Современная канадская повесть

Почти полдень — надо бы встать. В комнате все разбросано, но вставать… О господи! Если в таком кошмаре до родов жить, то хватит, пусть другие рожают! Даже запаха газет не переношу. А кофе… или табачный дым… так уж и подавно. Стоило ей вспомнить об этом, как уже внутри все зашлось. Долорес вздохнула, сделала над собой усилие, села в постели. Больше нельзя лежать. Надо одежду в чистку отнести, и еще…

— Не смей кусаться! — нахально произнес Габи из клетки.

— Заткнись ты, зверюга! — Долорес схватила большой теплый свитер и накинула на клетку. — Хоть немного отдохнуть от твоего скрипа.

Напялив старый ночной халат, который уже еле сходился на животе, Долорес бродила по комнатам.

Есть хочу. Умираю. А поем, тут же стошнит. Уф-ф. Пойду опять лягу.

Ребенок шевельнулся внутри. Долорес никак не удавалось удобно улечься. Хватит вертеться, сама знаю, что ты тут. Невелико счастье, конечно, что и говорить… еще месяцев пять терпеть. Доктор сказал, примерно двадцать восьмого сентября… страшно подумать! Сколько мама ужасов рассказывала про то, какие дети, бывает, рождаются… Астрид, например! А вдруг и у меня такое будет?.. Я не вынесу! Сама не знаю, что сделаю.

Ее охватил ужас. А вдруг… О господи, нет!.. Долорес уткнулась в подушку и заплакала навзрыд.

— Мама! Мамочка!

Стукнула дверь. Долорес сглотнула слезы, утерла нос.

— Это ты, Андре?

— Ты что, все еще в постели? К нам гости.

— Какие еще гости?

Долорес приподнялась на локте, заглянула в кухню.

За спиной Андре топтались двое, хорошо знакомые ей по Фиш-Лейк. Она не знала, как их зовут, но для нее они всегда были «грязные индейцы». Долорес вспомнила, как женщина, тыча палкой, рылась в вонючем мусоре на свалке. А мужчину она видела как-то на задворках, гостиницы, пьяный до омерзения, он едва держался на ногах. И вот сейчас эти оба вперились в нее мутными черными глазами, застывшими на широкоскулых, тупых лицах. У Долорес снова волна тошноты подступила к горлу, едва она уловила запах дубленой кожи мокасин. Она потянула одеяло к подбородку, хотелось укрыться, спрятаться от них.

— Кто… кто это?

— Мои старики.

— Твои?

— Ну да, мать и отец.

— Это… твои старики?

— Да. Может, встанешь, сваришь кофе, а?

— Кофе? Знаешь ведь, что меня от запаха воротит. Дверь закрой.

— Дверь? Ах, ну да. Конечно.

Долорес села в постели, не сводя глаз с закрытой двери.

Его родичи? Эти вот? О господи, если б я раньше знала… Нет, я просто безумная…

— Долли! — крикнул Андре через закрытую дверь. — У нас чай кончился. Да и родители наверняка пива хотят. Мы со стариком пойдем купим.

Долорес молчала. Она притаилась, прерывисто дышала, полуоткрыв рот.

— Ты б встала, с матерью поговорила.

— А?.. Да, сейчас, — с трудом выдавила из себя Долорес.

Она встала, шатаясь, принялась искать, что бы такое надеть на себя. Все теперь стало ей тесно. Наконец отыскала платье, в котором работала вчера целый день. От него пахло потом, перед точно в крови — забрызган томатным соком. Долорес натянула платье, застегнула молнию, взялась за дверную ручку, помедлила.

Поговорить? С кем… с этой?

Рейчел сидела, широко расставив ноги и упершись жирными локтями в жирные колени, разминала в пальцах сигарету из потрепанной пачки «Макдональд». Если б не один-единственный, как бы случайно скользнувший по Долорес взгляд, никак не скажешь, что Рейчел заметила ее появление.

О чем с ней говорить? Что ей сказать?

Тишина в комнате нарастала.

Рейчел зажгла сигарету, глубоко затянулась.

О господи! Хоть бы окно открывалось. Три дня уж Андре прошу…

— Как вы… как вы до города добрались? — еле слышно пролепетала Долорес.

— Как… Джон Мартино, — усмехнулась Рейчел.

— А-а…

Кто такой Джон Мартино? И чему она смеется? Что тут такого смешного?

Снова повисла мучительная тишина.

— Хорошо, что весна, правда? У вас там, наверно, красиво сейчас?

— Угу.

Молчание.

Прекрасно! Не хочешь разговаривать — не надо, тупая старая коровища!

Время тянулось в молчании.

Ох! Хоть бы Андре поскорей приходил! Окно бы открыл. Я больше не могу.

Долорес подтащила к окну кухонный стул, встала на него и принялась колотить ладонью по оконной раме, Рейчел с полным безразличием взирала на нее, продолжая пыхтеть сигаретой. Внезапно рама подалась, и фрамуга подскочила кверху, прищемив Долорес пальцы.

— Ой! Черт!..

Рейчел загасила сигарету об яичную скорлупку посреди немытой с завтрака тарелки и принялась за очередную.

— Как… как, по-вашему, Андре выглядит? — в отчаянии произнесла Долорес.

— Хорошо.

Протаскивая мимо Рейчел стул, чтоб задвинуть его под стол, Долорес бросила взгляд ей на голову.

Вшивая! Старая, грязная скотина…

Вошел Андре, волоча ящик пива, за ним топал Исаак с другим ящиком. Исаак водрузил свой ящик на кухонный столик, рванул на себя крышку, вынул четыре бутылки, одну за другой вскрыл их зубами. Мерзкие зубы, прямо клыки звериные, подумала Долорес.

Исаак отпил из одной бутылки и, скривившись, протянул ее Долорес.

— Чертовы зубы… уже не те стали. Пора открывалку покупать.

Долорес, едва подавив тошноту, уставилась на горлышко протянутой бутылки.

Мне пить… после него?..

— Давай-ка, Долли, телевизор матери включим, — сказал Андре, наклоняясь, чтоб повернуть тумблер.

Едва на экране появилось изображение, Исаак вытащил из-за стола свободный стул, подтащил поближе, плюхнулся на него, вытянув ноги и приподняв кепку со лба за козырек. Не отрываясь от экрана, смачно отхлебнул из бутылки, затем звучно рыгнул. Ни Андре, ни Рейчел при этом и бровью не повели.

Андре сел на пол.

А мне куда садиться? Тоже на пол, что ли, эти два чучела ведь стулья заняли… Черт побери, взял бы Андре да и выставил их отсюда! Вшивые дряни! Как он смеет меня с ними равнять!..

Долорес демонстративно вылила пиво из бутылки в раковину. Подавшись к Андре, она потянула его за рукав, мотнула головой в сторону двери.

— Ты что, знал, что они приедут? — шепотом спросила она, когда дверь за ними закрылась.

— Нет, откуда?..

— Ну и как, не думаешь ли ты их выставить? Я тебе не…

— Выставить? Это ж мои старики. Может, они у нас погостить захотят.

— Чего, чего? — тонко взвизгнула Долорес. — Чтоб они тут спали? Интересно, где ты их уложишь!

— Вы с матерью на кровати. А мы с отцом на полу.

— Чтоб я… с ней?.. У нее вши, может, она еще и клопов привезла!

Андре усмехнулся.

— Подумаешь, дело какое! Дегтярным мылом помоешься.

— Что?!

Он повел плечами, опять усмехнулся, открыл дверь, шагнул в комнату. Остановился посредине, кинул через плечо: