Совместимая несовместимость

— Наверное, опять обиделся...

— Наверное...

— Пойду приведу его обратно! Последние слова она крикнула уже на ходу, стремительно разворачиваясь, чтобы бежать в сторону Мишки. Странно, но от прикосновения ее ботинок галька почти не двигалась с места...

«Неужели она настолько невесома?» — привычно удивился Иван.

С похожей на зубную боль тоской он смотрел на ее удаляющуюся фигурку, на растрепанные белые волосы, и уже знакомое тревожное чувство все сильнее поднималось в его душе.

Уже в который раз эта скромная и в то же время самоуверенная провинциалка заставила его испытать эту боль, в которой он так долго не хотел себе признаваться, от которой, как он был уверен, его защищала непробиваемая броня...

Он уже не чувствовал себя хозяином жизни, невозмутимым философом, полностью застрахованным опытом и склонностью к анализу от всех основных химер человечества, таких как любовь, доверие, ревность... Что же тогда он чувствовал, видя, как Варвара постепенно замедляет шаги, приближаясь к его другу?

Мишка сидел прямо на гальке, опираясь локтями на раздвинутые колени, а голову свесил так низко, что его кудри почти касались поверхности пляжа. Иван видел, как Варвара медленно подошла к нему и остановилась, как будто в нерешительности. Может быть, в этот момент она и говорила что-то. Он не мог этого слышать, только видел, что Мишка не поднял головы. Тогда она наклонилась, обняв его сзади за шею, и, не убирая рук, опустилась на колени у него за спиной.

Иван достал сигарету и долго не мог прикурить — огонек все время гас на ветру.

«Чертовы рекламщики, чертовы вруны! Зачем рекламировать такое заведомое дерьмо, которым невозможно пользоваться?! Хотя, конечно, только дерьмо и нуждается в рекламе...»

Он опять посмотрел в ту сторону, словно к его щеке крепко была привязана нитка невидимого кукловода-садиста.

Они теперь стояли друг напротив друга. И разговаривали, бурно жестикулируя. Кажется, горячо что-то друг другу доказывали, причем говорили одновременно.

«Неужели ругаются?» — почему-то испугался Иван.

Вот Варвара развернулась, собираясь уйти. Вот Мишка вечным властным мужским движением приблизил ее к себе. Резко поднятые ветром, его волосы черными крыльями накрыли ее головку в белых ангельских перышках.

Иван отвернулся.

Он сделал последнюю горькую затяжку и брезгливо отшвырнул окурок подальше, пообещав себе больше не курить — вредное занятие должно приносить удовольствие, которого он уже не испытывал. Он встал, собираясь уйти.

И увидел удивительную картину.

Он увидел, как Варвара в одиночестве идет к выходу с пляжа, не торопясь и не оборачиваясь.

Он увидел, как Мишка, совершенно голый, бросает белый лоскуток трусов на кучку лежащей рядом одежды. Он уже не похож ни на Демона, ни на Чингачгука — просто человек, старающийся справиться с жизнью. Еще он увидел, как тот, постояв секунду по колено в воде, нырнул с головой в свинцовую волну и быстро поплыл в сторону Турции.

Иван подождал немного и, лишь убедившись, что Мишка повернул обратно, медленно пошел с пляжа, в сторону, противоположную той, где только что скрылась Варвара.

ГЛАВА 29

Он уже привычно задыхался, пряча под одеялом голову в паническом страхе услышать какой-нибудь звук из-за тонкой стены или увидеть быстро промелькнувшую на балконе тень...

Уснуть в таком состоянии он, конечно же, не мог и неосознанно ждал, когда снова зашумит за окнами ветер, срывая с веток плоды и листья, и зашлепают по стеклам тяжелые плевки дождя.

А дождь все не начинался... В таком полубреду он провел всю ночь: сны мешались с мыслями, мысли с фантазиями, фантазии со снами, и потому он почти не удивился, когда в самый темный, предрассветный час дверь бесшумно открылась и в комнате возник Мишка. Он прикладывал палец к губам.

— Ты чего? — прохрипел Иван, садясь на постели.

— Собирайся.

— Что случилось?

— Ничего. Две недели кончились.

— Ну и...

— Я вчера взял билеты — улетаем в восемь тридцать. Вставай, собирайся.

— Прямо сейчас?

— Нет, потом!.. Давай скорей, а то опоздаем.

— Мог бы предупредить...

— Какая тебе разница?

— Попрощаться по-человечески нельзя было? Денег Клаве оставить... Расплатиться хотя бы!

— Некогда прощаться. А деньги на тумбочке оставь. Можешь с запиской.

Иван смотрел на Горелова с возмущением, и тогда он сказал:

— Или ты уже отказался от моего участия в спектакле?

Иван растерялся.

— Так это же ты отказался... Ты ведь не можешь...

— Уже могу. Поехали.

Он безропотно сделал все, что сказал Мишка, — оделся, оставил деньги и записку...

Он был почти роботом. Его сознание ослабело от бессонных ночей и было парализовано сосредоточенной решимостью Мишки.

«Он что? Решил отказаться от своего мегапроекта, что ли?» — не понимал Иван, сонно трясясь в машине.

И хоть Мишка сидел рядом, мешком завалившись в угол сиденья, Ивану не приходило в голову его об этом спросить.

Лишь когда они уже проехали половину пути к аэропорту, он, ежась в холодном салоне и глядя на тусклый рассвет за окном, спросил, преодолев очередной приступ трусости:

— Ты с ней попрощался?

Мишка помолчал. Потом нехотя ответил:

— Вчера, на пляже.

Иван долго соображал, что здесь не так.

— Ты сказал ей, что мы сегодня улетаем?

— Сама узнает. Проснется и узнает. Ни к чему долгие прощания...

Он досадливо тряхнул головой, словно отгоняя от себя неприятную мысль. На мгновение его сосредоточенное лицо снова расслабила тень страдания.

— Да мы вчера друг другу все сказали... «А я?! Я-то ведь не все сказал!» — кричал растерянный взгляд, который Иван не успел вовремя спрятать.

Мишка посмотрел на него подозрительно и насмешливо, и лишь сочувственное любопытство, светившееся в глубине его зрачков, помогло этому взгляду не быть оскорбительным.

Сердце у Ивана вдруг сжалось.