Совок 2

Пришлось излагать. Полковник слушал молча, не перебивая. Не вдаваясь в ненужные подробности, закончил я минуты через две.

— Теперь слушай меня! — Дорохов развернул меня от машины, заметив, что дочь обеспокоенно наблюдает за нами в окно.

— Был разбой. Там ведь нож был? Дочь ничего не путает? — он заглянул мне в лицо и дождавшись положительного ответа, вернулся к своему монологу.

— Вот и отлично! Вещи эти мерзавцы у вас забрали, нож у них был, значит, разбой. А вот покушения на изнасилование не было, ты понял? — Валерий Дмитриевич взял меня за пуговицу, — Моей дочери такая слава не нужна! А за разбой этим уродам дадут по максимуму, уж я прослежу!

— Если сто семнадцатая прицепом пойдет, даже через пятнадцатую, они больше получат! — не согласился я.

— Пацан ты еще! Главное, не сколько сидеть, а как сидеть! А уж я постараюсь, чтобы сиделось им плохо! — продолжил вразумлять меня полкан. — Ладно, ты иди, а то вон, прокурорский следак там уже икру мечет. И помни, что был только разбой! Все равно Полина заявлять попытку изнасилования не будет. И эти уроды тоже не враги себе, лишнего на себя не возьмут, — Дорохов замолчал и отвернулся, показывая, что сказал все, что хотел.

Я пожал плечами и направился к злобно зыркающим на меня коллегам по следственному ремеслу. Между собой и с экспертом-криминалистом они уже, наверное, все порешали и теперь хотели послушать первоисточников. Порядок, есть порядок. Даже, если милицейский следак уже ввел в курс прокурорского, тот должен будет допросить под протокол и меня, и девушку.

Чтобы как-то сбить недовольство следователя прокуратуры, сразу, после того, как представился, я протянул ему свое служебное удостоверение. В ответ хмурый мужик назвался старшим следователем прокуратуры Ленинского района Кубасовым Юрием Петровичем. Ознакомившись с ксивой, он вернул мне ее.

— Как себя чувствуете? — без особого участия в голосе задал он мне вопрос, — В медицинской помощи нуждаетесь? — ему явно не хотелось, чтобы я тратил его время на свое распухшее ухо общением с медиками.

— Терпимо, — успокоил я прокурорского, — Потом в травмпункт схожу. Или в поликлинику, — следак впервые изобразил подобие улыбки.

— Вот и славно! — кивнул он, — Ну что там? — задал он вопрос мимо меня кому-то за мою спину.

— Три пуговицы от верхней одежды и шестьдесят четыре копейки мелочью, — обходя меня со спины, ответил майор с висящим на груди фотоаппаратом с чемоданчиком в руке.

Потом следователь без протокола быстро опросил меня, делая пометки в блокноте, предупредив, что допросит в райотделе.

— Как там девушка? — указал он авторучкой в сторону «Волги», — Врачи говорят, что допрашивать можно, успокоилась она? — похоже, следак не стремился нарываться на гнев полкана.

— Вроде бы уже успокоилась. Но вы все же сначала с ее отцом поговорите, там свое понимание произошедшего, — предупредил я прокурорского.

Тот подозрительно посмотрел на меня, но к «Волге» не пошел, а вместе с экспертом направился к остановке и стоявшим там понятым дооформлять протокол осмотра. А я вместе с экипажем ПМГ и задержанным уехал в Ленинский. Половина праздничной ночи сегодня коту под хвост. И еще не факт, что родная система доставит меня до дома.

— Гудошников, Гудошников… — задумчиво повторил несколько раз оперативный дежурный майор по фамилии Айрапетян.

Тот самый, который так толково организовал поиск второго задержанного. Он, крутил в руках документы разбойника, когда ПээМгэшники сдавали разбойника его помощнику. Потом посмотрев на меня непонятным взглядом, махнул мне, чтобы я шел за ним.

