Современная идиллия. Книга 1.
Шрифт:
– Ах, голуби, голуби! – вздохнул он, – все-то вы отягощаетесь! все-то придумываете, как бы для нас лучше, да как бы удобнее… Легко ли дело из пушек палить, а вы и того нестрашитесь, лишь бы польза была!
Но упоминовение о пушках и возможности войны не могло и на разговор не повлиять соответствующим образом. На сцену выступил вопрос о боевой готовности.
– А как вы полагаете, Полкан Оамсоныч, – спросил Перекусихин 1-й, – ежели теперича немец или турок… готова ли была бы Россия дать отпор?
– То есть, ежели сейчас… сию минуту… пиши пропало! – отчеканил Редедя.
– Что уж это так… очень уж как будто решительно! – испугался Перекусихин 1-й.
– Да как вам сказать…
– Уж будто…
– Несомненно-с. И не только у нас – нигде полководцев нет! И не будет-с.
– Однако же, если есть потребность в полководцах, то должны же отыскаться и средства для удовлетворения этой потребности?
– И средства есть. И предлагали-с.
Редедя, видимо, ожесточился и начал с такою быстротой посылать ножом в рот соус с тарелки, что тарелка скрежетала, а сталь ножа, сверкая, отражалась на стене в виде мелких зайчиков.
– И штука совсем простая, – продолжал Редедя, – учредите международную корпорацию странствующих полководцев – и дело в шляпе. Ограничьте число – человек пять-шесть, не больше, – но только, чтоб они всегда были готовы. Понадобился кому полководец – выбирай любого. А не выбрал, понадеялся на своего доморощенного – не прогневайся!
– Но кого же в эту корпорацию назначать будут? и кто будет назначать?
– Охотники найдутся-с. Уж ежели кто в себе эту силу чувствует, тот зевать не будет. Сам придет и сам себя объявит…
– Гм…
Проект был удивительно странный, а с первого взгляда даже глупый. Но когда стали обсуждать и рассматривать, то и он оказался не без пользы. Главное, что соблазняло – это легкость добывания полководцев. Понадобилось воевать: господин полководец Непобедимый! вот вам войско, а сухари "верный человек" поставит – извольте вести к победам! И поведет. Идея эта до того увлекла Перекусихина 2-го, что он сейчас же начал фантазировать и отыскивать для нее применения в других ведомствах. Оказалось, что точь-в-точь такие же корпорации было бы вполне удобно устроить по ведомствам: финансов, путей сообщения, почт и телеграфов и проч. С этим мнением согласился и Очищенный.
– Теперича ежели денег нет, если баланец у кого не в исправности, – рассуждал он, – сейчас опустил руку в мешок: господин финансист Грызунов! извольте деньги сыскать!
Меняло же, с своей стороны, так разоткровенничался, что чуть было не обнаружил своей коммерческой тайны.
– Ах, голуби, голуби! – сказал он, – и как это вы говорите: денег нет – разве можно этому быть! Есть они, деньги, только ищут их не там, где они спрятаны!
Тогда начали рассуждать о том, где деньги спрятаны и как их оттуда достать. Надеялись, что Парамонов пойдет дальше по пути откровенности, но он уж спохватился и скорчил такую мину, как будто и знать не знает, чье мясо кошка съела. Тогда возложили упование на бога и перешли к изобретениям девятнадцатого века. Говорили про пароходы и паровозы, про телеграфы и телефоны, про стеарин, парафин, олеин и керосин и во всем видели руку провидения, явно России благодеющего.
– Давно ли я сам в Москву в дилижансе на четвертые сутки поспевал? – дивился Перекусихин 2-й, – а нынче сел, поехал и приехал!
А Очищенный к сему присовокупил:
– Прежде, вашество, письма-то на почте шпильками из конвертов вылущивали – какая это времени трата была! А нынче взял, над паром секундочку подержал – читай да почитывай!
Опять подивились, но только что хотели рассмотреть, следует ли тут видеть руку провидения, явно России благодеющего, как
Перекусихин 1-й дал разговору несколько иной оборот.– А что, в этой Зулусии… финансы есть? – обратился он к Редеде.
– Настоящих финансов нет, а в роде финансов – как не быть!
– И деньги, стало быть, чеканят?
– Чеканить не чеканят, а так делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет – рубль серебра! побольше косточку – пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся – прямо сто рублей. А министры тем временем таким же порядком разменную монету делают. Иной раз как присядут, так в один день миллиончик и подарят.
– Что город, то норов, что деревня, то обычай. Вот ведь какую легость придумали!
– А внутренняя политика у них есть?
– И внутренней политики настоящей нет, а есть оздоровление корней. Тут и полиция, и юстиция, и народное просвещение – все! Возьмут этак "голубчика" где почувствительнее, да и не выпускают, покуда всех не оговорит.
– И это легость большая.
– А пути сообщения есть?
– Настоящих тоже нет. Но недавно устроено министерство кукуевских катастроф. Стало быть, теперь только строить дороги поспевай.
Слово за слово, и житье-бытье зулусов открылось перед нами как на ладони. И финансы, и полиция, и юстиция, и пути сообщения, и народное просвещение – все у них есть в изобилии, но только все не настоящее, а лучше, чем настоящее. Оставалось, стало быть, разрешить вопрос: каким же образом страна, столь благоустроенная и цветущая, и притом имея такого полководца, как Редедя, так легко поддалась горсти англичан? Но и на этот вопрос Редедя ответил вполне удовлетворительно.
– Оттого и поддалась, что команды нашей они не понимают, – объяснил он, – я им командую: вперед, ребята! – а они назад прут! Туда-сюда: стойте, подлецы! – а их уж и след простыл! Я-то кой-как в ту пору улепетнул, а Сетивайо так и остался на троне середь поля!
Пожалели. Выпили по бокалу за жениха и невесту, потом за посаженых отцов, потом за Парамонова и, наконец… за Сетивайо, так как, по словам Редеди, он мог бы быть полезным для России подспорьем. Хотели еще о чем-то поговорить, но отяжелели. Наконец разнесли фрукты, и обед кончился. Натурально, я сейчас же бросился к Глумову.
Из слов его я узнал, что он предположил завтра же переехать на квартиру Редеди. И что всего удивительнее – передавая мне о своем решении, он не только не смутился, но даже смотрел на меня с большим достоинством, нежели обыкновенно. Признаюсь, я не ожидал, что все произойдет так легко, без борьбы, и потому рискнул сказать ему, что во всяком мало-мальски уважающем себя романе человек, задумавший поступить на содержание к женщине, которая, вдобавок, и сама находится на содержании, все-таки сколько-нибудь да покобенится. Но и на это он возразил кратко, что, однажды решившись вступить на стезю благонамеренности, он уже не считает себя в праве кобениться, а идет прямо туда, куда никакие подозрения насчет чистоты его намерений за ним не последуют. И в заключение назвал меня маловером.
Покуда мы таким образом полемизировали, Фаинушка, счастливая и вся сияющая, выдерживала новую немую сцену со стороны Перекусихина 1-го.
– Так не будет квартиры? – спрашивал взорами тайный советник.
– Не будет! – взорами же отвечала Фаинушка.
– Но в таком случае надеюсь, что хотя квартирные деньги…
– И квартирных денег не будет!
– Однако! ха-ха-ха!
Он залился горьким смехом, а счастливый Глумов толкнул меня в бок и шепнул на ухо:
– Ты посмотри на нее, бабочка-то какая! А ты еще разговариваешь… чудак! Ишь ведь она… ах!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .