Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
Шрифт:
Ушла, подалась к югу с богатым дурнем. Красные птицы и черноглазые мужчины. Да, кой-чего с тех пор повидала. У меня все о’кей, пробилась, и холод теперь донимает уже меньше.
Те месяцы я прожила с Хахалем в двух комнатках: скрипучая кровать на кирпичах, за окнами крыши, источающие пар сквозь щели. Долгими закатными часами я сковыривала ногтями с битума податливые пузыри, мазок за мазком писала по картону теплым маслом, и тюбики нагревались до того, что надписи с них переходили мне на руки. Рисовала поезда: их красные морды и рельсы внизу черными шрамами. Когда он трогал меня своими перепачканными руками, казалось, что на ладонях у него липкий мех. Он крыл крыши, и все линии и перекрестия на его ладонях исчезали под слоем битума, а у меня на боках оставались витые следы его пальцев и их черный запах. Бывали дни, когда мы не вылезали из постели, вентиляторы крутились и жужжали, мы пили холодное вино и ели грубый черный хлеб. По вечерам в барах бывало полно пьяных, некоторых из них на жаре тошнило. Танцуя, я не смотрела на них, видела перед собой плоскую голую равнину за домом в Ла-Розе; из затемненных комнат она казалась желтовато-рыжей, но, если выйти, пройтись по ней, ноги чувствуют под собой жесткий жгучий песок, и цвет его переходит в чахло-коричневый.
Все думаю о том, как это было, и всегда это бывает одинаково. Возвращаюсь домой, они обкладывают сиденье повозки шкурами. Ребенок в доме, в постельке, личико вытянутое и синеватое. Дыхание слабыми, придушенными всхлипами,
Потом мул ведет нас по оврагу вниз, туда, где свет пластается по земле, как гладкая пленка с яйца. Я спотыкаюсь, хватаюсь за круп мула, ладонью ощущаю ребра под жесткой, мышиного цвета шерстью. Старик идет впереди, его спина под одеждой как обитая кожей доска. Мать останется сидеть там, в дыму, до конца: спокойно ждет, когда можно будет забрать кости.
Идем час за часом, солнце уже высоко, вдруг впереди пустынная полоса дороги. Весь в слепящем мареве, старик поджидает меня, поворачивается и снова говорит, что мне это пригрезилось. Я вижу у него за поясом нож, под мышкой пончо: все ясно, к ней он не вернется. Я тоже к ней не вернусь. Во рту вкус дыма, птицами кружат перед глазами искры, запах паленого и это узкое белое личико в мятущемся пламени. Старик бредет со своим мулом по шоссе все дальше, дальше, и вот уже грузовики, гудки, голоса: «Девушка, подвезти?»
Помню, пошли дожди, с залива задуло. Она как раз съездила в Лa-Розу. Она всегда оттуда возвращалась затравленная, как собака с распоротым брюхом, которая вот-вот готова вцепиться себе же в лапу. Я вошел, а она мечется кругами по комнате, дует на пальцы. Вижу, руки у нее в ссадинах, ногти содраны до мяса. Рулоны рисунков порваны, дотлевают на полу. Я стал затаптывать их, она застонала, я повернулся, смотрю, у нее в руках спички — чиркает и бросает их в воздух; на лету они сгорают и падают, дымясь. Я схватил ее за руки, все пошло рушиться, стулья на полу трещат, электрическая лампочка вдребезги. Потом смотрю, у меня под рукой ее горящие волосы, и я уже катаю ее по постели. Она все время тихо и протяжно стонала, а меня будто и нет вовсе, будто она вообще не понимает, что это ее придавило. Взгляд спокойный, а горелые волосы так под руками и сыплются. Я потянул ее на пол, а сам слышу: дыхание у меня какое-то мокрое, со всхлипами, будто у бабы, причем она как упала, так и лежит, а губы шевелятся. На них выступила пена, подцвеченная красным в тех местах, где она прокусила их себе до крови. Я стоял над ней, кричал, чтобы она меня увидела. Нет, глаза куда-то мимо смотрят; схватил ее обеими руками за рубашку, и она порвалась. Дал ей пощечину, еще, еще, и уже не ладонями бью, а кулаками. Поднял взгляд, а этот смотрит — соглядатай чертов, — а потом, помню, он что-то спокойно говорит и ее из-под меня вытаскивает.
