Современная канадская повесть
Шрифт:
Они переехали в новую квартиру на Сент-Джордж-стрит, окна выходили на большие викторианские дома из темного кирпича, на дома студенческого братства с греческими буквами на медных дощечках у дверей. Были изысканные завтраки по воскресеньям — в шафрановом халате Вера потчевала мужа дыней и яичным коктейлем «Бенедикт», халат иногда заманчиво распахивался, и ему открывалась статная нога медового цвета. Лэндон сам не мог поверить в свое счастье. По вечерам, разумеется, звучали стихи и полная экстаза русская музыка. Иногда приходили Верины друзья с «Си-би-си», в основном бледные молодые дамы в черном, а с ними — женоподобные мужчины, которые пили «Дюбонне» и презрительно высказывались о Торонто. Были поездки за город с Бланш и Хьюзом. Они петляли по холмам Альбиона. Хьюз сидел за рулем своего «хамбера», руки — на английский манер — в кожаных перчатках. Частенько останавливались у деревенских забегаловок и пили там чай, ели булочки с маслом. Спали Лэндон и Вера нагишом, лето шло на убыль, и Лэндон все чаще гладил ее по животу, наливавшемуся соками, и поражался главному таинству жизни. Вера обнаружила, что и она неплохо умеет играть словами, и добилась перевода из производственного отдела в отдел рекламы. А еще месяца через полтора стала работать в компании «Кауэн, Кроуфорд и Эйсли». Вскоре ей доверили рекламу большой партии дамского белья. Теперь Лэндон читал прозу жены на афишных столбах и в семейных журналах. А вот с его собственными писаниями было хуже — что-то заколодило.
Выпал снег. Он бродил по улицам, сосредоточенно думая, словно ученый, стараясь родить какой-нибудь хитрый сюжет, что-нибудь свеженькое, но честно предавался опасным мечтаниям, пленительным грезам о богатстве и честно заработанной славе. А тем временем плотные коричневые конверты падали в его почтовый ящик с монотонной регулярностью.
Январским воскресным вечером, в шесть часов, у него родилась дочь, и Лэндон был счастлив. Акушер, тоже старый друг семьи, оказался крикливо одетым здоровяком, он смеялся, обнажая полный рот золотых коронок. Шутки так и сыпались из него, и он постоянно притрагивался к собеседнику, похлопывая Лэндона по спине, когда они шли перекусить в больничную столовую. Его тяжелые, с большими костяшками руки сжимали чашку кофе, и Лэндон сидел, не в силах оторвать глаз от этих лапищ, которые только что орудовали в теле его жены. Это было по меньшей мере поразительно. Доктор уверял, что роды прошли легко, а его золотые жернова при этом так и искрились.
— Родила как кошка, дружище! Не то что ее сестрица. Той мне пришлось вспороть живот, иначе не видать бы Хауэрду белого света. Правда, не знаю, стоило ли мучаться… надеюсь… вы понимаете. Но наша маленькая Вера! Точно как моя первая жена, да упокой господь ее душу. Удивительная эластичность в области таза. Конечно же, — говорил доктор, усмехаясь в кофейную чашку, — эта девочка создана для того, чтобы рожать. Может родить дюжину без всяких хлопот.
Лэндон, как и подобает счастливому отцу, принялся выстилать гнездышко перьями: натащил детского питания, собрал замысловатую кроватку (для него это — большая работа), купил ворох дорогих музыкальных игрушек — когда-нибудь они порадуют дочь. В погожие дни он с гордостью катал по кварталу Вирджинию-Энн, которая возлежала в большой плетеной коляске с высокими тонкими колесами. Хьюз Ритчи выписал ее из Лондона, из «Харродза» [24] . Но теперь, когда их было трое, квартира оказалась слишком маленькой — материнство и Лэндон стали вызывать у Веры раздражение. Он перестал выдавать продукцию. На вечеринках люди уже не спрашивали его насчет «Окна», а некоторые зловредные типы интересовались, пристроил ли он что-нибудь за последнее время. Вера жаловалась на дороговизну, на то, что она привязана к дому, на летний зной и на запах из его подмышек. У девочки все время болел животик, она кричала, и по ночам Лэндон разгуливал по квартире, перекинув орущую малютку через плечо. Соседи позвонили управляющему домом, и Лэндона с семьей попросили выехать.
24
Фешенебельный универмаг в Лондоне.
За безумные деньги они сняли дом на Данвеган-роуд и наняли миссис Боксли, седовласую английскую бабулю, вести хозяйство и смотреть за ребенком. Вера снова занялась рекламой нижнего белья у «Кауэна, Кроуфорда и Эйсли», а Лэндон облюбовал себе чердак, огромную берлогу, где он изучал балки и перекрытия старого дома, либо сидел и писал немыслимый диалог, сгорбившись над пустым и кем-то брошенным матросским сундучком, заменявшим ему стол. Под ним миссис Боксли чистила пылесосом комнаты и распевала популярные песни военных времен из репертуара Грейси Филдс и Веры Линн. Она и понятия не имела, что иногда Лэндон, тоже большой любитель минувшего, тихонько напевает вместе с ней «Белые скалы Дувра» или «Пел соловей на Беркли-сквер».
