Совок 11

Изо всех сил стараясь не коситься при этом на благоухающую у себя под носом посудину. С которой всё еще веяло гастрономической радостью самого притязательного чревоугодника. И да, курицу жарят все без исключения женщины страны советов. Любого вероисповедания и разной степени образованности. Но далеко не у всех она получается такой восхитительно вкусной!

— А еще за красоту вашу божественную и за душу вашу необычайно добрую! И еще за талант ваш кулинарный! А талант, должен я сказать со всей ответственностью, дорогая Ангелина Васильевна, у вас непревзойдённый! — поспешно добавил я.

Последнее своё искреннее восхищение я успел выразить еще до того, как мы снова чокнулись наполненными водкой лафитниками.

— Спасибо! Умеете вы, Серёжа, женщине лестную комплиментарность выразить! Большая способность у вас к этому! — расплывшись в томной улыбке, вновь проявила своё удовольствие гражданка Лапина, — Как же повезло вашей жене! Вот ведь какая счастливая она женщина!

— Да не женат я, дражайшая Ангелина Васильевна! Увы мне! Холост я. — легкомысленно, по инерции отмахнулся я от сочувствующей мне женщины дежурной фразой идейного отшельника.

Утратив бдительность и всё своё внимание посвятив чревоугодию, я подцепил вилкой прожаренную четвертинку золотистой картофелины. Затем подумал и аккуратно приколол к ней пропитанную маслом, и жиром запеченную половинку луковицы.

— Это как же так, Серёжа? — распахнув глаза, немедленно оживилась стряпуха-кудесница.

И, сразу же, не теряя ни секунды, подхватив со стола бутылку, старательно набулькала мне еще водочки. О себе она, от нахлынувших за меня переживаний, очевидно, позабыла. — Это же неправильно!

— Да вот как-то так… — осоловев, как Каштанка, с сытым сомнением, я пожал плечами и ткнул вилкой в кусок прожаренного цыплёнка. — Один я обретаюсь в этой непростой и суровой жизни, дражайшая Ангелина Васильевна! Как есть, один! Всеми брошен… Позабытый, так сказать, и полон грусти безнадёжной!

Таки почувствовав в себе силы и отбросив недавние сомнения, я вцепился зубами в оставшийся кусок термически обработанной птицы счастья.

— А всё потому, что слишком уж служба у меня ответственная и беспокойная! — частично прожевав откушенное, пояснил я удивлённой домохозяйке свою холостяцкую печаль, — То с жестокой преступностью борюсь непрерывно, то потом после этого раны по больницам и госпиталям залечиваю! Вы не поверите, но не далее, как сегодня утром я из очередной больнички сбежал. Так и не долечился. Вон видите, голова сзади до самой середины мозга насквозь пробита! — указал я вилкой себе куда-то за спину. — Нет мне, разлюбезная Ангелина Васильевна, ни сна, ни покоя, ни счастья семейного! Не отпускает меня служба, потому как слишком уж незаменимый я специалист! Да чего уж там, если честно, то ценит меня начальство! — с чувством исполненного долга положил я обглоданную куриную косточку перед собой, — Они мне даже орден на днях обещали вручить! — уже абсолютно не торопясь, вместе с добрыми словами лениво допережевывал я остатки курицы. Рачительно собирая хлебной корочкой остатки янтарного соуса с опустевшей тарелки.

Вспыхнувшее любопытство не позволило сердобольной гражданке Лапиной спокойно усидеть на своём стуле. Она подхватилась и, встав, торопливо обошла меня справа, неосторожно задев тугим бедром мой локоть. И обойдя, встала за спиной, шумно дыша в пораненный бандитами героический затылок.

— Да как же это?! Ведь нельзя же так! Вам же покой нужен, Сергей Егорович! Это же голова! Сами же говорите — мозг! Да еще до самой середины!!

Я почувствовал на висках лёгкие прикосновения её теплых пальцев и от удивления раньше времени прекратил жевательный процесс.

Похоже, что я слегка перестарался с запросом на жалостливое сочувствие к себе со стороны этой доброй квартирной хозяйки. Она настолько прониклась и впечатлилась, что даже начала первой трогать меня руками. Так-то оно бы и ничего, но эта тактильная инициатива должна была бы исходить от меня.