Он молотил кулаками по полу рядом с ее головой, думая, что бьет ее, даже спросил у меня потом, не убил ли. Пол-то неструганый, все руки себе занозами разу-делал, а она только лежит, стеклянным взглядом в потолок уставясь. По комнате ее испанское бормотанье пополам с серным запахом чего-то горелого. Когда я из-под него ее вытащил, гляжу, у нее волосы местами сгорели, а рубашка сзади порвана. Рубашку я с нее сдернул и укутал ее одеялами: ее всю трясло. Кругом битое стекло, и пальцы у нее почему-то израненные. Она все говорила и говорила в пространство и мотала головой из стороны в сторону, а руками так крепко вцепилась мне в волосы, что ее-то я уложил, а вот отстраниться — никак. Пришлось вплотную припасть лицом к ее лицу, правда она меня все равно не видела; коснулся ее запекшихся, прокушенных губ, а у нее даже на зубах тускнела подсыхающая кровь. Лежит и часто-часто дышит прямо мне в лицо, я вновь и вновь зову ее по имени; наконец услышала. Взгляд стал почти нормальным, а руки от волос отцепились, по лицу мне провели и упали на груди, сжали их.
Наступает вечер, поздно, Хахаль сидит у окна. В окно наносит дождик, и он смотрит, как дымные поезда дергаются на сортировке; влага над теплой сажей висит в воздухе тонкой пылью. Зажмурился как от пощечины, слыша, как она, схватив себя за горло, переворачивается во сне. Я что-то говорю, а Хахаль только нюхает разбитые костяшки пальцев (ею пахнут), и полосатые занавески колышутся всю ночь.
Под утро он принялся шагать туда и обратно по комнате от двери к окну. Руки держал осторожно, на весу; посмотрел на меня. Глаза у него, кажется, были серые с длинными ресницами, правое веко, чуть припухшее, делало выражение лица с этой стороны более мягким. Наконец он повернулся и вышел; его остроносые башмаки слабым выщелком отсчитывали каждый шаг по ступеням вниз.
Проснувшись среди скомканных одеял, она поднесла пальцы к лицу. Мы медленно ели хлеб, ее рот еще чуть кровоточил. Как сейчас вижу ее: лето, она в их комнате у плиты, от пота волосы тусклые, а губы кривятся — дешевое вино, конечно; вот она расправляет на себе хлопчатобумажную юбку, отбрасывает волосы назад, чтобы наклониться с сигаретой к горелке, и хмурится: больно уж резко пыхнуло синее пламя. Утром она проходит по улице под моим окном, ее узкая черная юбка в конце разреза надорвана — там, где он натягивается бедром при ходьбе. Оглянувшись, она видит, что я смотрю, покупает у слепого на углу гвоздики, возвращается, подбрасывает их ко мне. Она смеется, а цветы, бледные, падают вокруг нее, их длинные стебли переплетаются. Улица затенена домами, и ее обращенное ко мне лицо в раме черных волос еле различимо. Она и так-то мала, да еще перечеркнута скрещениями теней.
