Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:
* * *

Но если протесты против ввода войск в Чехословакию и в Афганистан еще как-то можно понять (соглашаясь или не соглашаясь с ними), то прямой переход некоторых интеллигентов СССР на сторону США во время противостояния этих стран, на мой взгляд, интеллигентно говоря, некорректен. Тем более что политику Штатов, начиная с Хиросимы и Нагасаки и заканчивая Вьетнамской войной, интеллигенты наблюдали воочию и видели, что никаким особым гуманизмом она не отличается. Поэтому действия Сахарова, Новодворской&Ко напоминают действия «пятой колонны» во время франкистского мятежа в Испании. Впрочем, позиция Солженицына, на мой взгляд, не намного лучше сахаровской. В последние годы жизни Солженицын делал вид, что он хороший, что он патриот, что он лишь против коммунизма и сталинизма боролся, что сам он почвенник, что он совсем не имеет отношения к постсоветскому хаосу, что он ни при чем… При

чем, Александр Исаевич, при чем… Опуская все прочее, сам факт того, что Солженицын не остался жить в нейтральной Швейцарии после того, как его выгнали из СССР, а демонстративно перебрался в США в период обострения «холодной войны», говорит о том, что Солженицын — типичный интеллигент (а не «соль земли»), со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Некрасивое зрелище представляли собой интеллигенты во время перестройки, когда они добрались до парламентских и партийных трибун. Тут их непонимание ситуации, идолопоклонничество перед Западом, ограниченность проявились в полной мере. Людей своей страны они прозвали «совками», кричали на всех углах: «Вот на Западе живут, а мы…», «Введем американские ценности — будем жить, как они». При этом интеллигенция не замечала того, что дешевизна шмоток и магнитофонов сочетается на Западе с дороговизной квартир, медицины и образования. Один поэт-интеллигент-шестидесятник N заявил буквально следующее: «Мой знакомый, попав на Запад, увидел там на прилавках 20 сортов колбасы и упал в обморок» (надо полагать, от восторга). На что поэту ответили: «Так это знакомый поэта N? Тогда понятно, почему в обморок упал». Интеллигенты изобрели и знаменитое словосочетание «Нас 70 лет…!» (то есть кто-то на протяжении 70 лет делал с интеллигентами что-то не очень хорошее), издевались над историей и ценностями своего народа, над его стихами и песнями. На полном серьезе утверждали, что рыночные отношения решают все проблемы в экономике. Интеллигенты «смело» сжигали перед телекамерами партбилеты, правда уже после поражения советской власти, а до они эти билеты на коленях вымаливали. То есть, вели себя как ослы, пинающие мертвого льва. Интеллигенты оплевывали прошлое страны, бегали с выпученными воспаленными глазами и агитировали всех перейти на либеральные ценности (мол, ух, заживем!).

После перестройки, когда наступило похмелье, интеллигенты увидели, что они никому, в общем-то, не нужны. Мавр сделал свое дело и должен уйти. Новые власти (в отличие от старых) не собираются платить им бешеные гонорары за бездарные труды, не собираются прислушиваться к их мнению. Остались наши «герои» у разбитого корыта… Не все, конечно. Некоторые из них, кто успел просочиться в информационное пространство во времена СССР и закрепиться там, еще пишут свои поучения «Как нам чего-то там обустроить…», но печатают их уже не миллионными, а всего лишь тысячными тиражами. Те, кто успели прорваться в политику, еще вещают с парламентских трибун. Большой удачей считается попасть на службу к олигарху, идеологически обслуживать его финансовые интересы и называть это «свободой слова». Правда, олигархи ныне не шибко интеллирентные, к образованности не стремятся и уважения к ней не испытывают.

Однако большинство интеллигентов осталось не у дел. Они даже заговорили о том, что интеллигенция исчезла вообще. Хотя на самом деле она просто лишилась возможности поучать власть и народ…

* * *

У меня есть знакомый писатель, который возглавлял в 1980—1990-е годы одно из областных отделений Союза писателей СССР в восточной Украине. Так вот, он мне рассказывал, как всю свою сознательную писательскую жизнь боролся против советской власти. А когда эту власть «побороли», то оказалось, что писателю жить стало не в пример хуже (как в моральном, так и материальном смысле). Он увидел, что его творения, по большому счету, никому не нужны, их теперь не только за деньги, даром никто печатать не будет. Вдвойне ему было обидно, что его — украиноязычного автора — печатали при Советах и не печатают в независимой Украине. В материальном плане все оказалось еще плачевнее. Он говорил мне, что советская власть ему только за звание писателя платила огромные деньги, не говоря уже о гонорарах. Коллега моего знакомого — другой писатель из того же отделения СП СССР — рассказывал, что за роман (а писал его он в санатории, находясь в творческой командировке) писатель получал гонорар, за который мог приобрести автомобиль (в советское время это была весьма дорогая вещь). Теперь же эти писатели получают жалкие гроши.