— Значит так, лейтенант! — остановился он в коридоре, — Есть у меня подозрение, что этот твой Гудошников не просто однофамилец того самого Ильи Михайловича Гудошникова, который из Облпотребсоюза. Хотя бы уже потому, что тот Илья, а этот Ильич! Да и разодет этот урод явно не на свою стипендию, — майор Айрапетян взглядом указал в сторону камер.

— Короче, лейтенант, сам понимаешь, я сейчас начальника райотдела из-за стола поднимать пойду, — майор развел руки, — Ну, а ты пока начинай думать, как отбиваться будешь! — Айрапетян ободряюще похлопал меня по плечу и пошел в дежурку.

Да что ж такое!.. Из одной жопы и сразу в другую! Облпотребсоюз, это средоточие дефицита в эпоху совка и, соответственно, скопище связей. Если майор не ошибается, то совсем скоро на меня спустят всех собак этой области. И без того невеселое настроение стало совсем унылым. Проводив взглядом предупредившего меня о надвигающемся геморрое майора, я пошел к клеткам. Помдеж с сержантскими погонами закрывал в ячейке шкафа мешок с ремнем, шнурками и содержимым карманов задержанного. Подняв на меня глаза, он вопросительно посмотрел.

— Слушай, дружище, а покажи мне того, которого с шапкой задержали? — обратился я к нему, — Его ведь к вам доставили?

— Смотри! — сержант достал из ящика стола связку с громадными ключами, встал и подошел к двери с четвертым номером.

Я зашел в открытую им камеру и оглядел сидящего на шконке субъекта. Сидел он, откинувшись на «шубу» стены с открытым ртом и тихо стонал. Почти все лицо, от глаз до верхней губы у него было залеплено марлевым тампоном. Я постарался запомнить его одежду. Скоро допрос, а я своего обидчика даже не видел. Непорядок! Но теперь его приметами я владею, не отопрется. Рассматривать его дальше не имело никакого смысла, даже, если содрать с него повязку. Физиономия у него сейчас такая, что и родная мама не поймет, кто перед ней. Перелом переносицы и прочих костей носа всегда дает обширный маскирующий эффект.

— Это ты его? — уважительно поинтересовался сержант, — Два раза уже ему скорую вызывали! Он просил, чтобы его на больничку увезли, но врач сказал, что содержать можно.

— Жди, сейчас еще одного такого же привезут. Подельника его, — обрадовал я помдежа и пошел на выход, очень уж дух тяжелый у камер был.

Хотел выйти и подышать свежим воздухом, но не срослось. Со стороны улицы из предбанника с папкой в подмышке ворвался опер Жданов. Сейчас он был бодрее, чем, когда я его впервые увидел час назад. Весело подмигнув мне, он подхватил меня под руку и потащил к себе в кабинет.

— В Запанской ездил за Ладягиным. Дома только мать с бабкой, но я у него в комнате порылся, пошли карточки посмотришь и заодно чайку попьем! — опер поймал кураж и был рад раскрытию тяжкой статьи. — Теперь долго не пробегает! На неделе задержим! Он уже за грабеж судим, месяц, как по УДО вышел и сейчас под надзором находится.

Мы поднялись в его кабинет на втором этаже. Все, как и положено, как в любом оперском логове. Два стола со стульями, двухъярусный сейф, затертое кресло и раскладушка в углу. В глаза бросалась коробка из-под телевизора, прислоненная к сейфу. С наваленными в ней на три четверти картонными упаковками магнитофонных катушек.

Я пил чай и рассматривал два десятка разнокалиберных фотокарточек. На них на всех присутствовал прыщавый урод, которого Гудошников назвал Ладягиным Яшкой. Карточки были разные. Как совсем маленькие, с белым углом для документов, так и побольше, групповые. Яшка узнавался везде. Наглая угрястая физиономия один в один совпадала с той, что совсем недавно я видел за обоссанной остановкой.

Прошло минут двадцать, мы уже заварили вторую литровую банку «купчика», когда зазвенел внутренний телефон. Николай поднял трубку секунд пять слушал, потом сказал «Понял! Спасибо, Геворк Григорыч!» и дал отбой.