Современная африканская новелла

Он увидел, как мальчишка сердито смахнул слезу.

— Нет, мистер, это вы наловили.

— Фу ты! Ну и что из того? Просто мне захотелось немного порыбачить, вот и все.

— Правда? Тогда спасибо. Наверно, мистер — король.

Мистер Катц сердито кашлянул и сморкнулся в платок.

— Э-эх, вот если бы я поймал ту, последнюю!..

— Да-а!.. — вздохнул мальчуган, видно решив, что и эта последняя тоже досталась бы ему.

Луна зашла, и в бледном холодном небе начали вырисовываться мачты рыбачьих шхун, когда мальчуган и мистер Катц затушили костер и аккуратно смели в море пепел. Мальчик сложил связки рыбы в багажник, влез на сиденье и заметил, как мистер Катц отчего-то вздрогнул, когда заработал мотор. Письмо в полицию по-прежнему лежало у мальчишки в кармане, но они оба про него забыли.

Когда они остановились у таможенной заставы, мистер Катц вдруг вспомнил о чем-то.

— Эй, друг, — сказал он таможеннику, высунув из окна машины осунувшееся лицо, — где тут у вас можно получить разрешение? Ну, чтоб можно было рыбачить…

Олф ВАННЕНБУРГ (ЮАР)

ЭХО

Перевод с английского Н. Колпакова

Три человека стояли на пыльной дороге и разглядывали дорожный знак.

— Через два дня будем дома, — сказал один.

Тзоло, Мейки и Темба вот уже который день были в пути, пробираясь пешком в долину Тысячи Холмов. Днем они шли по выжженной солнцем желтой равнине, ночью разводили у дороги костер и ложились спать, давая возможность измученной, иссохшей земле испить их усталость. Разговаривали они мало: их все еще не покидало чувство гнетущей тревоги и страха, которое им пришлось испытать в тех местах, откуда они возвращались.

Свыше четырехсот их товарищей-шахтеров погибло на шахте во время катастрофы, и по прошествии трех недель тщетных стараний добраться до тех, кто был отрезан обвалом породы от внешнего мира, над горными выработками воцарилась гробовая тишина. С заплаканными лицами, безмолвные, убитые горем жены и родственники погибших, угрюмо стоявшие вдоль колючего ограждения, теперь ушли, и на их место ветер наколол на шипы колючей проволоки обрывки газет.

Смолкнувший подъемный механизм четким силуэтом вырисовывался на фоне серого неба, а оживленность шахтерского поселка сменилась какими-то отчаянно-суетливыми приготовлениями к отъезду.

— Этот зной давит нас не хуже закона белых, — сказал Тзоло, высвобождая плечи от ноши и сбрасывая ее к своим ногам, прямо в дорожную пыль.

— Или не хуже той беды, что нам пришлось пережить на этой проклятой шахте, — поддержал Мейки.

— Есть вещи, о которых лучше не говорить, — заметил Тзоло. — Мы избавимся, погодите, от законов белых, но избавиться от душевной муки, которую нам пришлось пережить, нам никогда не удастся.

Они помолчали, так как при воспоминании об этом их вновь охватила печаль.

— Давайте остановимся на ночь здесь, чтобы отдохнуть к завтрему, — предложил Темба.

— Ну нет, — возразил Мейки, — лучше мы всю эту ночь прошагаем и тогда завтра к вечеру уже будем дома. Сейчас, когда мы почти дошли до родных мест, я не чувствую усталости, и ноги мои сильны как никогда.

— Остановимся здесь, — заявил Тзоло решительно.

Он пролез через дыру в проволочном ограждении, и они зашагали за ним по глубокому с крутыми извилистыми берегами высохшему руслу реки.

Так было всегда. Тзоло был их командиром. Еще когда они жили в родной деревне, Тзоло — вот кто первым начинал пашню, а когда скудная земля истощилась и стала совершенно бесплодной, они все пошли за ним в пункт вербовки рабочей силы.

Однажды они последовали за ним даже в тюрьму. Правда, это случилось очень давно, много лет тому назад. Он обладал железной волей, и так было всегда.

— Вот отличное место, — сказал Тзоло, сбрасывая сверток одеял на песок под крутым берегом.

— Может, нам лучше пойти вон туда, где река сворачивает. Там бы нас не заметили с дороги, — сказал Мейки. — Здесь слишком опасно!

Наступило молчание, а затем эхо издалека несколько раз повторило его слова: «Здесь опасно… опасно… опасно…»

— Кто это нас передразнивает? — спросил Мейки.

— Это шалят вон те горы, — ответил Тзоло.

Темба решительно положил связку своих одеял рядом с одеялами Тзоло.

— Место что надо, — сказал он.

Некоторое время они молча сидели на постепенно остывающем песке, наблюдая, как тень, отбрасываемая высоким берегом, медленно наползает на русло реки.

Тзоло, он первый прервал молчание.

— Вы помните, как мы проникли сюда через дыру в проволочном ограждении? — спросил он.

— Да, помним, — ответил Темба. — Это ты заметил эту дыру.

— А что это значит, пролезть через дыру?

— Это значит, что мы находимся во владениях какого-то белого фермера.

— Ну, а если я скажу, что у меня в животе урчит от голода, тогда что?

— Тогда я скажу, что на такой, как эта, ферме, наверняка имеются овцы.

— Ну, Темба, ты настоящий товарищ… Настоящий, — повторил Тзоло, хлопнув его по спине.

Темба был горд и доволен собой.

— Это у тебя я научился таким вещам, — промолвил он.

Их слова почти не доходили до сознания призадумавшегося Мейки. Он мечтал о той радости, которая ожидает его дома по возвращении, вспоминал те горести и беды, что остались позади, там, на шахтах; вспоминал, как он сам только чудом спасся от смерти под грудой обвалившейся земли, заживо похоронившей многих его товарищей, и думал о тех разговорах, которые начались после катастрофы насчет белых владельцев шахт, не обеспечивших должным образом безопасность работ. Он вспомнил о своем друге Моисее, который погиб при этом всего лишь за каких-то два дня до того, как навеки распрощаться с рудником, два дня до того, как вернуться домой к своей семье. А как он радовался, глаза его прямо светились от счастья, когда он рассказывал о своем доме. А потом грохот обвала, словно разорвало гигантскую пушку, потолок шахты обрушился ему на голову и погреб под собой навеки его мечты.

Потом Мейки вспомнил первые несколько дней после обвала, когда оставшиеся в живых с надеждой в сердце раскапывали землю, и как прошло еще много дней, прежде чем надежда покинула их.

Но главным образом Мейки думал о доме и о том полном тревог периоде ожидания, который выпал на долю его жены и жен двух его товарищей, ведь их жены, видимо, уже знают о случившемся на шахтах бедствии от тех, кто вернулся в Мозамбик поездом, поэтому наверняка волнуются за их судьбу. Он расскажет, вернувшись, что им пришлось бы еще две недели ждать подходящего транспорта, вот почему, когда Тзоло сказал: «Пошли пешком», они скатали свои одеяла и двинулись вслед за ним.