Современная румынская пьеса

М а р к у (еще не опомнился от грубости Ониги и не знает, соглашаться ли или изображать из себя обиженного). Да… Мелании всегда везло… Есть люди, которым всегда улыбается счастье… Но в данном случае нам надо радоваться, ведь это счастье Мелании.

О н и г а. Правда ведь? (Смеется.)

Марку, пришедший в себя, тоже смеется.

П е т р е (не оставляя старую тему). А что же все-таки произошло?.. (Смотрит на сестру.)

О н и г а. Почему ты ему не скажешь, Мелания? Ты играла и была настолько поглощена музыкой, настолько далека от всего, что забыла о моем присутствии… Ничего тут удивительного нет, ты бесподобно играла… (Обращаясь к Марку, который согласно кивает.) Будто даже не она играла, а «зефир струил эфир». Так, что ли, говорят, Петре?.. Закончив играть, она, совершенно преображенная, собралась положить скрипку в футляр, подняла взгляд и, увидев меня, опешила… (Смотрит на Меланию.) От потрясения она уронила футляр, я вскочил, чтобы помочь ей, и получилась форменная свалка. (Смеется.) Клянусь богом, я тоже испугался. (Мелании.) Правда, ты испугалась, Мелания?

Мелания подтверждает кивком головы.

(Петре, естественным тоном.) Видишь?

П е т р е (с сомнением). Стало быть «зефир струил эфир», и вы для нее не существовали. До тех пор пока он не перестал «струить эфир».

О н и г а. Пока она не перестала играть… (Считает, что сказал все.) Мне нужно пойти послать шофера за Оаной, не то она способна вернуться пешком. Проводишь меня, Марку? (Выходит легкой походкой, глядя на Петре.)

Марку идет вслед.

П е т р е (Мелании). Теперь, когда он вышел, ты скажешь мне, что произошло?

М е л а н и я. Ты не можешь оставить меня в покое? Тебе совсем не подходит роль Мегрэ. Восстанавливай справедливость где тебе угодно, а меня уволь… Ничего не произошло… Приезжает человек в наш дом, а ты ведешь себя с ним так… словно он собирается у нас что-то забрать…

П е т р е. Откуда тебе знать, зачем он приехал? (Посвистывает.) А что если… Если он хочет забрать тебя…

Продолжительная пауза.

М е л а н и я (чувствуется, что эта фраза ее поразила. После короткого молчания, решительно). Пусть он скажет только слово, слышишь? Одно только слово… Вырваться из-под твоей назойливой опеки, из этой запыленной провинции. (Решительно.) Я мечтаю уехать, слышишь? Мечтаю…

П е т р е (подражая ей). Здесь все старо, как мир, и плесень, и запах, и эти изъеденные молью газеты, и картина нашей семьи, представшая перед глазами чужого человека, который, поглядев на все это, восклицает, уходя: «Как возвышенно, как трогательно это постоянство, означающее не что иное, как семейное счастье!», тогда как на самом деле мы постоянно сожалеем о несбывшихся надеждах…

Входят О н и г а и М а р к у.

О н и г а. Все в порядке. (Оглядывает молодых людей.) Что с вами? Вы еще не…(Петре, с укоризной.) Ну, молодой человек, что вы придираетесь к сестре? Я ведь рассказал, как было дело… Марку!

М а р к у (тоном человека, который обжегшись на молоке дует на воду). Я ничего не говорил…

О н и г а. Ладно, ладно… (Более сухо.) Я все равно уеду. (Садится на подлокотник кресла.) Я уезжаю, Петре… Не беспокойся.

М а р к у (оживившись). Нет!.. Не бывать этому! Ты — мой друг, и останешься здесь столько, сколько пожелаешь…

Молчание.

О н и г а (оборачивается к Петре). Я же рассказал, что произошло там, наверху. (С легким раздражением.) Перестань меня подозревать.

П е т р е. А хотя бы и подозревал вас. Разве вам это не безразлично?

О н и г а. Безразлично? Возможно, и не безразлично… (Посмеиваясь.) Ты прав. (Возвращается к прежней теме.) Все же это нелепо… Как ты мог подумать, что человек моих лет… Я и не пил совсем… Нет… Меня не прельстило бы подобное… (ищет подходящее слово) происшествие.

П е т р е. Даже в порядке эксперимента?

О н и г а (искренне). Нет. (Понимает, что над ним подтрунивают.) Послушай-ка…

П е т р е. Прошло время слушать… Наступил час, когда мы все можем высказаться. Пусть это кое-кому придется не по душе… Я так хочу: я говорю, а вы слушаете… Идет?

О н и г а (поколебавшись). Идет… идет…

М а р к у (страшась возможных последствий).

П е т р е… Ты же обещал, что…

О н и г а (включившись в игру Петре). Твое выступление — следующее, старик! Тебя что, не учили? Соблюдай порядок… (Весь внимание.) Я слушаю, Петре…

М а р к у (продолжая). Коль скоро и ты не возражаешь… (Все же выговаривает Петре.) Петре, не забудь, что я тебе сказал… Он… Важно то, что…

П е т р е (спокойно). Сейчас важно… другое.

О н и г а. Оставь, Марку!.. Откровенно говоря, мне любопытно знать, что он считает важным.

П е т р е. Вас разбирает любопытство?

М а р к у. Да брось ты этот тон. Он ведь гость…

П е т р е. Что вас в действительности сюда привело?..

О н и г а (спрашивает себя). Что меня в действительности сюда привело?.. Сказать вам? А вы поверите, если я скажу?..

М а р к у. Не утруждай себя объяснениями, Онига. Мы с тобой знаем, зачем ты приехал…

О н и г а. Скука… Огромные, пустые, безжизненные комнаты, где гуляет ветер одиночества. Странно, но с некоторых пор я сильно ощущаю одиночество. Одинок!.. Странное слово!.. Выйдешь из машины, хлопнешь дверкой и слышишь, как автомобиль трогается. Шофер торопится домой, к жене, к детям… Шаги отдаются грустным эхом, кажется, что попадаешь в чужой мир. Стол холодный, руки, лежащие на нем, коченеют в ожидании ужина, а когда подают ужин и надо есть, ты чувствуешь, что пальцы онемели, и не можешь пошевелить ими. Так что поднимаешься к себе голодным, с онемевшими руками и ложишься, подложив под голову то же онемевшие руки; ложишься в холодной, пустой комнате с громоздкой, молчаливой мебелью… (Оглядывает присутствующих.) Продолжать?

М е л а н и я (завороженная ритмом его речи). Продолжайте!

О н и г а (с едва уловимой улыбкой). Утром начинается обычный ритуал: спускаешься к завтраку. Больше не смыкаешь рук над ледяным столом, прячешь их в карманы, затем быстро выпиваешь чай и снова бежишь к машине, к делам, к людям, которые тебя ждут, но которые чаще всего тебе не знакомы; порой ловишь себя на том, что повторяешь одни и те же слова, иногда по два-три раза одно и то же слово… Да… Да… (Меняет интонацию.) Да, да, да…