Соус из томатов

Они сидели так, не произнося ни слова, затягивались сигаретками и опорожняли стаканы с водкой, которые затем снова наполнялись. Они были, без сомнения, уже сильно пьяны: их глаза тупо уставились в землю. А кругом, между чадившими факелами, расположились зрители.

Внезапно услышал я за собой отвратительное визжание и царапанье, которое раздирало уши. Я обернулся: некто тщательно точил на круглом точильном камне маленькую наваху. Он попробовал острие своим ногтем, отложил нож в сторону и принялся точить другой.

Я обратился к padro:

– Эта "сальса", стало быть, нечто вроде дуэли?

– Дуэли?
– возразил он.
– О, нет. Это нечто вроде петушиного боя.

– Как!
– воскликнул я.
– По какому же поводу эти люди предпринимают свой петушиный бой? Они оскорблены друг другом? Из-за ревности?

– Ничуть не бывало!
– спокойно ответил англичанин.
– У них нет никакого повода. Быть может, они хорошие друзья, а может быть, и совсем не знают друг друга. Они просто хотят доказать свое мужество. Они желают показать, что ни в чем не уступают ни быкам, ни петухам.

Противные губы попытались сложиться в улыбку, когда он продолжал:

– Это то же, что ваши студенческие мензуры.

За границей я всегда патриот. Этому я давно выучился у бритов: "Right or wrong - my country".

И я ответил ему резко:

– Ваше сравнение нелепо. Вы не можете судить об этом.

– Быть может, - ответил padro, - однако я видел в Геттингене прекрасные мензуры. Много крови. Много крови.

Между тем около нас занял место патрон. Он вытащил из кармана грязную записную книжку и маленький карандаш.

– Кто держит за Бомбиту?
– воскликнул он.

– Я!
– Пезета!
– Два дуро!
– Нет, я хочу за Лагартихилло!
– каркали один за другим пьяные, пропитанные вином, голоса.

Padro сжал мне руку.

– Устраивайтесь с вашими пари так, чтобы вы должны были проиграть, промолвил он.
– Не скупитесь. С этой шайкой нельзя быть достаточно предусмотрительным.

Я принял участие в целом ряде предложенных пари. А так как я ставил сразу на обоих, то неизбежно должен был проиграть.

В то время как Manager записывал все пари у себя в книжке неуклюжими знаками, зрители передавали друг другу остро отточенные навахи, клинки которых едва достигали двух дюймов. Затем их передали в сложенном виде обоим борцам.

– Которую хочешь ты, Бомбита Чико, мой петушок?
– смеялся точильщик.

– Давай! Давай, все равно!
– бормотал пьяный.

– Я хочу мой собственный нож!
– воскликнул Лагартихилло.

– Тогда и мне давай мой. Так лучше!
– прохрипел другой.

Когда все пари были записаны, Manager подал им еще один большой стакан водки. Они выпили водку залпом и бросили свои сигаретки. Каждому принесли по длинному красному шерстяному платку, и борцы крепко обмотали ими левое предплечье и руку.

– Можете начинать, ребятушки!
– воскликнул хозяин.
– Открывайте ножи!

Клинки навах звякнули пружинами и встали торчмя. Звонкий, отвратительный звук. Но оба парня оставались совершенно спокойными. Ни один из них не шевелился.

– Начинайте же, зверушки!
– повторил патрон.

Борцы сидели неподвижно и не двигались.

Андалузийцы стали проявлять нетерпение.

– Хвати его, Бомбита, мой молоденький бычок! Воткни ему рожки в тело!

– Начинай, малыш! Я поставил на тебя три дуро.

– А, так вы хотите быть курицами! Куры вы! Куры!

И хор загудел:

– Куры! Куры! Яйца вам класть! Жирные куры!

Бомбита Чико вытянулся вверх и бросился на противника. Тот поднял левую руку и поймал вялый удар в толстый платок. Оба парня, очевидно, были так пьяны, что едва могли управлять своими движениями.

– Подождите, подождите!
– шептал padro.
– Подождите только, пока они увидят кровь...

Андалузийцы не переставали дразнить борцов, то подбодряя их, то бичуя насмешками. И снова кричали им в уши:

– Куры вы! Яйца вам класть! Куры! Куры!

Тогда оба бросились друг на друга, слепо, очертя голову. И спустя несколько минут один из них получил легкий порез в левое плечо.

– Браво, Бомбита! Браво, малыш! Покажи ему, мой петушок, что у тебя есть шпоры.

Они сделали маленькую передышку, отерли грязный пот с лица.

– Воды!
– воскликнул Лагартихилло.

Им протянули большие кружки, и они стали пить медленными глотками. Видно было, как они трезвели. Равнодушные взоры становились острыми, колючими. С ненавистью смотрели они друг на друга.

– Готов ли ты, курица?
– прокаркал маленький.

Его противник вместо ответа бросился на него и разрезал ему щеку. Кровь заструилась по голой верхней половине тела.

– А, начинается, начинается...
– бормотал padro.

Андалузийцы замолчали. Жадно следили они за движениями борцов, на которых они поставили свои деньги. И оба человека кидались и кидались друг на друга...

Светлые клинки сверкали, как серебряные искры, в красном мерцании факелов, крепко впивались в шерстяную повязку левой руки. Большая капля кипящей смолы упала одному из борцов на грудь - он и не заметил этого.

Так быстро мелькали в воздухе руки, что невозможно было заметить, достигали ли их удары цели. Только кровавые борозды, которые появлялись всюду на обнаженных телах, свидетельствовали о новых и новых уколах и разрезах.

– Стой! Стой!
– закричал патрон.

Парни продолжали биться.

– Стой! У Бомбиты сломался нож!
– воскликнул он снова.
– Разнимите их!

Двое андалузийцев вспрыгнули, схватили старую дверь, на которой они сидели, и грубо швырнули ее между бойцами. А затем поставили ее между ними так, что они не могли видеть друг друга.

– Дайте сюда ножи, зверки!
– крикнул патрон. Оба борца охотно повиновались.

Его зоркий глаз не ошибся. Клинок Бомбиты сломался посредине. Бомбита проткнул своему противнику всю ушную раковину, и его нож сломался о жесткий череп...