Совьетика

Я просыпаюсь все-таки достаточно рано и потягиваюсь. Вылезать из постели не хочется, но надо. Хорошо, что я живу теперь так недалеко от места работы! А уж какое счастье, что у меня вообще работа есть!

Я живу, по выражению моей мамы, «в чужом подвале», но мне он кажется дворцом. После других жилищ, в которых я провела первые несколько месяцев в Ирландии. У меня своя комната,и кухня и душ – с собственным входом и даже с собственным маленьким заасфальтированным двориком. Дворик выходит под окна хозяйской кухни. Хозяин – отставной английский морской волк – робко выразил надежду, что я захочу там когда-нибудь позагорать…Мечтать не вредно.

Делить с кем-то комнату, когда тебе уже стукнуло 30 лет – занятие не из приятных. Даже если эта комната была и в новом, красивом доме. Моя первая квартирная хозяйка понапихала нас в свои комнаты как сельдь в бочку: не от корысти, просто иначе ей бы не потянуть было ипотеку. Она работала стюардессой, дома бывала наездами и зарезервировала для себя самую большую комнату. А остальные три сдавала студенткам. Я тоже поначалу приехала сюда как студентка; наверно, потому что боялась начать жить реальной жизнью. В Нидерландах была жестокая безработица, и я долгое время попросту боялась заканчивать университет и оказаться на пособии. Но в Ирландии, слава богу, совсем другая жизнь. Все молодые европейцы тянутся в Дублин, потому что здесь столько рабочих мест – особенно для людей со знанием языков…

Сразу оставаться жить в Дублине я, честно говоря, побоялась – уж слишком сильной моей мечтой это было. Может быть, вы поймете меня лучше, если я скажу, что в Ирландию я приехала в таком душевном состоянии, что некоторое время даже не могла сама выбрать для себя продукты в супермаркете: не решалась. Сонни приучил меня к тому, что весь выбор всегда делал он. Началось с того времени, когда нам приходилось жить вдвоем на 50 гульденов в неделю: тут особо не повыбираешь, а мне все хотелось, по советской привычке, чем-нибудь полакомиться (в СССР еда не стоила таких бешеных денег!). А потом уже так и покатилось, и на мои вопросы о том, почему это всегда он все решает за нас обоих, он с латиноамериканской горячностью потрясал передо мной передом своих джинсов: «Потому что у меня вот это есть, вот почему!» . Как советский человек, я не видела ни малейшей связи между наличием данных органов тела и правом единолично принимать все решения, так что брак наш был в какой-то степени обречен с самого начала…

Я поступила на годовой пост-университетский курс в деревне Майнут под Дублином, за который не надо было платить. Майнут – деревня маленькая, уютная, насквозь пропитанная вкусным дымком от торфа, которым здесь топили печки. Главная улица, как и во многих ирландских деревнях, так и именуется Главной. На Главной улице – 4 паба, в 3 из которых обычно пьют студенты, а в одном – местное старшее поколение. Студенты здесь начинают «праздновать» выходные еще с четверга и успокаиваются только к воскресенью ближе к вечеру. В Майнуте 2 главные достопримечательности – развалины замка Фитцджеральдов и Национальный Университет Ирландии – разбросанный по таинственным старинным зданиям, раскинувшимся посреди парка с огромными вековыми деревьями. Там же находится Колледж Святого Патрика – католическая семинария. Еще пара магазинчиков, отель, в который, по ирландскому обычаю, к моему удивлению, часто ходили обедать и выпивать и местные жители – и все.

Сначала я делила комнату с молодой голландкой из Гронингена по имени Анита, которая приехала в университет Майнута на несколько месяцев по обмену. Видимо, нас решили поселить вместе потому, что я приехала тоже из Нидерландов. Ирландцы захотели обрадовать мою соседку – они, очевидно не знали, что для голландцев существует такое понятие, как аллохтон .

Впрочем, к чести Аниты, она ко мне хорошо относилась. И вообще была приятная девушка. С большими влажными добрыми глазами. Сразу видно, что Рыба по гороскопу. Немного прямолинейная, как все голландцы, но такова уж их природа. Как-то пришла домой со слезами на глазах: решила начать с молодыми ирландцами, ее же возраста (она моложе меня лет на 10) дискуссию на весьма чувствительную здесь тему абортов…. Есть вещи, о которых с ирландцами лучше не говорить (как есть такие вещи, впрочем, и для голландцев – только список предметов у разных народов разный!). Почему обязательно надо лезть в бутылку? Попробуйте-ка поговорить с голландцем о том, как они предали своих евреев в годы войны – кто там выдал фашистам Анну Франк? Или на тему паранджи и головных платков (хотя, казалось бы, уж это совершенно не их дело!). Мало не покажется!…

Неужели она не знала, как относятся к этому вопросу в Ирландии до того, как она сюда приехала? Но вот этого она как раз и никак понять не могла: почему же нельзя подискутировать? Да можно, голубушка, можно, только потом не плачься…

Дело в том, что согласно голландском менталитету дискуссии проводятся не для того, чтобы изменить мнение оппонента, переубедить его, а просто ради самого процесса дискутирования. Человек упражняется в подборе логических аргументов, своего рода мысленная гимнастика. Результата чаще всего никакого не бывает, но для голландцев он и не важен. Им, как поручику Ржевскому, приятен сам процесс. А ирландцы, как и мы, воспринимают саму попытку завязать обсуждение такой животрепещущей для них темы как попытку изменить их взгляды, их убеждения, как покушение на них. «Nos ta katoliko, no sigui insisti !” – как сказала бы Май .

