Соучастница
Шрифт:
Но когда же Шабёй его взял? Филипп практически ни на секунду не выпускал полицейского из виду. Зато Люсетта…
Все его подозрения разом обрушились на посетительницу. «Пока я открывал дверь Шабёю, у нее было достаточно времени, чтобы… Она так спешила уехать… чтобы его прочесть, разумеется!.. Но где она его нашла?.. Не мог же я его оставить на столе!»
Он силился вспомнить, мысленно восстанавливая все свои жесты после того, как заклеил конверт. Чем сильнее он напрягал память, тем плачевнее был результат. Он ходил и ходил по кругу – словно некий невидимый сапфир прорыл в его памяти
Шабёй… Люсетта… Люсетта… Шабёй… Кто-то из них прочел письмо, кто-то из них, а возможно, и оба знали правду. Теперь Филипп уже не мог повлиять на ход событий. Чувство собственного бессилия вызывало у него головокружение, и, не в силах больше сопротивляться, он окончательно впал в панику.
У него не было ни времени, ни средств, чтобы бежать, ни даже желания это делать. Он презирал себя. «Все это из-за моей глупости, моей небрежности… Я всего лишь жалкий тип… Жалкий тип… Ничтожество!»
Охваченный внезапным приступом ярости, он принялся повторять оскорбления и молотить себя кулаком по голове. От сильного удара Филипп оторопел и прекратил истязания. Он стал искать в кармане носовой платок, чтобы стереть выступивший пот, и нащупал пальцами бумагу. Тут он вспомнил: когда Люсетта позвонила в дверь, он машинально сунул конверт в карман пиджака. Как он мог это забыть?
Он снова опустился на стул, с письмом в руке, поначалу несколько растерявшийся, но затем охваченный приливом новых сил. В течение нескольких минут он, закрыв глаза и расслабившись, отдавался воле волн, возвращавших его к жизни.
Мало-помалу мысли его приходили в порядок, однако тревога была еще сильнее. По крайней мере она показала, насколько ослаблены его нервы и насколько даже самые хитроумные комбинации подвержены малейшим случайностям. Хороший урок на будущее!
Он поднялся на второй этаж, сполоснул лицо под струей холодной воды, вымыл руки, причесался и, обновленный, отправился в гараж за машиной.
Письмо обжигало ему пальцы. Нужно избавиться от него как можно скорее. Опущенное в Париже в почтовый ящик, оно уже не будет представлять никакой опасности.
Поездка туда и обратно не заняла много времени, и еще не было семи, когда он поставил машину на место. Он погасил свет, вышел из гаража, опустил металлическую штору…
Скрежет гофрированного железа помешал ему услышать шаги по гравию сада, а сумерки были такими густыми, что он не сразу различил отделившийся от стены силуэт. Он едва не толкнул его и вдруг резко остановился, онемев от изумления.
Глаза его привыкли к темноте, но он все еще не решался узнать прибывшую.
– Филипп! – позвала она почти шепотом.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений! Голос, дорожное пальто, чемоданчик… Это была Раймонда!
Глава 5
Филипп схватил Раймонду за руку, грубо одернул.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Он с тревогой вглядывался в сумерки в направлении проспекта.
– Если тебя кто-нибудь видел…
– Нет, никто. – Голос ее звучал слабо, едва слышно. – Я дождалась темноты. Я была осторожна.
– Лучше не стоять здесь.
Он потащил ее за собой и впихнул внутрь дома. В темноте
с чемоданом в руках, она наткнулась на перуанский кувшин и теряя равновесие, схватилась за Филиппа, с силой захлопывающего дверь, перед тем, как зажечь свет.– А теперь объяснимся!
Удивление и страх сменились у него гневом.
– Почему?.. Почему, черт возьми, ты не улетела?
– Я улетела, Филипп. – Она устало прислонилась к стене, тело ее обмякло, руки болтались, дыхание было частым, как после длительного бега. – Я вылетела… Самолет приземлился в Рио, а потом… Там… Они меня выдворили.
– Выдворили? Почему? Разве твой паспорт не в порядке? – Взглянув на нее с подозрением, он буркнул:
– Рассказываешь небылицы.
– Клянусь тебе, это правда… Я все объясню, только… только присяду на минутку… Не могу больше.
Он проводил ее в гостиную, где она тотчас рухнула в английское кресло, откинув голову на спинку из зеленого бархата.
– Я так перенервничала, что две ночи не могла сомкнуть глаз, – прошептала она. – А тут еще смена часового пояса…
От усталости лицо ее вытянулось, щеки впали, четче обозначились гусиные лапки в уголках глаз. Она накрасилась не так тщательно, как обычно, и Филипп нашел ее вдруг очень старой, почти жалкой в ее дорожном пальтишке, снять которое у нее недостало сил. Чувство жалости охватило его, и он решил, что не стоит обращаться с ней так грубо.
– Выпьешь чего-нибудь?
Она отказалась, покачав головой. Он закурил «Голуаз», порылся в сумке, которую она бросила у его ног, нашел среди женского барахла пачку «Пел-Мел». Она взяла сигарету.
Он сел напротив и с важным видом спросил:
– Почему тебя выдворили?
– Из-за прививки против оспы. Он вздрогнул.
– Только не говори мне, что ты потеряла справку. Я точно знаю, что ты взяла ее… Я все проверил.
– Да, да, – признала она, – там было все, и справка тоже. Только… подпись врача была не заверена. Не за-ве-ре-на.
Он машинально повторил за ней:
– Не заверена.
Затем, осознав вдруг всю абсурдность случившегося, взорвался:
– Что ты мелешь? Для поездки за границу такие справки никто никогда не заверял!
У него снова возникли подозрения.
– Если бы ты не захотела возвращаться…
– А ты, если бы лучше все разузнал…
Задетая за живое, Раймонда выпрямилась в кресле, гордо вскинула голову, сухо отчеканила:
– Если бы ты лучше разузнал, то для тебя не было бы откровением, что Бразилия – одна из тех редких стран, если не единственная, где требуется, чтобы медицинские справки были заверены у нотариуса. И ничего такого не случилось бы!
– Это не я плохо разузнал, – попробовал оправдаться он перед брошенным ему в лицо упреком, – это мне неверно сказали. Как я мог предвидеть?
– Ты сказал, что все предусмотрел, – шепотом проговорила она.
– Да, все! – злобно рявкнул Филипп. – Кроме небрежности клерка, к которому обратился. Согласись все-таки, что нам просто не повезло. Так опростоволоситься. Из-за одной закорючки!
В нем шевельнулось последнее сомнение:
– Там, в Рио, ты не протестовала?
– Еще как протестовала! Они ничего не хотели слышать: служба, служба.