Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)

Порою он находится на широте Ирландии, на более современных картах – ближе к югу, на уровне Канарских островов или Счастливых островов, и часто эти Счастливые острова путают с так называемым островом святого Брендана. Иногда их отождествляют с группой островов Мадейры, а иногда с другим несуществующим островом, таким как легендарная Антилия, – так происходит в XVI веке в «Arte del Navigar» («Искусстве мореплавания») Педро из Медины. На глобусе Бехайма в 1492 году он располагается гораздо западнее, поблизости от экватора. И уже фигурирует как Потерянный остров, Insula Perdita.

В своем «De Imagine Mundi» [262] Гонорий Августодунский (XII век) описывает его как приятнейший из островов, неведомый людям, который хоть и был некогда открыт, в дальнейшем остается непосещаем. («Est qua-edam Oceani insula dicta Perdita, amoenitate et fertilitate omnium rerum prae cunctis terris praestantissima, hominibus ignota. Quae aliquando casu inventa, postea quaesita non est inventa, et ideo dicitur Perdita» [263] .) И в XIV веке Пьер Берсюир описывал теми же словами Счастливые острова.

262

«Об образе мира» (лат.).

263

«Есть в океане остров, пригожеством и изобилием всех плодов далеко превосходящий прочие земли, но людям неизвестный. Остров этот, некогда случайно открытый, больше так и не удалось обнаружить, несмотря на все старания. И поэтому назван он Потерянным» (лат.).

Считалось, впрочем, что Потерянный остров в один прекрасный день должен найтись, – об этом свидетельствует Эворский договор, по которому в июне 1519 года Мануэл Португальский отрекался в пользу Испании от своих прав на Канарские острова, – и Потерянный, или Потайной, остров был четко обозначен в этом документе. В 1569 году Герхард Меркатор еще указал на своей карте таинственный остров, и в 1721 году исследователи в последний раз искали его следы [264] .

Остров святого Брендана – это не остров, которого нет: что-то там было, но потом оказалось потеряно, потому что никому не удалось туда снова вернуться. Поэтому о нем можно говорить в терминах неудовлетворенного желания и его история предстает аллегорией любой настоящей истории любви – история Краткой Встречи, мистического доктора Живаго, потерявшего свою Лару. Отчаянная любовь – это не та любовь-мечта, что никогда не случается наяву (остров, которого не бывало, как греза для подростков, влюбленных в саму любовь), но та любовь, что, посетив нас однажды, потом навсегда исчезает.

264

Полностью вопрос исследован в работе: Graf A. Miti, leggende e superstizioni del Medio Evo. Torino: Loescher, 1892–1893. Сap. IV. (Прим. автора.)

Но почему острова оказались потеряны?

С древности мореплаватель не располагал иными ориентирами, кроме звезд. Инструментами наподобие астролябии или квадранта он измерял высоту звезды над горизонтом, вычислял расстояние до зенита, а зная отклонение (деклинацию), так как это зенитное расстояние более-менее позволяло установить широту, определялся, на какой параллели он находится, то есть насколько далеко к северу или югу от известной точки он забрался. Но, разумеется, чтобы вернуться на остров (как и в любое другое место), знания одной только широты недостаточно – необходима еще и долгота. Как известно, Нью-Йорк и Неаполь находятся на одной и той же широте – но также известно, что они находятся не в одном и том же месте. Они на разной долготе. То есть на разных градусах меридиана.

Именно из-за этой проблемы мореплаватели и переживали кризис вплоть почти до самого конца XVIII века. Не существовало надежных средств, позволяющих определять долготу, то есть сказать, насколько к западу или востоку от известной точки удалился корабль.

Именно так (вот знаменитый пример «потерянных островов») произошло с Соломоновыми островами. На поиски этих легендарных островов, где надеялись найти золото царя, в честь которого они получили имя, еще в 1528 году отправился Альваро да Сааведра, но он прошел между Маршалловыми островами и островами Адмиралтейства; в 1568 году туда добрался Альваро де Менданья и дал им имя, а потом никто не мог их снова обнаружить, включая самого Менданью, когда он, почти тридцать лет спустя, вместе с Педро де Киросом отправился заново их открывать. Они на волосок сместились на юго-восток и высадились на остров Санта-Крус.

То же самое случалось и потом. В начале XVII века голландцы основали Ост-Индскую компанию, создали в Азии город Батавию как отправной пункт для множества восточных экспедиций и добрались до того, что они назвали Новой Голландией, но никаких Соломоновых островов не обнаружили. Подобным же образом другие земли, вероятно, к востоку от Соломоновых островов, были открыты английскими пиратами, которых Сент-Джеймсский дворец без колебаний возвел во дворянство. Но никто больше не мог обнаружить ни следа Соломоновых островов, так что в течение долгого времени они оставались легендой.

Менданья добрался до них, но неправильно обозначил долготу. И даже если бы по божьему наущению он обозначил ее как следует, другие мореплаватели (включая его самого во втором плавании), искавшие эту долготу, не знали бы в точности, на какой долготе находятся они сами.

