Совокупность лжи

— Спасибо, но я же ничего не делал, только наблюдал. Это работа Хани.

— Снимаю шляпу перед ним. Честно, — сказал Хофман, доставая из кармана блестящий пакетик с арахисом и отправляя горсть содержимого себе в рот. — Но теперь наша очередь. Я хочу вести операцию.

— Тогда у вас проблема. Хани хочет оставить контроль в своих руках. Он даже не дал мне протокол допроса. Сказал, что это его операция и что поделится с нами результатами. Вот и все.

— Понимаю, понимаю, — сказал Хофман, жуя новую порцию арахиса. — И это здорово, потому что на самом деле нам незачем проводить операцию самим. Нам нужно лишь немного поманипулировать ею. За этим я и приехал.

— Не уловил, — ответил Феррис.

Это было чистой правдой. Феррис понятия не имел, о чем говорит Хофман.

— Играть. Влиять. Использовать.

— Извините. Это значит — накалывать Хани, а я против этого.

Хофман улыбнулся:

— Трогательная симпатия к собратьям по оружию. Еще поймешь. Мы сможем управлять твоим приятелем Хани. Контролируя информацию, которую он получает, чтобы он знал именно то, что мы хотим, чтобы он знал. Проще некуда! На самом деле это не просто, это чертовски сложно. Но сама идея проста. Поверь, он еще нас поблагодарит, когда все закончится.

— Но этот агент принадлежит Хани. Он может направить его туда, куда пожелает. И мы не сможем его облапошить.

— А вот тут ты не прав, младший. У нас есть много больше, чем ты думаешь. Открою тебе секрет. Возможно, ты уже его знаешь, хотя предполагается, что не должен бы. Дело в том, что с одиннадцатого сентября мы поймали намного больше членов «Аль-Каеды», чем ты мог бы себе представить. Мы делали с ними кучу разных нехороших вещей, чтобы заставить их говорить, вещей, которые все считают недостойными, и хрен с ними. Кстати, спасибо большое твоей жене, что помогла нам написать меморандум, чтобы прикрыть наши задницы. Она ведь тебе еще жена, а?

— Да вроде того. Мы, в каком-то смысле, врозь, на расстоянии друг от друга.

— Как бы то ни было. Суть в том, что у нас куча информации. Мы знаем, насколько эти мелкие ублюдки ненавидят друг друга. Мы знаем, кто кому платит, кто считает, что его обделили, кто трахает чужую «временную жену». Мы знаем, кто с кем враждует, чтобы внести туда семена раздора. У нас в руках невидимые ниточки, идущие к этим парням, потому что мы слишком много знаем о них, а они об этом и не догадываются. Пойми, они даже точно не знают, кто попал в плен, а кто — нет. Они не знают, к примеру, попал в плен Абдул-Рахман из Абу-Даби, или вышел из дела, или получил более выгодное предложение, или дурью мается с утра до вечера. Они продолжают получать письма по электронной почте от людей, которых, как они предполагают, мы могли и сцапать, но они не знают.Вот в чем суть. Это дает нам определенные возможности для мошенничества.Упс, проболтался. Мы никогда не были особо хороши в таких делах, но, знаешь, мы учимся. А при помощи наших иорданских друзей научимся еще лучше. И это приведет нас сам знаешь к кому.

— Сулейману?

— Аминь, брат. Это твое дело. Ты заслужил право вести его, когда тебе изрешетило ногу осколками. Хани преследует ту же цель, что и мы. Мы просто хотим немного помочь ему.

Феррис помолчал, обдумывая услышанное. Под всей этой болтовней был замаскирован тот факт, что они собираются обманывать Хани, а это было скверной идеей.

— Вы — босс, — ответил он. — Но если собираетесь играть в игры с Хани — не советую. Мы нуждаемся в наших друзьях. После Роттердама, Милана, следующего Милана. Дергать за ниточки там, где работает Хани, по-моему, будет ошибкой. В этой части света ты либо доверяешь людям, либо не получишь ничего и никогда.

— Ошибка. В этой части света нельзя доверять никому, потому что все они — лжецы. Даже Хани. Извини, но это так. Я провел в «Верблюжьем батальоне» гораздо больше времени, чем ты. И ты прав в одном. Я босс.

