниченной морем и отвесными скалами, растекалась томительная послеполуденная жара…

Переправа подходила к концу. Шестеро экспедиционников и несколько кибов уже миновали зловещую дыру, зияющую в золотистом теле мыса, который как гигантский пологий клин подпирал скалу и узким копьем выметывался в море примерно на километр. Бронзовым, собственно, был не он, а ни на что не похожее кожистое покрытие, которое над проходом свисало самым хищным и непривлекательным образом.

Там, где хребет уходил в море, виднелось еще несколько дыр, и с них тоже свисало, и вода в пределах этих непериодически повторяющихся арок совсем не колыхалась.

Зато временами морщилась сама шкура. Точно зудело под ней что-то, и зуд этот начинался с самой отдаленной точки; он бежал к берегу, и шкура подергивалась все яростнее и нетерпимее, и тогда казалось, что сейчас из воды покажется когтистая драконья лапа, судорожно раздирающая золотисто-бурую плоть.

И в эти минуты кожного пароксизма из сумрачного прохода полыхало такой жутью, тоской и оцепенением, что человека мгновенно скручивало судорогой и он, если еще мог, отползал прочь вопреки воле и разуму, повинуясь чистому инстинкту самосохранения, иначе через пару минут у него начинался паралич дыхательной системы.

Но до этого, к счастью, ни у кого пока не доходило. У Золотых ворот бывали и периоды блаженного покоя, и в Пресептории существовала легенда, будто некто Вуковуд, впрочем, сразу же со Степаниды отбывший в неизвестном направлении, в самом начале пребывания здесь людей совершил разведывательную вылазку на это побережье. Обнаружив препятствие с явным шоковым барьером, он преодолел его стремительным спринтерским броском, недаром он слыл чемпионом континента. Не земного, правда, какого-то альфа-эриданского. За ним бросился и его киб, которому было велено в любой ситуации держать дистанцию в три метра, и развил скорость, для своей конструкции просто технически недостижимую. Правда, обратно таким же образом Вуковуду пройти не удалось: Золотые ворота разволновались всерьез и абсолютного покоя от них было не дождаться. Но Вуковуд и тут нашелся: принял ампулу анабиотина и на пять минут (чтобы с запасом) впал в полную прострацию. Бездыханного и недвижного, его благополучно протащил через роковой проход его киб-рекордсмен.

Сейчас переправу осуществляли именно так — вторым методом Вуковуда. Для скорости и надежности Кёлликер предложил использовать сразу двух кибов, которые должны были переплести свои щупальца, образовав что-то вроде носилок. Но тут тихонечко подал голос Пегас, до сих пор кротко державшийся в тени Варвары, и вопрос решился сам собой. Действительно, зачем два киба, когда можно использовать одного робота.

А Пегас изначально был предназначен для переноски крупных туш животных. Правда, этим круг его обязанностей не ограничивался — вся последующая обработка тоже лежала на нем, поэтому он представлял собой удобный разделочный стол, у которого справа и слева (хотя с тем же успехом можно было сказать — спереди и сзади) помещались два начиненных микросхемами бурдючка с приданными им щупальцами, число которых при желании можно было увеличивать вдвое. В походном виде стол сворачивался наподобие корыта — в этом-то самоходном корыте и решено было проныривать сквозь загадочную дыру.

Со стороны этот робот выглядел странновато и даже антихудожественно, но сейчас главным было то, что он совершенно нечувствителен к таким тонкостям, как биобарьеры и психоудары, что он с блеском и продемонстрировал, шесть раз прогалопировав туда и обратно, перенося одного усыпленного экспедиционника и возвращаясь за другим.

Первым, естественно, вызвался пройти опасную преграду Лерой. Сейчас возле потухшего костерка остался один Солигетти, и всей группе, благополучно пробудившейся и протершей глаза, его незагорелая тощая фигурка на залитом солнцем берегу казалась особенно хрупкой и незащищенной в мрачной раме неровного проема. Артур нетерпеливо махнул рукой: надо поторапливаться, до вторых таких же ворот, прозванных Оловянными за более тусклый цвет, было километров тридцать. Ночлег на узенькой прибрежной полоске никого не прельщал — всем хотелось добраться до более комфортабельной площадки.

Кроме того, и момент был благоприятный: странное подобие кожи сейчас не чесалось и не морщилось.

— Скорее бы, — вырвалось у Варвары, — холодает.

Параскив недовольно нахмурился: постоянно простужаясь, он терпеть не мог, когда заболевал кто-нибудь кроме него. Но Варвара имела в виду совсем другое: поначалу она чувствовала постоянный гнет, будто поблизости лежало больное животное, — вероятно, так воспринималось излучение несчастной шкуры. Но сейчас мерещилось стремительное приближение какой-то ледяной массы, и было это ни с чем пережитым не схоже.

Между тем и с Солигетти происходило что-то непонятное. Вместо того чтобы проглотить ампулу, он медленно-медленно поворачивался всем корпусом, как локатор, отыскивающий что-то в морской дали. Нашел время любоваться пейзажем!

— Может, не стоит… — начала Варвара, но Артур, не обращая на нее внимания, успел поднести микрофон к губам.

— Пегасина, подтолкни-ка этого соню! — крикнул он в плоскую коробочку передатчика, потому что проход был достаточно глубоким и простой крик мог до Солигетти с Пегасом не долететь.

Пегас, приняв радиокоманду, встрепенулся и несильно боднул свою будущую ношу под коленки. Солигетти словно очнулся, тоже схватил микрофон, крикнул:

— Варюша, а вы гарантируете, что в процессе путешествия ваш тяни-толкай не снимет с меня шкуру? — И, не дожидаясь ответа, кинул в рот ампулу, точно рассчитанную на пять минут полного отключения организма, и опрокинулся в корыто-носилки.

— Пошел, пошел! — нервно прикрикнул на носильщика Артур, и Пегас со своей ношей ринулся в проход размашистой иноходью.

Он прошел примерно треть пути, когда девушка почувствовала, как цепенящий холод забивает ей горло колючками льдинок, и ей уже не крикнуть, и никто, кроме нее, пока ничего не ощущает, и она попятилась, отчаянно махая руками; а из гнусной дыры секла невидимая поземка, отшвыривая прочь, к морю, — и вот уже вскрикнула Серафина, и побежал, заслоняясь рукой, Теймураз, и недоуменно попятился Лерой; и они отходили все дальше и дальше, и тошнотворный липкий ужас все-таки догонял, и шкура на Золотых воротах уже пузырилась, вспухая и опадая, и на месте этих спустивших воздух мешков болталось что-то напоминавшее слоновьи уши, и они гулко хлопали, словно хотели оторваться…

— Солигетти! — вдруг закричала Серафина, и все, протирая глаза, залитые холодным потом, разом обернулись к воротам, а там, под сводами короткого тоннеля, кружился на одном месте Пегас, приседая на левой паре ног и плавно занося вперед правую пару, словно делая на льду неуклюжую перебежку.

— Пегас, слушать мою команду! — взревел Кёлликер, но было явно не похоже, что команда принята адресатом. — Стой!!!

Но робот продолжал механически выписывать круги.