Современная проза Сингапура

Лим был одет как картинка — белая спортивная рубашка, белые шорты, белые носки и белые теннисные туфли. Ну точно как реклама «Тайда», насмешливо подумал Куан Мэн. «Белоснежный „Тайд“, белее не бывает».

— Нет, мы с друзьями сговорились сыграть в бадминтон. У отца одного из моих друзей корт при доме. Травяной. А вы играете в бадминтон?

— Не очень. В школе играл немного, и все. А чтоб всерьез — нет.

— Понятно. Я тоже, чтоб на серьезе — нет.

Учитель засмеялся, довольный, что умеет и нелитературно говорить. Куан Мэну определенно нравился этот Лим.

— Я играю просто так, — продолжал Лим. — Чтобы немножко размяться тоже, конечно. Потом в нашей школе учителям рекомендуется заниматься спортом. Но вообще-то играю просто так. Может, сыграем как-нибудь вместе?

— Спасибо, мистер Лим, но игрок я — не очень.

— Не зовите меня «мистер Лим». Очень официально получается. Просто Бун Тек.

— Договорились, Бун Тек, — согласился Куан Мэн, выговаривая имя с некоторой неловкостью.

— Договорились, Куан Мэн. Они улыбнулись друг другу, радуясь новой дружбе.

— Слушай, Куан Мэн, я, то есть, я хочу сказать, мы с женой будем очень рады, если ты какнибудь придешь к нам на обед.

— С удовольствием, спасибо, Бун Тек, — ответил он, все еще пробуя на язык новое имя. Никаких «мистеров Лимов».

— Ладно. Ну, я пошел, а то уже заждались меня, наверное.

— Привет!

— Привет, Куан Мэн.

Куан Мэн бросил газеты, допил кофе и вернулся в квартиру. Он достал синюю авиационную сумку с белой надписью «Авиалиния Малайзия — Сингапур» и уложил в нее чистую рубашку, полотенце, плавки и флакончик крема для волос. Мать была в уборной. Дожидаться ее не хотелось, и он крикнул:

— Я пошел, ма!

— Куда это?

— На весь день пошел.

— А обедать?

— Да не буду я обедать, ма! Я с товарищем договорился, поедем купаться в Чанги.

— Пообедай и отправляйся.

— Нет, ма. На пляже поедим.

— Тогда возвращайся к ужину. Куан Мэн рассчитывал весь день провести с Люси.

— Ужинать я не приду. Я у товарища поужинаю.

— Ну хорошо, только смотри в море поосторожней.

— Не бойся, я же хорошо плаваю.

— Знаю, знаю. Как раз кто хорошо плавает, те и тонут.

— Ладно, ма.

— Всего тебе хорошего.

Поговорили, подумал он. Да еще через дверь уборной.

— Всего тебе хорошего, — повторила мать.

И тебе, чуть не ляпнул Куан Мэн, выскакивая на площадку.

Он закинул сумку на плечо с видом человека, готового к суровой жизни, полной испытаний, как альпинист перед восхождением на гималайскую вершину. Во дворе он еле пробрался через визгливую толпу детворы, занятой своими важными делами. Поднял лицо к небу, чтобы убедиться, что дождь не собирается, капля тяжело шлепнулась около носа.

— Тьфу!

Капало с белья, развешанного на длинных бамбуковых шестах высоко над головой. Флаги Китай-города это называется. И сколько же их! Китайские кварталы ушли в небытие, а привычка укреплять торчком на балконах длиннющие шесты и навешивать на них разные тряпки осталась.

Куан Мэн всегда размышлял над тем, сколько потаенного выдает постиранное белье, когда его вешают сушить для общего обозрения. Нижнее белье всех видов, размеров и цветов, да еще с дырками в самых занятных местах. Все интимное, тайное, тщательно скрываемое хлопает себе, плещется на ветру у всех на глазах. Уворачиваясь от капающего белья, Куан Мэн выбрался на улицу.

Невыразительная небесная голубизна повисла над улицей. Ни облачка. Действительно — прекрасное воскресное утро.

Люси еще спала — ему пришлось долго ломиться в дверь, прежде чем она проснулась. Он подумал было, что она забыла про пляж и ушла из дому, и успел расстроиться, но тут полусонная Люси распахнула дверь. Ее длинные волосы беспорядочно сваливались на плечи, глаза жмурились от света. Куан Мэн шагнул в прихожую. Люси закрыла за ним дверь. Куан Мэн следил за ней взглядом, пока она неловкой походкой — так и не проснувшись еще — подошла к окну, отдернула цветастую штору и отпрянула от ворвавшегося солнца, как боксер, уклоняющийся от перчатки противника.