Великие европейские морские державы несколько веков бились, чтобы открыть метод, позволивший бы установить «неподвижную точку» – ту самую, над которой иронизировал Сервантес [265] , – и готовы были отдать огромные деньги тому, кто предложит надежный способ. Мореплаватели, ученые и безумцы пускались на самые невероятные ухищрения; существовал метод, основанный на лунных затмениях, на изменении положения магнитной стрелки, метод лага, в то время как Галилей предлагал способ, основанный на затмениях спутников Юпитера, столь частых, что каждую ночь их можно наблюдать по нескольку.

265

Имеется в виду «Новелла о беседе» Мигеля де Сервантеса из книги «Назидательные новеллы».

Но все эти методы оказывались неудовлетворительными. По-настоящему же надежный метод мог заключаться в следующем: взять на борт часы, которые показывали бы время известного меридиана, определить в море полдень в месте X и, основываясь на том, что земной шар с древности разделен на триста шестьдесят градусов долготы и солнце проходит за один час пятнадцать градусов, определить по разности фактического полдня и полдня по часам долготу места X. Иными словами, если часы на борту указывают, что, скажем, в Париже полдень, а в месте Х шесть вечера, умножая каждый час разницы на пятнадцать градусов, мы вычислим, что место Х отстоит на девяносто градусов долготы от Парижского меридиана.

С определением времени «на местах» сложностей не возникало; но держать на борту не то что песочные или водяные часы, для функционирования которых необходима ровная неподвижная поверхность, но даже и механические часы, чтобы те после многомесячного пребывания среди волн и ветров показывали бы правильное время, – это оставалось неразрешимой задачей, несмотря на все принимаемые меры. И не просто «правильное», а исключительно точное, потому что расхождение в четыре секунды порождает ошибку в градус долготы.

В хрониках того времени говорилось еще об одном средстве – симпатическом порошке. Симпатическим порошком называли чудодейственный состав, который, будучи положенным на лезвие, нанесшее рану, воздействовал (почти на атомарном уровне) на частицы крови в ране, даже если рана и лезвие находились на большом расстоянии друг от друга. Такой порошок, если его накладывать на рану время от времени, должен был исцелять, но в качестве первой реакции мог вызывать раздражение и боль.

Поэтому было решено нанести рану псу, взять его на борт судна, отправляющегося в путешествие, и обрабатывать лезвие чудодейственным порошком каждый день в определенный час. Пес взвизгивал бы от боли – и так на борту можно было бы узнать, какое время сейчас в месте отплытия [266] .

266

О симпатическом порошке в описываемую эпоху существовала обширная литература, в частности – труды Кенхельма Дигби (например, Theatrum sympatheticum, in quo Sympathiae Actiones variae, singulares & admirandae t`am Macro – quam Microcosmicae exbibentur, & Mechanic'e, Physic'e, Mathematic'e, Chimic'e & Medic'e, occasione Pulveris Sympathetici, ita quidem elucidantur, utillarum agendi vis & modus, sine qualitatum occultarum, animaeve Mundi, aut spiritus astralis Magnive Magnalis, vel aliorum Commentariorum subsidium ad oculum pateat, Norimberga, 1660 – «Симпатический театр, в коем демонстрируются разнообразные уникальные действия как макро-, так и микрокосмического порядка, с точки зрения механики, физики, математики, химии и медицины, причем их сила и образ действия объясняются появлением симпатического порошка, не прибегая к таинствам Мировой души, сокровенных свойств, астрального духа, или хранилище иных записей, которое имеет быть открытым для глаз». Нюрнберг, 1660), история о псе, возможно, легендарна. Из более современных текстов, в которых она приведена, см. Dava Sobel, Longitudine, Milano: Rizzoli, 1996. (Прим. автора.)

Этой историей я занялся в моем «Острове накануне». Позволю себе процитировать здесь фрагмент из романа: ведь в столь неопределенных материях мой текст, в сущности, является единственным документом, позволяющим представить, как оно все происходило:

Одним прекрасным утром, воспользовавшись тем, что матрос свалился с марса и раскроил себе череп и на шкафуте царила суматоха, а доктора спешно позвали врачевать пострадавшего, Роберту удалось скользнуть в трюм, опередив Берда. Почти что на ощупь нашарил он верную дорогу. Может быть, повезло, а может, неведомая зверюга громче обычного стонала именно тем утром. Примерно у ахтерштевня, там, насколько наблюдал Роберт и насколько мог догадываться человек, знавший то, что было известно Роберту, пес был ранен в Лондоне и Берд прилагал все усилия для того, чтоб его язва оставалась в незалеченном виде. В Лондоне же кто-то каждый день в определенный договоренный час что-то производил либо с нанесшим удар оружием, либо с намоченной в крови тряпкой, вызывая у животного, может быть, облегчение, а может, сильнейшее беспокойство, потому что доктор Берд когда-то говорил Роберту, что от лезвийной мази, «Weapon Salve», может быть не только польза, но и растрава.