Совершенная crazy

– Попросите коньяку у Ксюни, – устало распорядился Георгий Георгиевич. – У неё он всегда есть.

– Я не пью коньяк! – испугалась бесцветная Рада.

– А вы начните! Последствия от него гораздо приятнее, чем от посещения секты. Ваше имущество останется цело, а в гостиной с гробом сразу станет тихо.

– Вы считаете меня сумасшедшей? – перекрестилась Родимцева.

– Я считаю, что вам полезно принимать коньяк на ночь, – отрезал Гошин и вышел из столовой, чеканя шаг. За ним с разной степенью поспешности потянулись все остальные.

Выходя последним, Орлик спёр с камина часы, показавшиеся ему золотыми.

Когда в доме всё стихло, Славка пробрался на кухню.

Булочки он нашёл в глубокой миске, под полотенцем, коньяк в буфете, а сигары в коробке на подоконнике. Сложив всё это в бумажный пакет, он принялся за приготовление кофе, но, подумав, заменил его на молоко в пакете. Кофе в сто пять лет пить вредно, решил Славка, опираясь на свои скудные познания в медицине. Коньяк и сигары опасений у него почему-то не вызвали.

На цыпочках Орлик прокрался в гостиную, захватив из своей комнаты розовое одеяло.

– Где тебя черти носили? – спросил скрипучий голос из гроба.

– Так это… заседание заседали, – смутился Орлик, будто отчитывался перед начальником смены. – А потом я ждал, когда все заснут. – Он пристроил пакет с продуктами рядом с гробом, хотел накрыть старуху, но она резко отбросила одеяло и села в гробу.

– Что Гошка затеял? – ворчливо спросила Ида Григорьевна.

– Просил гостей назваться, потому что толком никто друг друга не знает.

– Назвались? – хохотнула старуха.

– Да. Но я никого не запомнил! У меня на лица и имена память плохая.

Вот тут Славка соврал. На лица память у него была хорошая, а на имена ещё лучше. Но старухе знать это было необязательно, пусть думает, что он простой, тупой и жадный.

– А ты кем представился? – спросила Ида Григорьевна, хитро щурясь из-под фаты.

– По вашему списку вышло, что я какая-то Евгения Суковатых.

– Евгения?! Суковатых?! – Старуха захохотала так, что едва не вывалилась из гроба. Славка еле успел её подхватить, когда она дала резкий крен вправо. – Ой, не могу! – схватилась Ида Григорьевна за живот. – Ой, помру сейчас! Евгения Суковатых?! Ты?! Гошка со своей грёбаной пластической хирургией совсем память потерял, дуралей! Говорила я ему, гимнастикой на свежем воздухе занимайся, а он – блефароплаcтика! Липосакция! Грудные протезы анатомической формы! Тьфу!!

– Тише! – взмолился Славка. – За стенкой живёт бывшая сектантка, она слышит, как вы тут шумите!

– Радка, что ли?! Плевать! Она дохлая муха и мнительная корова. Пусть слышит, что хочет, ей никто не поверит. – Старуха потянулась к бумажному свёртку и достала пакет молока.

– Что это? – уставилась она на пакет. – Ты что мне притащила, болванка?!

– Болван, – обиженно поправил её Славка. – Это молоко, пятипроцентное, цельное. Пейте…

Пакет немедленно полетел в Славку, обдав его молочными брызгами и плюхнувшись маленькой бомбочкой на пол.

– Где кофе?! – заорала старуха и опять чуть не вывалилась из гроба, дав резкий крен влево.

– Кофе в вашем возрасте – смерть, – твёрдо сказал Славка, убирая бумажный свёрток подальше, чтобы старухе не пришло в голову метать в него всё, что он принёс.

– У моей смерти приключился склероз, так что кофе мне не поможет. Вернее, не навредит! – Ида Григорьевна ловко перекинула ноги через борт гроба и любовно оправила складки белого платья. – Чеши на кухню и свари крепкий кофе! – приказала она.

– Не пойду, – нахмурился Славка. – Кофе вредно.

– А ты молодец, с характером, – неожиданно похвалила его старуха.

– Просто я боюсь, что вы раньше времени копыта откинете и со мной не расплатитесь за сервис в гробу, – признался Славка.

– И честный! – восхитилась Ида Григорьевна. – Сейчас таких дуралеев днём с огнём не сыщешь. Тебя как звать?

– Зовите Орлик.

– Это кликуха?

– Фамилия.

– Красивая. И со смыслом!

Ида дотянулась до бумажного свёртка, вытряхнула из него булки, сигары, бутылку коньяку, вытащила из-под ритуальной подушки зажигалку и закурила, закинув ногу на ногу. – В тюрьме сидел?

– Нет, только в армии служил.

– В каких войсках?

– Строительных.

– Разве это войска? Лучше уж в тюрьме отсидеть, больше пользы будет!

– Вы так говорите, будто сами сидели, – прищурился Славка.

– Сидела! В двадцать восьмом году так жрать захотела, что спёрла калач в булочной. Какой был калач! С маком, с хрустящей корочкой! Сейчас таких не пекут. Я его прямо у прилавка съела, сил не было убегать. Меня там и повязали. Я на суде кричала, что дырка в этом калаче была больше, чем сам калач, но мои доводы оставили без внимания и дали десять лет.

– Десять лет? – ужаснулся Славка. – За одну дырявую булку?! Это несправедливо.

– Отсидела я пять. Вышла по ошибке, вернее, почти сбежала. В тюрьме сидела моя полная тёзка, она умерла за два дня до своего освобождения. Меня выпустили вместо неё. Э-эх! Всё бы сейчас отдала за тот голодный двадцать восьмой год, за калач с маком, за свою молодость…

Столбик пепла упал с сигары в гроб. Ида отложила сигару, взяла булку и с аппетитом стала жевать её, запивая коньяком прямо из бутылки.

– Вы, Ида Григорьевна, совсем не заботитесь о достоверности своей смерти! – возмутился Славка. – Уж не знаю, почему вы решили всех надуть со своей преждевременной кончиной, но зачем было затевать этот цирк, если в гробу крошки, пепел, а от покойницы несёт перегаром?!

– Ха!!! – Ида Григорьевна с размаху плюхнулась в гроб. В воздухе мелькнули её золотые туфли. – Моей смерти так заждались, дорогой Орлик, что на её достоверность всем глубоко плевать. Меня похоронят, даже если я буду распевать песни и играть на гитаре. Чёрт, что-то жжёт сзади… Сколько я Гошку просила, сделай мне подтяжку ягодиц, сволочь! Обвисшая задница доставляет женщине больше неприятностей, чем обвисшая морда. А он – нет таких методик, нет таких методик, в твоём возрасте наркоз противопоказан! Хочешь, говорит, я тебе уши отреставрирую? Это и без наркоза можно. Внук называется… Слушай, ты не находишь, палёным пахнет?

– Чёрт! – Славка рывком поднял Иду Григорьевну и вытащил из под неё тлеющую сигару. На белом платье, чуть пониже спины, красовалось прожженное чёрное пятно. – Вы, блин, тут пожар ещё устройте, покойница, – проворчал он, затушив сигару и выбросив её в открытую форточку. – Сигары тушить надо!

– Память-то девичья, – вздохнула старуха. – Скажи, о чём вы болтали в столовой?

– Да ни о чём, – отмахнулся Славка. – В основном все твердили о том, что им не нужны ваши деньги. А ещё никто не понимает, почему именно их вы захотели пригласить на свои похороны. Только ваш брат Феликс, да близнецы-хоккеисты честно признались, что не отказались бы от наследства.