Феррис сокрушенно покачал головой:

— Если Хани узнает, он не обрадуется. А вся ругань достанется мне. Перед тем, как он меня вышвырнет, как моего предшественника.

— Ну конечно, он не обрадуется, если узнает. Но вряд ли узнает. Мы же ему не скажем, не так ли? Америка здесь все оплачивает, так что, думаю, мы можем делать то, что захотим. И пожалуйста, ты же не Фрэнсис Элдерсон.

Феррис уже несколько месяцев хотел спросить насчет этого, но возможность представилась только сейчас.

— Так почему иорданцы объявили Элдерсона «персоной нон грата»? Мне так никто ничего и не объяснил. Ничего нет в документах, и никто из ближневосточного отдела мне ничего не сказал. Что он наделал?

— Хм, хм, хм…

Хофман на мгновение прикрыл глаза, задумавшись.

— Я тебе не скажу. Ради твоего же блага.

— Почему? Что он сделал? Трахнул чью-то жену?

— Черт подери, нет. В Иордании это делают все. Хотел бы, чтобы все было так просто.

— Так что же?

— Спроси Хани.

— Он мне не скажет.

Хофман улыбнулся, вставая из-за стола и отодвигая стул.

— Добрый знак.

— Да ну? Что ж, вот моя кошмарная версия, основанная на полном отсутствии информации. Я боюсь, что Хани выгнал Элдерсона именно из расчета, что на его место назначат меня. Я молод, неопытен. Он думал, что сможет манипулировать мной, поэтому сфабриковал что-то против Элдерсона. Поэтому он и взял меня в Берлин. Чтобы получить больше власти надо мной.

— Это паранойя, мой мальчик. Иногда — полезное качество, но в данном случае — промах. Хани не надо было что-то фабриковать против Элдерсона, поверь мне.

— Так что же сделал Фрэнсис? Давайте, я хочу знать это. Мне необходимо знать это.

Хофман снова на мгновение задумался, почесав затылок.

— О'кей. Я скажу тебе, только ради того, чтобы ты ничего себе не выдумывал. Фрэнсис Элдерсон облажался, пытаясь завербовать одного из заместителей Хани. Он завел с этим парнем дружбу, пригласил его на ужин. Казалось, парень уже готов клюнуть, и Фрэнсис сделал это. Он предложил определенную сумму денег. Это нормально. Мы ежедневно делаем это, по всему миру. Но Хани начал исходить дерьмом. Он сказал, что это — предательство нашей дружбы. Мы изрядно потрудились, чтобы замять это дело. Фрэнсис сказал, что деньги были нужны тому парню на операцию в Штатах, для его ребенка. Но Хани знал, что это чушь. Он взял нас тепленькими. Поэтому, собственно, и объявил Фрэнсиса «персоной нон грата», чтобы показать себя.

— Он показал нам: «Не пытайтесь наколоть меня».

— Именно.

— А сейчас мы снова пытаемся наколоть его.

— Послушай, Роджер, Христа ради, не принимай все так близко к сердцу. Говорю тебе, ты всего лишь должен дать мне поблажку. И, как я уже сказал, в будущем он только поблагодарит нас за это.

Хофман и Феррис отправились к Хани следующим утром. Глава иорданской разведки был само обаяние. Чтобы встретить почетных гостей, он надел темный костюм и галстук, но после пары минут разговора скинул пиджак на спинку стула и ослабил галстук. Судя по взаимному подшучиванию, они с Хофманом знали друг друга давно. Хофман шутливо поинтересовался насчет некоей женщины по прозвищу Фифи, которая, похоже, фигурировала в одной из их прошлых совместных операций.

— Чудо природы, — сказал Хофман, подмигивая Феррису. Тот понятия не имел, о каком именно чуде тут может идти речь.

Когда Хофман предложил Хани сигару, тот достал собственный хьюмидор и сам предложил гостю свои сигары. Они закурили и начали наперегонки пускать клубы дыма, продолжая травить анекдоты о недавних операциях. Но Феррис понимал, что все это дружелюбие — лишь способ выждать, прежде чем перейти к тому делу, ради которого Хофман и прилетел из Вашингтона. Хани не стал сам заводить разговор о берлинской операции, возможно, он считал это невежливым. Или хотел вынудить американца самого задать вопрос. Что Хофман в конце концов и сделал.