Советская цивилизация т.2

Судя по последним публикациям, Амин был чем-то вроде «радикального большевика», сжигал аулы и вел дело к большой гражданской войне. Да, он был «наш» человек, да только иметь на границе большую войну СССР тогда было не по силам. И советское руководство решило задушить гражданскую войну в зародыше, введя войска — «расстрелять Тухачевского до тамбовского восстания». Не получилось — это уже не был СССР 1968 года. Но даже сегодня специалисты спорят и не могут решить, какой вариант был бы лучше (точнее, хуже).

В 1983 г. я был на очень поучительном собрании в Индии, один от СССР. В кулуарах собирались индийцы — и ученые, и чиновники. Вели, пользуясь моим присутствием, общий спор о наших войсках в Афганистане. Фактологию событий в Индии знали досконально, афганцев всех течений там было много. Так вот, у этих индийцев, причем из элиты высокого ранга, не было единого мнения о том, как бы надо было поступить СССР. Причем разговор шел совершенно рациональный, никто не гнал идеологическую туфту насчет интернационализма, коммунизма, тоталитаризма и т.д. Мнения разделились, и, что очень важно, обе спорящие стороны не были вполне уверены в своей позиции. Это значит, что дело было в высоком уровне неопределенности того процесса, который запустила интервенция СССР, и того процесса, который был бы запущен его невмешательством47. Такого разговора, свидетелем и участником которого я был в Индии, мне никогда не удавалось видеть в антисоветской среде в СССР.

Отказ от рассмотрения реальных проблем как «порочных кругов» и уход от изложения и сравнения альтернативных решений сделали антисоветское мышление, в общем, иррациональным. Это лишило его возможной конструктивной силы, что в большой мере предопределило и нынешнее катастрофическое положение страны. Причем это свойство пронизывает антисоветское мышление во всем диапазоне проблем — от масштаба исторического выбора до частных технических задач.

Выше я говорил о письме пенсионера-строителя, в прошлом руководителя огромного строительства авиационного комплекса в Ульяновске. Он писал о роли транспортных расходов в советском хозяйстве и привел такой случай: для завода купили крупногабаритные автоклавы в ФРГ, и перевозка их из морского порта Ленинграда обошлась в сотни раз дороже покупки. Чисто управленческое решение. Я привел выдержки из этого письма при обсуждении в Интернете.

Из этого один собеседник вывел целую теорию о Хозяине и Наемном Работнике — теорию, можно сказать, архаическую, времен романтического капитализма. Дескать, при капитализме все решает Хозяин, а при советском строе все были Наемными Работниками. Он пишет о покупке автоклавов: «Если бы Хозяином был мистер Билл, и „директор“ принял бы самостоятельно такое решение, я думаю, Билл застрелил бы его на месте». Этот романтик капитализма настолько уверен в очевидности того, что решение ульяновских строителей было абсурдным, что даже не показывает логических шагов к своей уверенности. Ведь никакой информации, позволяющей оценить то решение, в письме строителя не содержалось.

Из антисоветской установки вытекает, что Наемный Работник заведомо поступает как идиот и принимает наихудшее решение из всех возможных. Коллега из Интернета даже не упоминает об альтернативах, которые он считает более разумными. Очевидно, альтернативные решения таковы: обойтись в Ульяновске без автоклавов; построить эти автоклавы самим прямо в Ульяновске; не строить авиационных заводов в глубине России. Надо же сказать, как должен был поступить «директор» («министр» и т.п. Работник)? И какие есть основания для того, чтобы выбрать решение, не требующее перевозки автоклавов из ФРГ.

К нашему горю, в ходе развития антисоветского проекта этот уход от беспристрастного рассмотрения альтернатив настолько вошел в массовое сознание, что оно до сих пор остается недееспособным в отношении нынешней «исторической ловушки».

Пессимизм

У многих людей, склонных ненавидеть советский строй, я замечал не экономические и не идеологические, а чисто психологические (а значит, гораздо более сильные) причины. Это люди, вообще мрачно смотрящие на мир, хотя нередко они представляют себя бонвиванами и весельчаками, нуждаются в такой маске. Один из собеседников в Интернете, который участвовал в обсуждении этой темы, Б., пишет о своей юности: «Мои родители неплохо получали, семья вообще была не очень бедная… Вообще, хоть я тогда особо не видел жизни, окружающая жизнь представлялась мне кадрами из мрачного фильма антиутопии: пьянство, тотальное воровство, злые люди в серой страшной одежде. Вспомните, в чем ходили наши женщины?».

