Современная новелла Китая

— Дядя Чжэн, выйдите на минутку, мне надо вам кое-что сказать!

— Эрлань, что у тебя там? — спросила У Айин. — Заходи, рассказывай!

Девушке пришлось войти. Следом за ней плелся коренастый парнишка. У Айин тут же представила их мне. Это была одна из трех пар, собиравшихся на следующий день играть свадьбу. Невеста — Ван Эрлань, жених — Чжэн Юньшань.

— Ну, как дела? — продолжала У Айин. — Все готово? Видите, сам уездный секретарь приехал на вашу свадьбу!

Ван Эрлань тихонько вздохнула, опустила голову:

— Ничего не выйдет, товарищ У…

— Что случилось? — быстро спросила У Айин.

Ван Эрлань долго мялась, вся красная от смущения, не решаясь выговорить ни слова. Жених не стерпел.

— Что случилось? — выпалил он. — Да у ее папаши ветер переменился! Только что сказал мне свое последнее слово: чтобы было пятьсот юаней. Будут — хоть завтра играйте свадьбу, говорит, нет — так шиш вам!

Посыпались вопросы:

— Правда, что ли?

Ван Эрлань, едва сдерживая слезы, молча кивала.

Такой неожиданный поворот дела всех поразил. В этот момент в комнату со двора гурьбой ввалились ребята, занимавшиеся приготовлением к свадьбе. Услышав, что все рушится, они просто остолбенели. Я спросил, был ли улажен этот вопрос с семьей невесты. Тут все разом заговорили. Шум стоял невообразимый. Но главное я все же понял. Отец невесты Ван Цзянню действительно обещал не требовать выкупа. Эрлань и Чжэн Юньшань это подтвердили. Еще я понял, что молодые люди любят друг друга. Живут по соседству. Вместе росли. Теперь вместе работают. Родители их не прочь были породниться. Никто и в мыслях не держал, что в последний момент случится такая штука. У Айин чуть не плакала от досады. Секретарь ячейки Чжоу Тева кричал:

— Этот Ван Цзянню нарочно воду мутит! Настоящий вредитель, надо хорошенько его проработать, чтобы впредь неповадно было!

Я поспешил сказать:

— Давайте сначала разберемся как следует, выясним, почему вдруг он переменил решение.

Молчавший до сих пор секретарь Чжэн Гуюй подал голос:

— Верно. Пойду поговорю с ним, — и ушел, забрав с собой Ван Эрлань и Чжэн Юньшаня.

Чжэну Гуюю было за пятьдесят, и я слышал, что прежде, когда здесь был кооператив высокой ступени [49] , он исполнял обязанности секретаря ячейки в селе. Как только началась «культурная революция», его сразу сняли, и лишь недавно он вернулся на руководящую работу. По общему мнению, он один мог уговорить отца девушки. Я спросил о Ван Цзянню — что он за человек? Оказалось, ему уже под шестьдесят, он бедняк. В антияпонскую войну был в ополчении, потом активно участвовал в проведении земельной реформы [50] . Ни к чему как будто не придерешься. Вот только характер упрямый — за это его и прозвали «Старый буйвол». Говорил он мало и редко, но уж если что скажет — словно кол в землю вобьет. Говорят ему идти на восток — он непременно пойдет на запад. Бывало, доставалось ему из-за его упрямства. Чистил он как-то выгребную яму и по неосторожности ляпнул себе на штаны. Сгоряча стал лупить черпаком, приговаривая: «Вот тебе, получай! Вот тебе, получай!» Ну и перепачкался весь, конечно, даже лицо забрызгал. Возможно, тут было некоторое преувеличение, но одно ясно — старик с характером.

49

Крупный кооператив, объединяющий несколько более мелких.

50

Земельная реформа — передача помещичьей земли крестьянам, была проведена в первой половине 50-х годов.

Тем временем вернулся Чжэн Гуюй. Уже без жениха и невесты. Сказал, что Ван Цзянню ни на какие уговоры не поддается, стоит насмерть. А под конец разговора вспылил и ушел из дому.

— Куда бы монах ни пошел, монастыря ему не миновать! — сказал Чжоу Тева. — Вечером придет, я с ним разберусь!

— Секретарь Чжоу, — обратилась ко мне У Айин, — может быть, обсудить этот вопрос на собрании, подвергнуть критике порочную практику выкупа, за которую так цепляется Старый буйвол? Сделать это хотя бы в воспитательных целях?

Предложение было встречено громкими возгласами одобрения, особенно со стороны молодежи. Старый буйвол открыто и нагло попирает брачное законодательство, это надо строго осудить. Вот единственный способ борьбы со злом и несправедливостью.

Чжэн Гуюй, опустив голову, курил и молчал. Лишь когда страсти немного улеглись, произнес с расстановкой, не торопясь:

— Из-за свадебных подарков устраивать судилище — это, пожалуй, слишком! А потом, вы же знаете, старик не испугается. Наоборот. Так можно только все испортить.

Чжэн Гуюй, видимо, был человеком рассудительным, и я его поддержал. Знал по опыту, что беседы и уговоры могут подействовать даже на упрямца. Сам попробую убедить старика, решил я, воспользуюсь своим положением секретаря уездкома. Как-то надо устроить так, чтобы я поужинал у него в доме. Этой мыслью я поделился с Чжэн Гуюем, и он сразу принялся за дело.

— А с теми двумя парами все нормально? — спросил я, и мне дружно ответили, что никаких подвохов тут быть не может.

По просьбе У Айин я согласился их посетить, и мы пошли в дом Ван Шуньси.

Двор старый, но чистый. На дверях парная надпись, на окне в комнате молодых наклеены двойные иероглифы «радость». То и дело приходят родные и знакомые с поздравлениями. Все предвещает счастливое событие. Ван Шуньси — спокойный, приветливый старик. Он долго благодарит меня — само уездное начальство пожаловало на свадьбу, никто в селе и не мечтал о такой чести, во сне и то не видел. И коллективную свадьбу похвалил — и торжественно, и расходов меньше. На усиленные приглашения остаться ужинать я ответил вежливым отказом.

Во вторую семью мне пойти не пришлось — у ворот меня дожидалась Эрлань, сама вежливость и терпение. На мой вопрос, вернулся ли отец, она поспешно кивнула. Я распрощался со всеми и пошел за Эрлань. По дороге она рассказала, что отец ходил в горы за хворостом, а когда, вернувшись, узнал, что секретарь Чжоу собирается у них ужинать, заметил: «Хоть чем-то похож на прежних руководителей. Не захотел пировать в бригаде, придет ужинать в крестьянский дом». И не разрешил жене готовить никаких особых блюд.

Я поспешил сказать:

— Ну, что ж, это правильно.

Эрлань, вздохнув, продолжала:

— Секретарь Чжоу, у отца характер тяжелый, если что не так скажет, вы уж не обижайтесь.

— Постараюсь с ним мирно поговорить, — засмеялся я и вслед за Эрлань вошел во двор. Дом был старенький, на три комнаты, в западной части двора — коровник. Старик, еще крепкий, перебирал сено. Эрлань крикнула:

— Папа, секретарь Чжоу пришел!

Старик поднял голову, скользнул по мне взглядом, буркнул: «Проходите в дом», — и, повернувшись спиной, кинул охапку под навес. В этот момент я увидел на его ватнике большую заплату. Так вот, оказывается, кто не уступал дорогу нашей машине!

Эрлань приподняла рваный дверной полог и пропустила меня в комнату, где занималась стряпней пожилая женщина, видимо мать Эрлань. Чуть позже я заметил подростка лет четырнадцати — пятнадцати, раздувавшего мехи. Как я узнал потом, это был младший брат Эрлань. И мать, и брат встретили меня приветливо, пригласили сесть на кан, что я и сделал, быстро разувшись. Эрлань принялась накрывать столик, стоявший на кане. Вошел Старый буйвол, молча уселся напротив меня. Только теперь я смог его как следует разглядеть: прямоугольное лицо, баки, лоб в глубоких морщинах. Он уставился на меня, видимо ожидая, когда я заговорю. Но если я, например, произносил три слова, он в лучшем случае отвечал одним. Я спросил, сколько он получает за один трудодень, много ли их набирает в году, как ему живется.