— Эх, Ангелина Васильевна! — тяжко вздохнул я, — Где ж его взять-то, покой этот! Который, мать его за ногу, нам только снится?! Сейчас вот допрошу вас, соберусь с силами и пойду к себе в общагу ночлег искать! Да только разве дадут мне там выспаться?!

Я снова удрученно выдохнул, постаравшись придавившую меня тяжелую сытость выдать за грусть, печаль и уныние. От дороги дальней и грядущей бессонницы.

— А не надо вам никуда уходить! Да еще, тем более, в какую-то общагу! — опять слегка придавив меня своей упругой плотью, выскочила из-за спины гражданка Лапина, — Серёжа, вы сами подумайте, пока вы меня расспросите, уже и ночь на дворе будет!

Без малейшей логики, но очень уверенно заявила мудрая и рассудительная женщина, мотнув головой на ранний вечер «бабьего лета» за окном.

— Даже не спорьте, вы здесь переночуете, я вам в зале постелю! У меня вам уж точно никто выспаться не помешает!

Глаза свидетельницы горели не только непреклонной решимостью, но и святой убеждённостью в своих словах. Может быть, она и впрямь верит, что существует хоть какая-то вероятность спокойного сна в едином с ней замкнутом пространстве? При наличии у неё такого роскошного белого тела? А её грудь?! А коленки?!! Однако, бог с ней, с безупречной женской логикой, мне надо было доигрывать свой водевиль.

— Ну-у-у не знаю… — затянул я волынку, притворяясь высокоморальным дебилом из закрытого медицинского учреждения, — Добрая вы, Ангелина Васильевна, но мне как-то неудобно вас стеснять. Нет, уж лучше я в свою общагу пойду! — неуверенно посмотрел я в глаза золотой тётки, очень надеясь, что она сейчас не прислушается к моей аргументации и продолжит убеждать меня в обратном.

Лапина не прислушалась и продолжила. Бескомпромиссно наполнив старорежимную посуду водкой. На этот раз уже обе рюмки.

— Всё удобно! — с отважной решимостью заявила она, звякнув своим лафитником о мой, — И не спорьте со мной, Серёжа, сегодня вы ни в какую свою общагу не пойдёте! Здесь спать будете! Я вам в зале постелю. На диване. Он у меня раскладывается!

Убедившись, что, по крайней мере, на сегодня все мои конспиративно-бытовые проблемы вроде бы разрешились, я покорно кивнул ценной свидетельнице Азина. А уже потом со спокойной душой опрокинул в рот следующую релаксирующую лампадку. Допрашивать гостеприимную домохозяйку после выпитого и съеденного мне было лень, и я решил, что сделаю это завтра утром. Работа не волк и в лес от меня не убежит. Как бы я её туда не гнал. Высплюсь как следует и допрошу её со всем необходимым для дела пристрастием. Тем более, что самому мне торопиться завтра будет некуда. И гражданке Лапиной, если что, на вполне законных основаниях я от имени Азина выпишу повестку до обеда. Или даже на весь день. Свидетель она для советского правосудия нынче ценный и никакой Семёнов-Азин с этим спорить не станет. Поставлю на повестке печать из канцелярии прокуратуры и всех делов! Тем более, что в лености и разгильдяйстве он меня упрекнуть никак не посмеет. Народу по его делу я сегодня допросил изрядное количество. Если уж на то пошло, то дело он возбудил только сегодня, а моими стараниями в нём уже макулатуры в два пальца толщиной!

— Вы мне тогда, уважаемая Ангелина Васильевна, полотенце дайте, пожалуйста! — встал я из-за стола, — Схожу в душ, да и спать потом сразу, пожалуй, лягу. Устал я что-то сегодня. И, если честно, то я, и ночью тоже не выспался. Еще раз, спасибо вам за шикарный ужин!

Душ мне, само собой, добавил положительных эмоций, но усталую сонливость не отогнал. Развесив на сушилке в ванной постиранные трусы и носки, я прикрыл мудя влажным полотенцем и поплёлся на застеленный для меня диван. А за окном по-прежнему было всё еще светло. Но мне это не помешало отключиться уже через секунду. Сразу же после того, как я повесил полотенце на спинку стула и завалился на диван. Едва накрыв нагое тело простынёй. Спал я, как убитый младенец. Настолько безвинный, как будтоеще ни разу даже не обоссавшийся. Спал я без кошмаров и сновидений. Правда, недолго.