Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова.

Следователь ходил подле жирных гостей кругами, не смел подступиться к важным персонам. Одна ошибка — и прощай карьера. Как я сочувствовал этому прыщавому парню!

— Подбросишь идейку? — он у меня спросил. — Подброшу, если будет. Может, его расчленили — и по цветочным горшкам? Вон оранжерея какая.

— Ну и фантазия у тебя. Хотя… как вариант… Нет, времени у них не было. И тут пила нужна особая… тут бензопилой работать надо… — Следователь задумался о пиле.

— А может, он в Англию улетел? — Эту версию выдвинул банкир Балабос.

— Вот так взял — и в Англию? С чего бы? — Следователь впился в Балабоса глазами.

— Очень просто. Понравилась гусеница. Спросил, кто автор. Ему сказали — художник из Лондона. Башлеев — человек действия. Мы, деловые люди, решения принимаем мгновенно. Понравилось — купил, захотел познакомиться — сел в самолет. Логично?

— А где ж самолет? — Следователь растерялся.

— Как это где? Где Башлеев — там и его самолет.

— Прямо с грядки стартовал? — ехидно так следователь спросил.

— Зачем газон портить! На шоссе вырулил — и полетел.

— В окно вылез, в самолет сел — и в Лондон? Странно, да?

— Мы, деловые люди, ведем себя непредсказуемо.

— Как вариант… — Следователь стал загибать пальцы, высчитывал что-то. — Они все теперь в Лондон летают… Познакомиться с художником захотел… а там, глядишь, и политическое убежище попросит… В Лондон полетел… Бывает…

Говорил, а сам прохаживался вдоль цветочных горшков и карандашиком в землю тыкал. Въедливый парень, старается.

— Какую вещь собирался оплатить Башлеев? — спросил я.

Следователь развел руками, он про бензопилу все знал, а квадратиками не увлекался.

Я повторил свой вопрос, адресуясь к подозреваемым.

— Вы еще спрашиваете! Разумеется, гусеницу.

— Вот эту? — Я хотел сказать: «вот эту дрянь?», но удержался. Нравится им тратить деньги на пачкотню — пусть тратят. Денег ихних мне, что ли, жалко?

— Конечно! Ходил вокруг, любовался.

— Любовался?

Перед поездкой я штудировал книгу о современном искусстве — специально издали для богатых дурней, чтобы приучать их к мысли, что миллионы следует отдавать за полоски и какашки. Я прочел о последних новинках арт-рынка. О сосульке из замерзшей мочи (ее приобрел владелец алмазных приисков, поставил у себя в кабинете), прочел о живом цыпленке, помещенном под лампу высокого накаливания (проблема в том, чтобы регулярно менять цыплят, дохнут при высокой температуре). Жаль было цыпленка, но более всего меня ошеломили объедки. Объедки пищи, выблеванные мастером на тарелку, покрывали лаком и продавали богачам (в условиях надвигающегося голода это было особо актуальным произведением). Почему, спрашивал я себя, почему такая вопиющая халтура находит спрос у хитрых и жадных людей? Они неохотно расстаются с тремя рублями на домработницу — отчего же платят миллионы тем, кто им втюхивает квадратики? Башлеев был опытный и неглупый человек — попробовал бы кто-нибудь впихнуть ему поддельный доллар! Так отчего же он поддавался внушению — и готов был приобрести банки с какашками или бессмысленную гусеницу?

И где сам Башлеев? Не мог же нефтяник растаять в воздухе? Кто желал его смерти? Я поглядел в глаза Ефрема Балабоса — этот человек способен на все, вон как приветливо улыбается! Поглядел на Потрошилова, посчитал его подбородки. И этот человек на многое способен. Поглядел я на Переплюеву, она потупила глазки. Что если Башлеев обнаружил подделку в своей коллекции, и они решили заставить его молчать? Могло такое быть? Да запросто.

Не так давно прогремело дело о фальшивом Ларионове — показали коллекцию в музее Ширн, во Франкфурте. Доверчивые немцы раскупили все картины и лишь потом догадались провести экспертизу — оказалось, на выставке не было ни одного подлинника. Подделать можно все краски, кроме цинковых белил — по белилам время создания картины высчитывается с точностью до года. Разоблачили подделки — а виноватых нет. Кто подделывал, спрашивает следствие? Неизвестно, говорят, китаец какой-то. А почему китаец? А вот так — чтобы далеко и нереально. Начал я писать репортаж — и бросил: о чем писать прикажете? О таинственном китайце?

Посмотрел я и на Шайзенштейна. Может такой убить? По виду не скажешь, ну так и то, что он куратор современного искусства, — тоже не скажешь. А Переплюева? Сама, пожалуй, и не убьет, но труп спрятать поможет. И где же они его спрятали?