Вечерами он смотрел по телевизору работу других сценаристов или читал книги, взятые в библиотеке. «Десять шагов на пути к карьере телесценариста», «Справочник телесценариста с указателем рынков сбыта», «Как продать вашу пьесу на телевидение?» В пустой комнатенке рядом с кухней Вера в черном трико и водолазке делала упражнения под музыку из «Лебединого озера». После рождения ребенка она пыталась восстановить форму, для чего извлекла из недр памяти балетные уроки детства. Уперев руки в бока, она энергично сгибала ноги в коленях или с фантастической легкостью порхала по комнатке на пальчиках, сосредоточенно покусывая губы и хмуро поглядывая на репродукцию Дега «Танцовщица с букетом». Волосы туго стянуты в темный пучок, да еще этот костюм, от которого мурашки по коже, — вид у нее был жутко грозный, того и гляди живьем съест. Он знал — тут еще и потребность выпустить пар. И еще — эта диковинная джига была пляской воина перед походом.
А его работа тем временем шла из рук вон плохо. С отчаяния он перестал писать пьесы и взялся за роман. Речь опять-таки шла о детстве, но лиха беда начало, и что-то вроде стало получаться. Он вдруг оказался в тисках чего-то таинственного и замечательного. Страница за страницей слетали с машинки, и угнетенный дух его снова воспарил. Каждый день он просыпался в возбуждении, эта работа обогащала его, он смотрел на мир новыми глазами. Он поддался ее колдовским чарам, в нем действовала какая-то неведомая внутренняя сила, перед которой он преклонялся, как перед святыней. Они правы, черт бы их подрал, историю не обманешь. Жизнь художников полна тягот и лишений, и все же они — счастливцы. Он писал неистово, торопливо, уверенный, что напал на жилу, что черпает из глубокого источника всех творческих деяний. Под его клацающей машинкой старый корабельный сундучок словно трясся, отдавая хранившиеся в нем сокровища — существительные и глаголы, наречия и прилагательные. Вера заметила, что он словно ожил, и саркастические выпады с ее стороны прекратились. Известие о том, что он пишет роман, она встретила странным молчанием. Охваченный дьявольской страстью, он писал так две недели, расточительно сжигая свечу своего вдохновения с обоих концов, и вот стеариновая палочка зашипела, брызнула напоследок пламенем — и погасла, погрузив его чердачное логово во мрак.
Как-то в пятницу он уселся за машинку, предвкушая еще один хороший рабочий день, но вдруг что-то разладилось. Так складно, как раньше, уже не писалось. Некоторые куски получались безжизненными, персонажи местами произносили какую-то несуразицу. Перечитывая написанное, он узнал нескольких знакомых из своего отрочества, лишь слегка замаскированных. Одного из них, некоего Джека Сполдинга, он никогда не любил и вот теперь, изрядно исказив истину, вывел его эдаким злодеем. Если этот роман опубликуют, Сполдинг запросто может подать в суд; а то еще лично заявится в Торонто из Бей-Сити
и уложит Лэндона с одного удара — он сейчас преподавал физкультуру в школе. Но не годилось и многое другое, не годилось катастрофически. Слова тяжеленные, какой-то железный колчедан, золото дураков, а благородного металла тут не было и в помине. Душа Лэндона стонала, изнемогала от отвращения. Он читал рукопись, и собственные слова били его в солнечное сплетение. Он чувствовал, что тонет, и, подобно умирающему, жаждал начать с нуля, выйти к стартовой черте, предпринять еще одну попытку. Но, как и умирающий, он знал: у него не хватит воли, не хватит сил. В десять часов он смылся из дому и, как беглец, весь день прятался в темноте кинотеатра. Там шел «Мятеж на Кейне», и Лэндон, завороженный, смотрел, как Хэмфри Богарт в роли этого сумасброда Куига перебирает стальные шарики, сидя перед судом присяжных [25] .25
Популярный фильм по одноименному роману Г. Вука, главный герой которого капитан Куиг терроризирует команду своего корабля «Кейн». Хэмфри Богарт — известный американский актер.
Наступали выходные, он изо всех сил старался не думать о романе. Ему позарез нужно было отвлечься — что угодно, только не идти наверх к матросскому сундучку, этому ящику Пандоры. Вера была больна, лежала с сильной простудой, и в субботу утром Лэндон, снедаемый чувством неизбывной вины, выскользнул из дому и посмотрел еще три фильма. Остаток выходных он безвылазно просидел перед телевизором, совершенно одурманенный мешаниной из футболистов, хоккеистов, поющих кукол и циркачей-эквилибристов, Элмера Фадда и Человека-шара [26] . В спальне наверху под стегаными и ватными одеялами лежала Вера и читала роман под названием «Не как посторонний» [27] . Все время брюзжала и капризничала, больная, она была невыносима. Телевизионный марафон Лэндона выводил ее из себя, иногда она кричала сверху: нельзя ли потише? Когда он принес ей аспирин и апельсиновый сок, она была готова накинуться на него с кулаками.
26
Герои комиксов и мультфильмов.
27
Роман американского писателя Мортона Томпсона.
— Как проводите выходные, мистер Интеллектуал? «Мышкитеров» [28] уже проработали?
Лэндону было жаль ее. Она лежала в постели вспотевшая и бледная, острый носик покраснел и чуть вспух от частого пользования салфеткой, обычно живые глаза превратились в застывшие камни. Она знала, что выглядит ужасно, и негодовала из-за этого. Страдало ее тщеславие, она становилась более уязвимой. Когда миссис Боксли ушла на выходные, Лэндон мудро определил границы своей территории и старался их не нарушать. Чтобы успокоить крошку-дочь, он играл на полу в какие-то игры, корчил идиотские рожи и изображал из себя утенка Дональда и Мортимера Снерда [29] . В старой кухне с высоким потолком он открывал банки с морковным пюре и телятиной, грел молоко на плите, и, поднося спичку к шипящей струе газа, которая тут же превращалась в огненно-голубое кольцо, каждый раз боялся — а вдруг взорвется? Но он был рад, что эти простые заботы позволяют ему отвлечься. Закатав рукава выше локтя, он менял мокрые пеленки, случалось, прихватывал себя прищепкой за палец, но в общем управлялся и многое осваивал. Ему удавалось сохранять мир, и в доме царило натужное затишье.
28
Герои мультфильмов Диснея, мыши-мушкетеры.
29
Герои мультфильмов Диснея.
В понедельник вернулась миссис Боксли, и Лэндон с тяжелым сердцем поплелся на свой чердак. Дрожащими руками он принялся листать рукопись романа. Увы, опасения трехдневной давности подтвердились — нет, приумножились. Спасти его детище можно лишь одним способом — переписать все заново. А не пора ли вообще положить конец этой писанине и начать жить как все нормальные люди — без лишних претензий? Ему не удалось выбиться, но что из того? Многим не удается. Вот и стань одним из многих. Стыдиться тут особенно нечего, к тому же, если не поленишься намотать себе на ус, из неудачи можно извлечь важный урок. Проявляй смиренность, терпение, стойкость духа, еще кое-какие возвышенные качества. Но — пропади все пропадом, гори огнем — до чего он болезненный, этот урок! Ведь теперь нужно надеть свою неудачу, как шутовской наряд, и выйти в нем на люди. Это будет балахон из векселей, а в прорези будет унизительно торчать его голова. Лэндон смотрел вниз на улицу через чердачное оконце и клял себя за несостоятельность. В общем, придется устраиваться на работу, а писать можно по вечерам и в выходные. То, что он накропал, — побоку, и искать место, может, где-то в рекламе или на телевидении. Но не сейчас. Было начало декабря, и, раз уж он четко решил переменить курс, пусть останется время на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Поскольку Лэндон обожал выходить к стартовой черте, он сказал себе: начну искать работу в первый понедельник нового года. В этом было что-то символическое. А пока, до конца месяца, он может с чистой совестью бездельничать и размышлять над великими переменами, которые грядут в его жизни. Вере он скажет в канун нового года, и она, конечно, будет рада это слышать. Когда-то она считала его человеком талантливым, но теперь полностью в этом таланте изверилась. Что ж, она права. Всему есть предел. Его охватило необычайное возбуждение. Словно гора свалилась с плеч.
Всю следующую неделю Лэндон лишь делал вид, что пишет. Каждое утро он протаскивал в свою берлогу книжки о путешествиях и детективы Эллери Куина [30] . А заодно хрустящий картофель, шоколад «Натти бранч» и фрукты. Он вдруг воспылал страстью к апельсинам — перочинным ножом производил вскрытие плода, четвертовал его, а потом высасывал каждую дольку до корки, прижимая ее к зубам, как боксерскую капу. Зима строила козни, погода чудила и плутовала, по небу перекатывались громадные темные облака и посылали на землю потоки града, который барабанил по крыше над головой Лэндона. Градины шрапнелью рассыпались по газонам, но тут же исчезали в лучах невесть откуда взявшегося солнца. Пожевывая препарированный апельсин, Лэндон читал об охоте на слонов в Кении или глазел в окно на загустевшее небо. Вера постепенно выздоравливала, но оставалась слабой и раздражительной. Дабы не быть заподозренным, Лэндон время от времени постукивал на машинке, выдавал какую-то белиберду на уровне комиксов, а то и просто тюкал по клавишам-знакам: звездочка, доллар, процент. Иногда рожал кретинские афоризмы. «Если жизнь — это ваза с вишнями, то кто подбирает косточки?» Или: «Я видел лучшие дни, но, к сожалению, они не видели меня». Ближе к вечеру он собирал эти дурацкие, испещренные невесть чем страницы и сжигал их в корзинке для бумаг — горестный и подлый ритуал самозванца.
30
Американский писатель, автор популярных детективных романов.