— Ты что так рано?

— Да не рано, Люси.

— А для меня — рано!

Люси подошла к шкафу, открыла дверцу, стала что-то доставать.

— Мне еще нужно душ принять. Ночь была — ужас!

Куан Мэн сел на кровать, закурил. В ванной заплескалась вода и послышалось пение Люси. Она пела популярную китайскую песенку — что-то такое про облака, которые скользят по небу, и про любимого, который все равно вернется. Куан Мэн смотрел на свое отражение в зеркале на туалетном столике. Собственное лицо виделось ему чужим, и он отвернулся. Туалетный столик был заставлен очень женскими вещицами — флакончиками духов и одеколонов, флаконами с туалетной водой, разноцветными баночками крема, цилиндриками губной помады, коробками бумажных салфеток для лица. Среди всего этого возвышался игрушечный слон с крупными бусинами глаз и ваза с розами из папиросной бумаги. Как отличается беспорядок женской комнаты от мужского. Сидеть среди женского беспорядка, рассматривать всю эту милую ерунду, знать, что у тебя есть женщина, и чувствовать себя мужчиной. Не мальчишкой, мужчиной.

Люси прособиралась не менее часа. Наконец она надела ярко-зеленую рубашку, светлые джинсы, уложила бикини в пляжную сумку и объявила, что готова.

По дороге они купили завтраки в целлофановых пакетах, потом долго ехали до Чанги в жарком автобусе. Куан Мэн сразу начал поглядывать в окно, высматривая синее пространство моря, хоть и знал, что еще далеко. Знал, но все-таки смотрел вдаль, чтобы не видеть пыльный, горячий город. Он истосковался по морю.

Перед поворотом на Танах-Мерах-роуд, которая вела к морю, автобус миновал большую тюрьму Чанги. Куан Мэн увидел заключенных, которые что-то делали в тюремном огороде, — маленькие серые фигурки под палящим солнцем. Они побросали работу и, опершись на свои тяпки, разглядывали проходящий автобус. Завидовали? Люди едут купаться. К морю. Заключенные тоже должны тосковать по морю, подумал Куан Мэн. Серые фигурки нагнали на него тоску. Как могут люди жить взаперти по пять, по десять лет! А все эти политические заключенные, все эти яростные молодые люди, которые не желают раскаиваться и отсиживают долгие годы за идею, за какие-то идеалы, — неужели они не понимают, что это бесполезно? Им кажется, что они народные борцы, пострадали за народ, а народ их и не помнит и едет себе купаться мимо тюрьмы.

Проехали мимо придорожных лавчонок, где продавали фрукты из загородных садов. Гроздья красных волосатых рамбутанов, корзины мангустанов и манго. Продавцы внимательно смотрели на автобус, но автобус не остановился.

И наконец Куан Мэн увидел море. Они сошли с автобуса и побежали на пляж. Народу было полно — купались, загорали, ели, но рядом с Куан Мэном была Люси, они держались за руки, и Куан Мэн не чувствовал себя чужаком. Им посчастливилось отыскать клочок тени под хилым деревцем, они разостлали свои полотенца, распаковали сумки и уселись. Куан Мэн снял обувь, зарылся босыми ступнями в песок, и тоненькие струйки белого песка потекли между пальцами ног.

— Здорово! — сказала Люси.

— Пошли переодеваться! — Куан Мэн вскочил на ноги и дернул Люси за собой.

Куан Мэн переоделся прямо на пляже — обмотался полотенцем и хоть пришлось поизвиваться, но в плавки влез. Люси пошла к ближайшей раздевалке. Оттуда она вышла, одетая в темно-синее бикини, и побежала навстречу Куан Мэну, развевая по ветру длинные волосы. Шаг не добежав, она резко повернула и влетела в воду. Через миг над водой уже показалась ее голова, облепленная мокрыми прядями. Куан Мэн обрадовался, что она не стала надевать резиновую купальную шапочку, как обыкновенно делают девушки. Эти шапочки вызывали у него отвращение — головы казались оскальпированными, холодными, а девушки начинали походить на рептилий.