Анита плакалась мне в жилетку, а я сделала для себя открытие. Оказывается, я понимаю и ее, и ирландцев! Больше того, у меня была еще и третья, своя точка зрения.

Я даже и не подозревала, что я успела настолько оголландиться за эти годы. Хотя моя школьная подруга в России, Наташа, заметила, что со мной что-то не в порядке – когда хотела по нашему давнему обычаю взять меня под руку, чтобы вместе пройтись по улице, а я чуть не подпрыгнула под потолок и отдернула руку. Это была какая-то непроизвольная, механическая реакция. Самое глупое, что я и сама не могу объяснить, почему я это сделала! (Условный рефлекс, как по академику Павлову?). Зато голландцы вам объяснят. С подробностями ! Так же подробно, как рассказывают вам ваши голландские коллеги, выходя в уборную, чем именно они там собираются заниматься.

Ну, до такой степени оголландиться я, слава богу, не успела, но мне понадобилось недели две, чтобы «переключиться на ирландскую волну» и настроиться на ирландское чувство юмора. Проиллюстрировать ментальную пропасть между голландцами и ирландцами, преодолеть которую мне удалось за такой сравнительно короткий отрезок времени, можно на примере. В Голландии я видела по телевидению сделанный голландскими журналистами репортаж о жизни на Изумрудном острове. Одним из героев репортажа был ирландский фермер, подрабатывавший на досуге изготовлением на продажу местной самогонки – poitin, которую он прятал от стражей закона в укромных уголках своей фермы. «И вы не боитесь, что за вами придут, арестуют вас?» – в ужасе спросили его законопослушные kaaskoppen . “Как же не боюсь? Еще как боюсь! Вот уже 20 лет боюсь! Уже в сторонку и деньги отложил на штраф, который мне нужно будет заплатить, когда меня поймают», – с совершенно серьезным лицом ответил он. И голландцы, естественно, приняли все это за чистую монету.

Так и я – когда только что приехала в Ирландию, некоторое время воспринимала все сказанное мне буквально и из-за этого нередко попадала впросак. (О, речь об этом у нас еще пойдет!) Пока не поняла: если не хочешь, чтобы ирландцы потеряли для тебя свое очарование, научись не воспринимать их фантазии всерьез. А еще лучше – отвечай им той же монетой – они это оценят!-, благо фантазировать тебя, в отличие от голландцев, учить не надо. «Slagging» согласно словарю на русский переводится как «оскорбить, оклеветать, опорочить», но в Ирландии это своего рода народный спорт, заключающийся в обмене незлобными насмешками друг над другом. Чем быстрее ты освоишь его, тем быстрее ирландцы примут тебя в свою компанию – мало что ценится здесь так, как хорошее чувство юмора. Но как, к примеру, ты сможешь его освоить, если привык воспринимать все как есть дословно?

Именно поэтому я так пожалела Аниту. Мне все-таки было немного легче, я лишь возвращалась в состояние, которое для меня по натуре было более естественным, чем нажитое в Голландии как геморрой прямолинейничание…

Потом я взяла и рассказала ей про то, что случилось с Лизой (а вот этого не надо было делать, если честно! Ну, кто меня тянул за язык?). Анита посочувствовала – вполне искренне, тем более, что у нее самой был аутичный братишка-инвалид. «Мама ухаживала за ним до 16 лет, а потом сдала его в приют. Наконец-то вышла замуж, и я рада за нее, она так заслуживает хоть немного счастья!» .

Я попробовала представить себя «заслужившей счастье» с каким-нибудь обормотом, сдав Лизочку – каким бы ни были наши с ней трудности!- в приют, и мне стало почти физически дурно. Может быть, теперь вы поймете, почему дружбы между мной и Анитой не получилось. Не могу я дружить – по крайней мере, по-настоящему, по-нашему – с людьми, которые считают, что возможно и даже желаемо какое-то счастье после отказа от собственного ребенка.

Но Аните в Ирландии было явно одиноко (это было первое в ее жизни самостоятельное длительное пребывание за границей!), и она по-прежнему считала меня своей. И когда она, названивая кому-то из своих родных по телефону, представила им меня как «эту другую голландскую девушку» (dat andere Nederlandse meisje) , я поняла, что удостоилась высшей похвалы! За все 8 лет жизни в Нидерландах я этого ни разу ни от кого не услышала. Я никогда не была «dat Nederlandsе meisje”, когда жила среди голландцев – для них я стала ею только за границей… Было смешно и странно. Вот только «признание» это было мне больше не нужно. Опоздало лет эдак на 7….