Современная румынская пьеса

Р е н е входит. Сюзанна указывает ему на подушку у своих ног. Изображает на своем лице сияющую улыбку. Все принимают выигрышные позы.

Д у к и. Ой, я уронила кисть и измазала портрет Сюзанны! Какай жалость! Такой чудный портрет! Ну ничего. Я напишу с нее еще много других.

З а н а в е с.

Хория Ловинеску СМЕРТЬ ХУДОЖНИКА {17}

17

Хория Ловинеску родился в 1917 г. в г. Фэлтичени. Рос в литературной среде: его дядя Эуджен Ловинеску (1881—1943) — один из самых крупных историков и теоретиков литературы буржуазной Румынии. По окончании факультета языка и философии в Бухаресте, защитив диссертацию на тему «Поэзия Рембо», Х. Ловинеску получает звание доктора в Ясском университете (1946). Работает на радио, пишет сценарии, репортажи.

В 1953 г. журнал «Вьяца ромыняска» печатает его первую пьесу «Свет в Ульмах», получившую Государственную премию. Через год ее ставит Муниципальный театр Бухареста. В 1954 г. написана пьеса «Разрушенная цитадель», также отмеченная Государственной премией; была поставлена Национальным театром им. Й. Л. Караджале. Пьеса приносит Х. Ловинеску известность не только в Румынии, но и за ее пределами. Под названием «В доме господина Драгомиреску» она с большим успехом шла на сцене Московского театра им. Ленинского комсомола (постановка С. Гиацинтовой). В Румынии по этой пьесе был снят фильм (1957). Далее одна за другой в печати и на театральной сцене появляются пьесы Х. Ловинеску «Гостиница на перекрестке» (1955), «Сестры Боган» (1958), «Лихорадка» (1961), «Смерть художника» (1964).

Х. Ловинеску работает в разных драматургических жанрах: психологической драмы — «Разрушенная цитадель», «Смерть художника», «Благородный дом» (1968), «Четвертое время года» (1969), «Последняя дистанция» (1974), пишет драматическую поэму — «Человек, который потерял человечность» (1957, поставлена в 1965 г.), философскую драму «И я был в Аркадии» (1971), «Игра жизни и смерти в пустыне пепла» (1979), психологический детектив «Человек, который…» (1972), историческую драму «Петру Рареш» (1967) и социальную драму «Автобиография» (1978). Им написаны также два киносценария: «Лабиринт» (1967) и «100 лей» (1973).

С 1960 г. Х. Ловинеску — художественный руководитель Бухарестского театра им. Ноттара.

Х. Ловинеску — лауреат Государственной премии, премий Академии наук и Союза писателей.

На русский язык были переведены пьесы Х. Ловинеску «Свет в Ульмах» (ВУОАП, 1955), «Разрушенная цитадель» (поставлена Московским театром им. Ленинского комсомола, 1955; Драматическим театром г. Вологды, 1958), «Гостиница на перекрестке» («Современные румынские пьесы». М., «Искусство», 1959; поставлена в русском Театре им. Маяковского г. Душанбе, 1973), «Сестры Боган» (Бухарест, изд-во «Меридианы», 1961), «Лихорадка» (альманах «Современная драматургия». М., «Искусство», 1962; поставлена в Московском театре им. Пушкина, 1962), «Автобиография» («Румынская литература», 1979, № 1).

Премьера пьесы «Смерть художника» состоялась в Национальном театре им. Й. Л. Караджале в 1964 г. (постановка Хории Попеску). На русском языке вышла под названием «Самая долгая ночь» (Л.—М., «Искусство», 1964), была также переведена на украинский язык. Поставлена в Московском театре им. Маяковского под названием «И упала звезда…» (режиссер А. Гамсахурдия, 1967).

Перевод печатается по изданию: Horia Lovinescu. Moartea unui artist. Editura Eminescu. Colectia «Rampa», 1975.

Перевод Л. Ульяновой

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Маноле Круду, 58 лет.

Влад, 30 лет }

Тома, 24 года } — его сыновья.

Клаудия Роксан, 40 лет.

Аглая, 40—45 лет.

Кристина, ее дочь, 17 лет.

Домника, 85 лет.

Доктор.

Юноша, репортер.

Действие происходит в наши дни, в течение лета, вплоть до осенних дней.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Дом скульптора Круду в Снагове, курортном предместье Бухареста.

Обширный холл. В глубине стена, почти целиком из матового стекла, за нею — мастерская. Из холла раздвижные двери ведут в сад, тянущийся узкой полоской вдоль самой рампы. Сценическая конструкция выполнена площадками, причем мастерская занимает верхний, а сад — нижний планы.