Что правда, то правда. Научную, писательскую и журналистскую интеллигенцию власти баловали часто не по заслугам. Платили им бешеные деньги, а потом продавали их «бессмертные шедевры» в нагрузку к более читабельной литературе, потому что никакой нормальный человек на трезвую голову покупать бы подобное не стал. Власти также давали представителям «трудовой прослойки» депутатские и лауреатские звания, селили их в шикарных хоромах. Если не верите — пройдитесь хотя бы по центру того

же Киева и почитайте таблички, указывающие, что в этих домах жил тот или иной писатель или драматург. То есть они жили примерно в тех же условиях, что и руководители страны. Даже особняк Союза писателей в Киеве находится напротив главного здания страны, а особняк Союза журналистов — на Крещатике. Разумеется, были люди, получавшие деньги заслуженно (в основном — технари-ученые и несколько писателей и режиссеров). Но подавляющее большинство этих «лауреатов» талантами не блистали, и сейчас они не у дел, только жалуются, что им денег не дают, не ценят их. И хорошо, что не дают, потому что так они хоть могут изображать из себя незаслуженно обиженных, а когда им удается выбить деньги, то их творческая беспомощность видна воочию. Не верите — посмотрите фильмы, снятые современным кинематографом на бюджетные деньги.

Я с возмущением читал воспоминания дочери одного из советских литературных боссов, которая рассказывала, как ее отец устраивал банкеты на предоставленной ему шикарной правительственной даче и приглашал туда только тех, кто обругивал вместе с ним власть, обеспечившую ему столь царские условия жизни. И вдвойне возмутительно, что те же самые интеллигенты публично выступали со славословиями в адрес Коммунистической партии. А ведь насильно их никто этого делать не заставлял. Налицо двойная мораль. В этом плане советская интеллигенция отличалась от царской, которая публично власть не славословила.

* * *

Теперь коснемся подробнее творческой вторично-сти интеллигенции. Большинство гениальных вещей, созданных в культурном поле, создавались отнюдь не благодаря интеллигенции, а как бы вопреки ей. Поясню свою мысль. Многие великие люди, большинство из которых так или иначе соприкасается с интеллигентской средой, после осознания своего Дара, после творческого взросления, прямо или косвенно, сознательно или бессознательно, открещивались от своей принадлежности к этой среде. Выше я уже приводил примеры Ленина и Бердяева. Теперь процитирую любимца интеллигенции Б. Пастернака.

«Гордон и Дудоров принадлежали к хорошему профессорскому кругу. Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы.

Гордон и Дудоров не знали, что даже упреки, которыми они осыпали Живаго, внушались им не чувством преданности другу и желанием повлиять на него, а только неумением свободно думать и управлять по своей воле разговором. Разогнавшаяся телега беседы несла их куда они совсем не желали. Они не могли повернуть ее и в конце концов должны были налететь на что-нибудь и обо что-нибудь удариться. И они со всего разгону расшибались проповедями и наставлениями об Юрия Андреевича.

Ему насквозь были ясны пружины их пафоса, шаткость их участия, механизм их рассуждений. Однако не мог же он сказать им: «Дорогие друзья, о как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас, это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали». Но что было бы, если бы друзьям можно было делать подобные признания! И чтобы не огорчать их, Юрий Андреевич покорно их выслушивал» (Б. Пастернак. «Доктор Живаго»).

Ни для кого не секрет, что под маской доктора Живаго Пастернак описывал себя. И если мы внимательно прочтем его биографию, то увидим, что Борис Леонидович по происхождению, образованию, кругу общения — типичнейший интеллигент, но он быстро перерос эту среду и, несмотря на свою природную скромность, даже робость, заявил интеллигентам, что единственное в них живое и яркое, — это то, что они знали его.

Кстати, не каждая интеллигентская группировка имеет своего Пастернака. Да и те, что имеют, зачастую начинают отторгать, выталкивать великих людей, чтобы потом, после их смерти, сделать из них икону. Общеизвестен пример А. Блока, которому после написания «Двенадцати» интеллигенты руки не подавали, а та из них, которая подала, — поэтесса 3. Гиппиус — подала лично, но не общественно. Интеллигенты отторгали Есенина и Маяковского, за границей в эмиграции устроили обструкцию М. Цветаевой, когда она захотела вернуться на родину.

Одна из интеллигенток, писательница Н. Берберова, в автобиографии «Курсив мой» с какой-то иезуитской гордостью описывает, как она не поздоровалась в это время с Цветаевой:

«М.И. Цветаеву я видела в последний раз на похоронах (или это была панихида?) кн. С.М. Волконского 31 октября 1937 года. После службы в церкви на улице Франсуа-Жерар (Волконский был католик восточного обряда) я вышла на улицу. Цветаева стояла на тротуаре одна и смотрела на нас полными слез глазами, постаревшая, почти седая, простоволосая, сложив руки у груди. Это было вскоре после убийства Игнатия Рейсса, в котором был замешан ее муж С.Я. Эфрон. Она стояла, как зачумленная, никто к ней не подошел. И я, как все, прошла мимо нее».

Поделиться с друзьями: