Совок 11
Шрифт:
По щекам железной Эльвиры Юрьевны крупными горошинами катились слёзы. Я сразу понял, что плакать она не умеет совсем. Никогда не видел женщин, плачущих так. Думаю, что и для самой Клюйко это было очень нечастой редкостью. Кольнула малодушная мыслишка. Лишь бы всё происходящее не переросло в истерику. Отогнав её и плюнув на все возможные последствия, я сделал то, что делать было категорически нельзя. Шагнул вперёд и прижал к себе ту, которая в скором времени одарит меня потомством. Моим потомством. В этом у меня сомнений не было. Дело житейское и ничего необычного для меня в этом нет. Просто новый мир перестанет забавлять меня тем, что всё в нём понарошку и, что я в нём случайный гость-прохожий. Когда с удовольствием, а когда и без оного прожигающий жизнь. Чаще всего
— Я не знаю, откуда, но я точно знаю! — горячо в три захода выдохнула мне куда-то ниже кадыка она, — Если с тобой что-нибудь случится, то ребёнка тоже не будет! Я не смогу его доносить! Не смогу! — Клюйко вцепилась в меня и попыталась удержаться на ногах, которые, я чувствовал, её почти не держали. — Ты не понимаешь! Я уже его люблю и знаю, каким он вырастет, а его не будет!
Если бы она сейчас разрыдалась, то всё бы вскоре и закончилось. Но рыдать Клюйко не умела. Или же у этой близкой мне женщины сейчас было всё еще хуже. Чем я способен понять. В одном я был уверен. Это не просто бабий блажняк, обусловленный хаотичными всплесками гормонов беременной тётки. И как она сейчас говорит, так всё, и будет.
Прежде я всегда знал, в каких случаях что нужно говорить и делать. Уже достаточно давно это знал. Чтобы не потерять контроль над ситуацией, чтобы вовремя и правильно манипулировать людьми. Когда это необходимо. И неважно, кто это. Коллеги, жулики или прожженные фирмачи. Тоже самое и с женщинами. С ними немного по-другому, но тоже не бином.
Теперь же в голове не было ничего, кроме растерянности. И совсем не от того, что гипотетический ребёнок, которого никто и ни разу не видел, может не родиться. Юношеские переживания по этому поводу уже давно не терзали меня своей бритвенной остротой. Детей у меня в той жизни было много. Относительно много. И еще больше было абортов. Которые, близкие мне женщины делали либо по моему настоянию, либо потому, что не видели семейных перспектив с моим участием.
Но теперь все ощущалось не так. Совсем не так!
Принимать решение надо было быстро. И не в присутствии Дорохова было дело. Хрен бы с ним, с этим Дороховым! Он мне не брат, не сват и даже не начальник.
Надо было срочно ставить на место мозги Эльвире. И опять же не потому, что только через неё я смогу оперативно добраться до Севостьянова. Эльвиру надо приводить в чувство ради самой Эльвиры. Даже с учетом того, что от решения всех ранее перечисленных проблем и геморроев меня никто не освободит. Но сначала Эльвира!
— Говори, душа моя, что я должен делать? — аккуратно усадил я Клюйко на табурет, — Или не делать? Как велишь, так я и поступлю! Хочешь, поженимся? — словно в ледяную прорубь свалившись, выпалил я.
— Не хочу! — вдруг улыбнулась Эльвира, — Но я тебе очень благодарна, что ты мне предложил. Я хочу большего! Чтобы ты выжил и больше никуда не лез! Завтра мы с тобой улетим в Москву! — она впилась в меня своим фирменным оценивающим взглядом прокурорской волчицы, — Ты сам только что пообещал, что будешь меня слушаться!
— Как скажешь, душа моя! В Москву, так в Москву! — честно глядя в испытующие глаза Эльвиры, согласился я, точно зная, что ни в какую Москву я завтра не полечу.
— Мне нужно встретиться с дедом, любимая! Поможешь?
Глава 20
Минут пять или немногим больше Эльвира Юрьевна ставила меня в известность о происходящих в городе событиях. Делала она это беззлобно и сама постепенно успокаивалась. Медленно, но верно возвращая в голову холодный разум старшего советника юстиции и особы, приближенной к Генеральному прокурору СССР.