Отчаявшись застегнуть распухшими пальцами пуговицы на рубашке, она попросила меня раздобыть какого-нибудь лекарства — подержать в нем руки. Я покупал в аптеке дезинфицирующую жидкость и бинт, представлял себе, как она нетвердо стоит у кушетки, трогает лиловыми пальцами губы. Назад чуть не бежал, но знал, что ее уже нет, ушла и почти ничего не взяла с собой. Обгорелые рисунки были выметены и выброшены — видимо, в окно. Вскоре она уехала навсегда, увозя припрятанные в грузовике тридцать фунтов мексиканской травки для какого-то покупателя в Детройте. Я отправился на север, как можно дальше, и в Оттаве на меня в ту зиму непрестанно сеялся снег, студил и счищал с меня тот грязный жар, который лип ко мне месяцами, а от нее у меня не осталось ничего, кроме наброска, который
я когда-то извлек из тайника, где она их прятала: рельсы, пути, поезда на них темными рубцами, а за ними небо, зияющее как дыра.Состав сборника
Автор | Название | Права на произведение | Переводчик | Права на перевод | Страница в сборнике |
---|---|---|---|---|---|
А. Зверев | Тридцать пять штрихов к портрету Америки | 3 | |||
У. Сароян | Разве сегодня не тот самый день? Сароян, или 1964 | Е. Гасско | Изд-во «Радуга» | 20 | |
У. Стайрон | Шадрач | В. Бошняк | Изд-во «Радуга» | 28 | |
С. Беллоу | Серебряное блюдо | Л. Беспалова | Изд-во «Радуга» | 57 | |
А. Миллер | «Бьюик» 1928 года | М. Зинде | Изд-во «Радуга» | 90 | |
Р. Стоун | Водолей на исходе | А. Хорев | Изд-во «Радуга» | 102 | |
Т. Капоте | Здравствуй, незнакомец | А. Михалев | Изд-во «Радуга» | 116 | |
А. Адамс | Моллин пес | Р. Облонская | Изд-во «Радуга» | 129 | |
Г. Пейли | Загровский рассказывает | М. Кан | Изд-во «Радуга» | 143 | |
К. Бойл | Сент-Стивенс-Грин | М. Мушинская | Изд-во «Радуга» | 160 | |
Дж. Гарднер | Нимрам | И. Бернштейн | Изд-во «Радуга» | 168 | |
Дж. Апдайк | Такие респектабельные дома | Е. Гасско | Изд-во «Радуга» | 191 | |
Э. Тайлер | Тебя все еще ждут | Ф. Лурье | Изд-во «Радуга» | 214 | |
У. Ле Гуин | Два дома профессора | В. Баканов | Изд-во «Радуга» | 238 | |
Р. Прайс | Ночь и утро в Панацее | Е. Гасско | Изд-во «Радуга» | 244 | |
Дж. Кэрол Оутс | Агония | А. Шурупов | Изд-во «Радуга» | 261 | |
П. Эдвардс | Сестры | Ю. Рейдель | Изд-во «Радуга» | 279 | |
А. Дабес | Раз-два, левой! | Г. Зеленин | Изд-во «Радуга» | 286 | |
Б. Энн Мейсон | Истории про Большую Берту | А. Шурупов | Изд-во «Радуга» | 307 | |
Т. О'Брайен | Вслед за Каччато | А. Злобин | Изд-во «Радуга» | 323 | |
С. Воун | Крошка Макартур | В. Баканов | Изд-во «Радуга» | 344 | |
Дж. Маккласки | Возвращение Джона Генри | Д. Ханов | Изд-во «Радуга» | 365 | |
Т. К. Бамбара | Реймонд на старте | М. Жирмунская | Изд-во «Радуга» | 378 | |
Дж. Алан Макферсон | Место под солнцем | О. Кириченко | Изд-во «Радуга» | 387 | |
Э. Уокер | Месть Ханны Кемхаф | М. Пастер | Изд-во «Радуга» | 413 | |
Лесли М. Силко | Колыбельная | О. Климова | Изд-во «Радуга» | 429 | |
М. Моррис | Колючая стена | Н. Бать | Изд-во «Радуга» | 440 | |
Д. Сантьяго | Личность | В. Рынкевич | Изд-во «Радуга» | 454 | |
Т. Галлахер | Дурная компания | Ю. Здоровов | Изд-во «Радуга» | 461 | |
С. Зонтаг | Манекен | Н. Галь | Изд-во «Радуга» | 474 | |
Д. Бартельм | Бишоп | И. Сумарокова | Изд-во «Радуга» | 483 | |
С. Кинг | Грузовики | О. Васильев | * | 489 | |
Р. Карвер | Как же много воды вокруг | Ю. Здоровов | Изд-во «Радуга» | 507 | |
М. Гордон | Делия | О. Гулыга | Изд-во «Радуга» | 514 | |
Э. Битти | Дачники | Ю. Жукова | Изд-во «Радуга» | 521 | |
Дж. Энн Филлипс | Эль-Пасо | В. Бошняк | Изд-во «Радуга» | 537 |