Неожиданно я все понял. Простота комбинации восхитила: где и прятать мертвое тело, как не в галерее. Современное искусство приспособлено для хранения краденого и прятанья трупов. Провинциалы зарывают трупы на помойке, но галерея современного искусства — и есть самая качественная помойка. Кучи барахла, банки с экскрементами, огрызки и ошметки — здесь не одно мертвое тело можно спрятать, здесь братская могила останется незамеченной. Вы смотрите на инсталляцию — и не знаете, что это: может быть, склад краденого? Наворовал алмазов — наклеил камушки на фанеру, выставил в галерее, и никто никогда не найдет. Тюкнул старушку — и в формалин ее, выставил в музее, все будут смотреть, восторгаться, пальцем показывать, и никогда не обнаружат тела. Убить цыпленка легко — а разве уничтожить человека много сложнее? Остальное еще проще. Возить труп из города в город внутри инсталляции — красивая идея.

Я прошелся по галерее, присматриваясь к экспонатам. Стало быть, он ходил вокруг гигантской гусеницы, любовался. Если незаметно подкрасться сзади, толкнуть… Я подошел к огромной размалеванной гусенице, показал на нее, спросил:

— Тело здесь?

Едва я произнес эти слова, как следователь оживился. Подскочил к игрушке, стал ее трясти.

— Признайтесь сами — не то прикажу разломать вашу дурацкую гусеницу!

Присутствующие возбудились. Следователю дали понять, что если он тронет пятимиллионную игрушку, его ждет тюрьма. Банкир Балабос приплясывал в предвкушении скорой расправы.

— Ломайте! — кричал он следователю, — ломайте! Гений создал великую гусеницу, но вот приходит опричник и крушит искусство!

— Варвар! — сказала Переплюева. — Сталинист!

— Вы, должно быть, разделяете мнение Гитлера, — ехидно заметил Шайзенштейн, — и считаете авангард искусством дегенеративным? Вот так и фашисты губили новое и радикальное!

— Получите разрешение в музее Гугенхейма, — посоветовал министерский работник Потрошилов, — перед вами мировая классика! Это вам не памятник Дзержинскому, эта вещь сделана в соответствии с мировыми стандартами.

— Никому не уходить! Я вернусь через три часа! — Следователь Гена (три года его знаю, ни одного дела еще не раскрыл) стиснул мне руку и умчался.

Следственный эксперимент отложили до вечера, следователь ждал отмашки от руководства, подозреваемые переместились в ресторан, где за бутылкой бордо коротали время. Я же поехал советоваться с Татарниковым, предварительно завернув в магазин. На бордо денег у меня не было — но бордо в данном случае и не приветствовалось. Сергей Ильич жарил яичницу на кухне. Я поставил на стол бутылку водки, присел на табурет и описал Сергею Ильичу конкретный случай. Непросто было объяснить, что именно экспонируется в галерее, я с трудом подбирал слова. Надеюсь, Татарников понял, что это была за гусеница, и какого рода квадраты висели по стенам.

— Значит, квадраты?

— Квадраты, да. А Башлеев пришел на них посмотреть — и пропал.

— Пропал, значит? — спросил Сергей Ильич и аккуратно разбил яйцо о край сковороды.

— Испарился.

— И собака след не взяла? — Бац, второе яйцо разбил.

— Хороший пес, а растерялся.

— Зато вы не растерялись. Обнаружили троянского коня в галерее? — Третье яйцо кокнул, желтых три глазка на сковороде. — Решили, что тело внутри художественного объекта?

— Когда смотрю на выставки нового искусства, всегда думаю: так придумано все, чтобы было удобно трупы прятать. Перевязал ленточкой, бантик на задницу приляпал — вот тебе инсталляция. Хоть в Третьяковке показывай, никто ничего не спросит. И вывозить за рубеж удобно. Скажем, грохнул банкира, куда тело деть — вопрос. А тут как раз выставка в Париже — хоп, соорудил инсталляцию и вперед, пара часов — и уже вдали от русского правосудия. Тут проблема одна — запах.

— И как же думаете справиться?

— Да не волнуйтесь вы за них, Сергей Ильич! Придумают! Египтяне на тысячу лет покойников бальзамировали — и наши деятели как-нибудь на пару недель законсервируют. Прогресс все-таки. Обольют «Шанелью» или черной икрой намажут. У богатых свои фантазии.

— Нефтяная компания Балабоса и Башлеева, кажется, переходит в государственное управление? — спросил Татарников невпопад.

Я кивнул, разлил водку. Татарников снял сковороду с огня и щедрой рукой отвалил мне два глазка из трех — я и спорить не стал, целый день не ел. Там, на Рублевке, разве они накормят? Сергей Ильич поковырял вилкой свою часть яичницы, отхлебнул из граненого стакана и сказал: