Советский Фауст

Тем более, все эти наши электронно-компьютерные инструменты довольно дорогие, а кто у нас в стране в те времена был богатеньким? КПСС и примкнувший к ним ВПК. Партии и правительству хватало Вучетича и Налбандяна. Вот и приходилось нам притуливаться к ВПК. И не следует думать, что мы просто дурили им головы с седым ежиком. Ведь в изящных искусствах понимают толк не только штатские. А военные — это те же люди, только в форме и ходят строем. Сколько там людей было с невостребованным художественным талантом — одному Богу известно. На наших конференциях, например, был «открыт» В. Черноволенко, бывший руководитель крупного оборонного предприятия ВПК в Москве. К концу жизни, уже на пенсии, вдруг поразил всех живописными картинами — фантастическими, как у Чюрлениса.

Если без всяких шуток, если продолжать всерьез, ВПК концентрировал тогда интеллектуальную элиту страны, и она, эта элита, по мере своих возможностей, старалась поддерживать любые художественные новации, вероятно, мучаясь неосознанным желанием вернуть свой долг обездоленной «гражданке». Впрочем, это относится ко всем «физикам», не только из «оборонки» (хотя кто с ней тогда не был связан?). В то время, как сами официальные «лирики», то бишь штатные искусствоведы, если и обращали внимание на авангард, то в основном лишь как на повод заработать себе на хлеб в жанре разнузданной критики.

Так или иначе, первая официальная лаборатория светомузыки, руководимая инженером Константином Леонтьевым, была создана в конце 50-х гг. в закрытом Институте автоматики и телемеханики АН СССР. Пионер «кибернетической музыки» Рудольф Зарипов, кстати, наш земляк, уроженец Казани, тоже не избежал работы на «почтовом ящике»... Первые художественные голограммы были сделаны в стенах Государственного оптического института в Ленинграде, — попробовали бы вы попасть туда без справки секретности! Там же, напомним, наперекор институтским планам, начались первые в СССР эксперименты с лазерно-компьютерной мультипликацией. Накрепко были связаны с п/я и разработчики электромузыкальных инструментов. Да и недавний еще, первый советский призовой компьютерный фильм на международном фестивале «Ars electronica» новосибирской студии «Альбатрос» тоже сделан не в домашних условиях, а на мощном компьютере, обслуживающем авиационные тренажеры. Многая лета «физикам» из ВПК!..

Вспомним, наконец, сколько непризнанных художников «авангарда» пригрел в свое время академик П.Л.Капица, предоставляя им возможность выставиться в своем институте. Московские кинетисты из группы «Движение» тоже вынесли впервые свои работы из подвалов на большую выставку не где-нибудь, а в институте им. И.В.Курчатова. Выставлялся там, кстати, и казанский живописец А.Аникеенок, так и не нашедший тогда официального признания на родине. Помогали секретные «физики» и своими заказами. Так, скульптор Эрнст Неизвестный украшал своими барельефами интерьеры и здания разных «почтовых ящиков» в Москве, в Зеленограде, рискуя остаться на самом деле неизвестным для широкой аудитории, если бы с боем не прорывался на открытые выставки МОСХа. Сколько закрытых экспозиций Минрадиопрома, Миноборонпрома и других «минпромов» пришлось оформлять и художникам-кинетистам из Москвы, Ленинграда, Риги! Но достаточно было им выйти на свет, как на них сразу же обрушивались бульдозеры и гвалт вельможного искусствознания. А где у нас были тогда главные искусствоведы? В ЦК и в ЧК. Странная, парадоксальная, конечно, ситуация. До сих пор не могу понять: что ли им делать было нечего?

Не все выдерживали. Наиболее отчаянные и отчаявшиеся уезжали за границу. Большинство — осталось, пока или насовсем, кто знает. Остался парадоксальный Вячеслав Колейчук, создавший в свое время немало изящных кинетических конструкций космического назначения, остался со своим «Мебиусом», невольным прототипом «Древа жизни» Э. Неизвестного. Остался и продолжает удивлять своими удивительными «артефактами» Франциско Инфанте. Остался талантливый светохудожник Сергей Зорин, сменивший в своих поисках надежной «крыши» не один «почтовый ящик» на пути от Полтавы до Москвы, в каждом из которых создавал залы светомузыки и уходил на свободу, пока не осел окончательно в Международном Центре Рерихов. Никуда не уехал, живет и здравствует коллега Термена по консерватории и МГУ композитор электронной музыки Станислав Крейчи, зарабатывавший в свое время тем, что участвовал в каких-то невразумительных и подозрительных экспериментах по синтезированию речи дельфинов (с помощью электромузыкального синтезатора из музея А.Н. Скрябина).

Сохранилось с тех давних лет и наше СКБ «Прометей». Нам повезло, что с самого начала работали в Казанском авиационном институте. А это, надо заметить, тоже — не кулинарный техникум. Занимались мы, казалось бы, самым мирным делом, более того, эфемернейшим, изящнейшим из искусств — светомузыкой. Но по каким только п/я и в/ч не бросала нас судьба за прошедшие 30 лет — в поисках оборудования и заказчиков [61] . Разрабатывали мы им светозвуковую аппаратуру для комнат психологической разгрузки, для снятия стрессов у операторов — вполне мирная и красивая продукция, изначально готовая к конверсии. Вспоминаю свои московские командировки тех лет. Утром — в очередной п/я, вечером — в библиотеку, а на ночь — в подвалы к друзьям, формалистам-абстракционистам. Мозги набекрень! В течение одного дня: вежливые прапорщики у парадных подъездов, книги в тяжелых переплетах, джинсовая плесень, лохматая, гениальная. И так — много лет...

61

Об их названиях и их дислокации по привычке умолчу — знаю о недавнем, пусть и запоздалом, Указе Президента России о сохранении государственной тайны!

Интереснее всего, конечно, была работа с космическими фирмами. Началась она с личной «подачи» С.П.Королева. Прочитав «Туманность Андромеды» И.Ефремова, он загорелся мечтой оснастить светомузыкальной аппаратурой межпланетные корабли. Да и мы сами считали и считаем светомузыку подлинным «искусством космического века». Чего только мы им не напридумывали... Несколько аудиовизуальных индикаторов состояния корабля и самого оператора. Аппаратура для красочного заполнения экрана Центра управления полетами в периоды выхода космических кораблей из зоны радиовидимости. Пробовали — очень красиво. Кроме того, придя к теоретическому выводу, что в любой музыке скрыто опосредованное восприятие гравитации, мы предложили создавать специальные светомузыкальные программы для адаптации к невесомости [62] . С кем только ни приходилось встречаться — с генерал-лейтенантом Г. Т.Береговым, с главным конструктором космических кораблей В.Н.Челомеем... Подбирались уже к лунной, марсианской программе. Было, да сплыло... Пишут сейчас в газетах, что в цехе, где делали беспилотные «Бураны», советские аналоги «Шаттлов», налажено производство кроватей. Больше, по-видимому, негде. А идею о восприятии гравитации в музыке пришлось отдать в американский журнал [63] . Может, в NASA испытают, пока наши кроватями занимаются...

62

Галеев Б. Музыкальные программы для адаптации к невесомости. — В кн.: XV научные Гагаринские чтения по авиации и космонавтике /Секция «Проблемы авиакосмической медицины и психологии». — М.: АН СССР, 1985.

63

Galeyev В. Synaesthesia and musical space.
– Leonardo, v.26, 1993.N1.

Вспоминаю, и вновь поражаюсь, — где ж еще и вслед за нами начинали в 60-70-ые годы заниматься светомузыкой? Московский авиационный институт, Ленинградский институт авиационного приборостроения, политехнические институты в Свердловске, Фрунзе, Владимире. Более 25 лет с прекрасными концертами выступал бывший инженер Юрий Правдюк со своей студией «музыкальной светоживописи», которую приютил и выручал постоянно Харьковский политехнический. Может возникнуть вопрос: неужели не было ни одной светомузыкальной организации в СССР, которая имела бы нормальную «крышу»? Да, была одна, в подчинении Министерства культуры, — Студия электронной музыки в Москве. Создал ее в здании Музея А.Н.Скрябина Евгений Мурзин, бывший — обратите внимание! — инженер-полковник ВВС. Еще до войны он изобрел великолепный электронно-оптический музыкальный синтезатор «АНС», в 60-е годы достроил его на своем п/я и подарил музею. Затем студией руководил другой яркий представитель ВПК, бывший инженер-подполковник ВВС Марк Малков, достроил зал светомузыки. Он подтрунивал над нами, — вот у него, мол, настоящая официальная студия, а вы все — вузовская самодеятельность. А я его не уставал предупреждать — не кончится все это добром, уходите под любую другую «крышу», под любой «Минтяжмаш», под любой п/я, только не под культуру, задушат. Так и случилось — не помогли его студии ни наши коллективные письма, ни ходатайства Шостаковича, Шнитке... Оставалось лишь руками развести, сочувствуя Малкову: на любого чудака не отыщешь ВПК.

Конечно, за всеми этими шуточками-прибауточками — и постоянная горечь от неестественности социального заказа, изолированность от зарубежных коллег, боль за сломанные судьбы. Более того, надо было постоянно следить за дистанцией в этих контактах с нашим невольным меценатом — ВПК. Помню, как вздрогнул и замер в ожидании запаха серы, когда приехали к нам с заказом из Военной академии им. Ф.Э.Дзержинского [64] . Пришел в себя, увидев на погонах артиллерийские знаки. Оборудовали им тогда, и неплохо, своей светозвуковой аппаратурой класс интенсивного обучения...

64

Ф.Э.Дзержинский — первый руководитель советских органов безопасности, по легенде — кристально чистый рыцарь революции. Не все с этим соглашались, и его памятник убрали в 1991 году с площади им. Ф.Э.Дзержинского, ставшей просто Лубянкой (см. рис. 2).

Как бы то ни было, спасибо вам, товарищи из ВПК, выручали нас в те тягомотные годы застоя. Мы делали на хорошем уровне все, что вы просили. А кроме того и на наши собственные эксперименты оставалось — и времени, и средств. И не так уж, кстати, мы много истратили. Я как-то подсчитал — за все эти годы мы и наши коллеги в других городах СССР «растрясли» ВПК на... стоимость одного танка. Так что нет повода мучиться совестью. По крайней мере, не без невольной помощи ВПК мы смогли лет 15 назад создать у себя в Казани, в Молодежном центре в подарок городу и миру уникальный зал светомузыки, — там и звук двигался в пространстве, и слайд-фильмы показывались, и абстрактное кино, и видео, и лазеры с компьютерами. Десять всесоюзных конференций, семинаров, фестивалей «Свет и музыка». Иностранцы приезжали, ахали: «Какая глушь, а как шьют... Вот они — преимущества социализма!»

Страшнее чумы и Мамая, равнодушнее, чем ЦК, и беспощаднее, чем ЧК оказался для нового искусства нынешний свободный рынок, где эпитет «свободный» — синоним «разбоя». Настоящее искусство, тем более «Gesamtkunstwerk», — вещь нерентабельная. Нынешние розовощекие бизнесмены, перекрасившиеся лемурчики-лемурята из комсомола разгромили вдребезги нашу студию в Казанском Молодежном центре, — там неоднократно выступал и Лев Сергеевич. И не мы одни оказались жертвами «нового мышления». Превращен в видеосалон единственный в стране лазерный театр в Ужгороде. Разгромлена городская студия «музыкальной светоживописи» в Харькове. Впрочем, конечно же, со временем все образуется. Жили — и работали неплохо, — при красных, выживем и при белых. Сегодня — еще совсем не конец света, еще не вечер. Вспомним, как лихо развернулся в стране Желтого дьявола альбигоец Термен, — была бы голова на плечах. Как верно писалось на стенах одной пивнушки: «Дети застоя, ждите отстоя»... Поживем — увидим.