С её слов выходило, что никаких заметных тектонических подвижек на оккупированной москвичами территории пока еще не произошло. Однако, угнетающая верхушка города и области, по её мнению, уже
рефлекторно сжала анус и замерла в тревожном ожидании. Выразилась она иными словами, но суть я уловил такую. Еще она между делом поведала, что ссучившийся капитан Губанов из горУВД еще до обеда был подан в розыск. Переспрашивать я не стал, но сразу же оценил услышанную новость. Предположив, что при всех сопутствующих тому обстоятельствах, розыск этот, скорее всего, не так называемый «оперативный», а самый настоящий всесоюзный. Не станут местные товарищи шутить такие шутки в присутствии столичных варягов. Они, прежде всего, побоятся быстрых первичных выводов, в результате которых им просто-напросто оторвут яйца. По самые подмышки оторвут еще задолго до объявления результатов проверки. Москвичам ведь тоже нужно показывать своему руководству, что они здесь не по баням водку с местными распивают. И не мобилизованных для них девок за мокрые трусы мацают.— А какого ляда ты с этим линейщиком взялся дружить? Чего ты его сюда притащил? — своим запоздалым интересом к полкану вернула меня к действительности Эльвира, — Он-то в твоих делах каким боком? Где земля и где линейщики?! Или ты, Корнеев, опять чего-то задумал? Вот только попробуй еще в какую-нибудь авантюру влезть! Говори, чего этот Дорохов тут делает?
— Душа моя, никаких новых авантюр! Подвёз меня Валерий Дмитриевич и больше ничего! Погонами своего министра товарища Щелокова клянусь! — для достоверности я даже перекрестился.
— Долгая история и вообще, мы с ним случайно сегодня встретились! Честно! Я тебе потом всё расскажу! — напустил я туману, нипочем не желая, чтобы здесь и сейчас всплыла еще одна частность, носящая имя Полина, — Он мне сильно помог, когда я из больнички свалил! — опрометчиво пояснил я и только потом подумал, что про приход жулика ко мне в стационар она может и не знать. И было бы хорошо, если бы не знала!
Она и не знала, иначе сразу последовали бы и другие вопросы.
— Опять врёшь, наверное! Ладно, ты иди к своему Дорохову, а я умоюсь и тоже подойду! И с Григорием Трофимовичем пока созвонюсь. — Клюйко начала выпроваживать меня из кухни, — И не забывай, что мы с тобой завтра в Москву улетаем!
Пришлось пообещать, что не забуду. Прикрыв за собой дверь, я пошел к Валерию Дмитриевичу в залу.
— Из Урюпинска, говоришь, твоя племянница? — с простодушным видом дальнего сельского родственника начал он уточнять подробности происхождения Елизаветы. — А мы тут с Лизой побеседовали и оказалось, что ты всё перепутал, Сергей!
Старательно отводя от меня взгляд, отрёкшаяся от своей малой виртуальной родины девица, боком и быстро-быстро перебирая ногами, прошмыгнула в коридор.
— Ты, Корнеев, зря решил, что так вот, походя, способен меня за нос водить! — елейным голосом продолжал меня журить полинин папа, сверкая холодной сталью недобрых глаз, — Не дорос ты еще до той квалификации, чтобы полковнику Дорохову так задёшево дезу скармливать! Я тебя, лейтенант на просвет вижу! Ты это знай! И еще запомни, змеёныш! Чтобы к дочери моей ты больше не приближался! Увижу тебя с ней рядом, удавлю, как кутёнка! Ты понял меня?
Нарываться и вымаливать возможность появляться в родовом гнезде Дороховых или хотя бы неподалёку от Полины, я поостерёгся. Не было на то жгучего желания, да и полковник, погрязший в родительских амбициях, мог заупрямиться и вспылить. А в комнату вот-вот должна была вернуться старшая и, практически, самая родная из имеемых мною подруг. И как она, наложив вести о Полине на старые дрожжи своих переживаний, воспримет предмет данной замятни, я боялся даже думать. Поэтому сразу же согласился со всеми законными требованиями Валерия Дмитриевича. И, надо сказать, вовремя! Подошедшая к дверям Эльвира Юрьевна сначала аккуратно прикрыла со стороны коридора створки. Но буквально через две-три минуты уже отворила их снова и вошла в зал, протянув мне клочок бумаги. До того я слышал, как она из прихожей, где находится телефонный аппарат, кому-то телефонировала. Разобрать, о чем был тот краткий разговор, мне не удалось. Говорила она негромко, а двери у Паны были добротные и отнюдь, не картонные.