Ночь. В мастерской темно, холл тонет в полумраке, в саду рассеянный лунный свет. Мгновение все неподвижно, потом в мастерской блеснул, заскользил по стенам огонек, намечая контуры причудливо меняющейся тени. Благодаря игре света тень становится то гигантской, то карликовой. Все это должно длиться не дольше, чем нужно для создания впечатления чего-то странного. Свет в мастерской гаснет, и в дверях появляется М а н о л е К р у д у. Это еще красивый мужчина, массивный и крепкий, с густыми, сильно поседевшими волосами; кажется, что ночью он поражен необъяснимой робостью, ощупывает предметы и ищет дорогу, будто слепой. Подойдя к двери в сад, останавливается.

М а н о л е. Нет, ничего не изменилось. Узнаю все вещи, и вещи узнают меня. Все стоит на своих местах — надежное, устойчивое. (Хочет шагнуть и вдруг отдергивает ногу, будто ступил в пустоту.) Опять я увидел пропасть. (Хрипло, сдавленно смеется.) Какая может быть пропасть в саду, сумасшедший! (Делает еще несколько шагов.) Мне нужно отдохнуть. Я устал от поездки. Да, так. Виновата усталость. (Подходит к скамейке, где вдруг шевелится кто-то, скрытый от нас до сих пор кустами.) Кто здесь?

Д о м н и к а. Я, сынок. На воздух вышел?

М а н о л е. Ты, Домника? Что ты тут делаешь, в такое время?

Д о м н и к а. Спать не могу. Жарко, вот косточки-то и поют. Тоже вон и на луну и на деревья гляжу… А у тебя болит что?

М а н о л е (садясь). Нет, ничего не болит.

Д о м н и к а. Слыхала, хвораешь ты?

М а н о л е. Долетел слушок? Неправда это. Сердце немного беспокоило. Теперь хорошо. С такими болячками еще лет двадцать прожить можно. Отец умер в девяносто, а мне всего пятьдесят восемь. Тебе сколько?

Д о м н и к а. Восемьдесят пять, сынок.

М а н о л е. Видишь? А мне только пятьдесят восемь. В полной силе.

Д о м н и к а. Правду говорят, что дошел ты, как Александр Македон, до самых земель индийских? Долгонько тебя не было, Маноле?

М а н о л е. Четыре года. А ты не переменилась.

Д о м н и к а. Только к смерти чуток поближе. Чуток да еще чуток, глядишь — и готова, отбегалась. Ладно, хватит мне. А уж и рада я, что тебя еще повидать довелось. Своим молоком тебя выкормила, на своих руках вынянчила. Забыл небось, как звал меня? Няня Домника.

М а н о л е. Помню, не забыл. Как с тобой Аглая обращается?

Д о м н и к а. Хорошо, ничего не скажешь. Кормит вволю. Покрикивает, правда, да я цельный день у себя в комнатушке сижу. Ты по-прежнему большой человек, Маноле? Пишут еще в газетах про тебя? Ай обнищал, потому и домой воротился?

М а н о л е. Не обнищал. Куда деньги девать, и не знаю.

Д о м н и к а. Не греши языком. Деньги — вещь хорошая. Да и двое сынов у тебя. (Пауза.) Верно, что и Тома возвращается?

М а н о л е. Так Аглая говорит. Писал будто бы.

Д о м н и к а. Тома на тебя похож. Доброе семя твое. Влад-то хоть и строгает камень, как ты, а все как не твоя кровь.

М а н о л е. Одержимый он. Я таким же в молодости был.

Д о м н и к а. Дикая яблонька он.

Пауза.

Знаешь, он все вокруг девчонки вьется.

М а н о л е. Что за девчонка?

Д о м н и к а. Аглаина дочка.

М а н о л е. Скажешь тоже… Ребенок она.

Д о м н и к а. Подросла, пока ты не видел. Семнадцать годков.

М а н о л е. Владу-то тридцать. Не дурак же он с младенцем связываться. Мужчины из нашей семьи всегда были избалованы женщинами. (Смеясь.) Язык у тебя не состарился, Домника. Такой же острый.

Д о м н и к а. Хозяину, когда возвращается, надобно про все знать. А тебе кто скажет? Аглая? Вокруг пальца она тебя обвела, будто и не прислуга вовсе, а бог знает кто.

М а н о л е. Она не прислуга. Экономка она.

Д о м н и к а. Все прислуга. Или не платишь ей?

М а н о л е. Пятнадцать лет Аглая печется о моем доме. Мне с ней повезло. Она хорошая хозяйка. Домника, ты сейчас о смерти говорила. (Пауза.) Думаешь о ней?

Д о м н и к а. Чего мне о ней думать? Она обо мне думает.

Смерть приходит в сад осенний С полной чашей и со светом. Слышишь, колокол поет? Встань, проснись, тебя зовет.

М а н о л е. Чьи стихи-то?