Здесь — даже не мировоззрение, а мироощущение, и спорить с ним глупо. Надо бы только Б. признать перед самим собой, что все это — вещи иррациональные, объект психоанализа, а не социологии. Я могу изложить гораздо более типичное видение советской жизни, которое было у меня и подавляющего большинства моих сверстников. Отец не пришел с войны, зарплата матери стандартная, побочных доходов нет. Люди в массе своей добрые и прекрасные. Одежда наша (перешитая из военной формы) была теплая и красивая, у меня, например, даже из офицерского сукна. Женщины ходили в замечательных платьях и были очень милы. Элегантных прокладок с крылышками у них не было, тут нам крыть нечем — но и это бы пришло, только без фанфарного шума по телевидению. Один высокопоставленный придурок из видных демократов заявил, например: «Женщина, которая не умеет водить машину, для меня уже не женщина». Ведь это — тоже мироощущение, и спорить с ним бесполезно. Он это видит так, а мы понятия «женщина» и «шофер» разделяли. Проблема в том, что, как показал опыт, существует техническая возможность резко изменить у множества людей восприятие их жизни — практически без изменения ее материальных основ. То, чему они раньше радовались, начинает им казаться мерзким. Но это — из другой оперы.

Если же Б. хочет конструктивно разбираться в нашей смуте, то следовало бы ему отметить очень важную черту советской жизни — сочетание непритязательности («серая одежда») с большим компонентом роскоши, даже аристократизма. Когда в 9-м классе ввели мальчикам форму, я купил себе х/б, а не шерстяную — жалко было денег. Зато тогда же купил себе мотоцикл (сам деньги заработал, без всякого конфликта с советской системой). И объездил на мотоцикле Северо-Запад СССР. До этого захотелось мне ездить на автомобиле — пошел в Клуб юных автомобилистов, ездили до Крыма. Нравились лошади — пошел в кружок и ездил верхом. Сейчас говорят, что не надо всего этого бесплатно — получи прибыль и покупай. Это иллюзия. Те, кто так говорит, видно, не знают Запада. Многое можно купить, но аристократической роскоши нельзя, для нее нужна определенная окружающая среда. Она в СССР была — для всех, кто хотел и готов был сделать усилие. Нынешняя система ее уничтожила. Общество (речь идет, само собой, уже только о его состоятельной части) погружается в мещанство и пошлую культурную среду. Реликты советского строя угаснут независимо от финансов, ибо всем будет «некогда», как у среднего класса на Западе.

Вообще, в сознательном антисоветизме (а это нечто совсем иное, нежели наш обывательский, «бытовой» антисоветизм людей, доверчиво слушающих Хазанова и рассказывающих байки про отравленную крысу) есть, по-моему, недоброжелательная ревность к тем, кому хорошо и весело было жить. И потому вот уже десять лет как победила их антисоветская революция, а ни песен хороших у них не появилось, ни поэтов. Только и мелькает безумный Евтушенко и Андрей Вознесенский, похожий на гнилой гриб.

Проявлением пессимизма антисоветского мироощущения был страх — по своему типу чуждый русской культуре, а напоминающий западный экзистенциальный страх, страх перед неопределимой опасностью.

Речь идет не о том нормальном и разумном страхе перед реальными опасностями, который необходим и организмам, и социальным группам, чтобы жить в меняющемся, полном неопределенностей мире. Нет, как раз эта осмотрительность и способность предвидеть хотя бы личный ущерб была у интеллигенции отключена в ходе перестройки. Ведь уже в 1988-89 гг. было ясно, что тот антисоветский курс, который интеллигенция с восторгом поддержала, прежде всего уничтожит сам смысл ее собственного существования. Об этом предупреждали довольно внятно — никому из сильных мира сего в разрушенной России не будет нужна ни наука, ни культура. Нет, этого разумного страха не было, и сегодня деятели культуры и гордая Академия наук мычат, как некормленная скотина: «Дай поесть!».

Речь идет о страхе внушенном, бредовом, основания которого сам трясущийся интеллигент не может объяснить. В него запустили идею-вирус, идею-матрицу, а он уже сам вырастил какого-то монстра, который лишил его способности соображать. Вот, большинство интеллигенции в 1996 г. проголосовало за Ельцина (особенно красноречива позиция научных городков). Социологи, изучавшие мотивы этого выбора, пришли к выводу: в нем доминировал страх — перед Зюгановым! Никаких позитивных причин поддержать Ельцина у интеллигенции уже не было. Полностью растоптан и отброшен миф демократии. Нет никаких надежд просочиться в «наш общий европейский дом». Всем уже ясно, что режим Ельцина осуществляет демонтаж промышленности и вообще всех структур современной цивилизации, так что шансов занять высокий социальный статус (шкурные мотивы) интеллигенция при нем не имеет.