Современная японская новелла 1945–1978

Убежище их класса находилось в обыкновенной пещере, с потолка стекала вода. Воды обычно набиралось по колено, и школьницы вычерпывали ее ведрами. Должно быть, в пещере спрятались ученики других школ, мобилизованные на покос травы. Если уцелел хоть один человек, он наверняка окликнет ее.

Вакако пошла вокруг горы. Наполовину обойдя ее, она наткнулась на маленькую речку шириной метра в два. В этом чаду повеяло вдруг необыкновенной свежестью. Вакако захотелось пить.

Голые окровавленные люди жадно припали к воде. Лежа на животе и широко раскинув ноги, они пили воду.

Люди и река слились в гигантскую многоножку с туловищем-водой.

Горло пересохло. Отыскав свободное местечко, Вакако тоже легла на живот и стала пить.

Вода была тепловатой, с сильным запахом мха. Она наполняла пустой желудок. Вдруг по щеке Вакако скользнули пальцы мужчины, лежавшего рядом. Вакако хотела было смахнуть их, но бритоголовый мужчина уже колодой падал в реку, словно О-Ивасама.

Глаза открыты, но он мертв. Вода подергивается мелкой рябью над его зрачками и бежит дальше. Мужчине лет тридцать, у него, наверно, жена, дети. А теперь он ничто даже для мелкой речушки.

Вакако глядит на реку. Как и утром, неторопливо бегут ее воды по равнине, опаленной атомным взрывом.

Когда бомба разорвалась, вода в реке взбурлила, как кипяток, взметнувшись чуть ли не на треть метра, и тут же стихла.

Вакако вспоминает.

Это было, когда она училась в начальной школе. Тогда они почти год прожили на континенте в китайском городе.

Город выстроен на английский манер из красного кирпича. Вода желтого цвета едва не выплескивается из берегов реки, полноводной, глубокой реки.

Вакако очень любит эту желтую реку, и няня часто водит ее туда гулять.

Летним утром на реке сонно покачиваются сампаны — лодочки, корма у которых топорщится заячьими ушами. По реке разносится посапывание парохода. Это инспекторское судно речной полиции. Оно каждое утро курсирует по реке.

— Один, два, три, — считает Вакако. Она пересчитывает тела утопленников, которые тянутся за кормой.

Связанные цепочкой утопленники бесстрашно режут волны. У каждого своя поза — один воздел руки к небу, взывая о помощи, другой в агонии отчаянно лягнул ногой, и та торчит поверх воды. Волны расходятся от голов утопленников, от вздувшихся животов.

— Няня, тебе какой человек больше всего нравится? — спрашивает Вакако.

— Деточка, это не люди. Они умерли и стали грузом, вот их и везут, — спокойно отвечает няня.

Утопленники, которым желтая вода придавала обычный телесный цвет, естественно вписывались в будничный пейзаж. До конца боровшиеся за жизнь, они даже придавали желтой реке какой-то особый смысл. Они не нарушали общего равновесия. Это была естественная картина возвращения к земле, к природе.

Сегодня на этой выжженной равнине все было иначе.

— Вакако, ты? — подала голос девочка. — Это я, Ёко.

Заплетающийся голос надвигается сзади.

Ниже колен, где шаровары порваны, мясо выхвачено клоками, словно его выковыривали ложкой. Израненные ноги заплетаются, девочка падает ничком. Спина поблескивает. Блузка сгорела. В спине торчат осколки, вокруг них мозаика металлической стружки. Вздох — и спиральки подрагивают. От боли девочка напрягается всем телом и сдерживает дыхание.

Неужели это та самая Ёко? Ёко, которая радостно поднимает коробку с едой и горделиво говорит, что у нее рис с яичницей. Неуязвимая Ёко.

— Это надо же, как меня… — говорит вдруг Ёко на местном диалекте, запрещенном в школе, и показывает на свои раны. — Вакако, а ты ведь не ранена? — Она медленно поднимается.

— Да вроде бы, — неопределенно бормочет Вакако.

— Могу поделиться, — говорит Ёко, сумев повернуть к Вакако одну лишь голову.

Они были рядом: но Ёко вся в ранах, а на Вакако ни царапинки. Вакако повезло, она за секунду до взрыва спряталась от солнца в тени толстого столба. Ёко, похоже, недовольна, что Вакако случайно уцелела.

Ёко милее лицом, чем Вакако, да и умнее. Правда, Вакако знатнее, она из семьи деревенского старосты, зато семья Ёко богаче. И солнце на мандариновой горе светит дольше над участком Ёко. И мандарины сверкают ярче в доме Ёко. И слаще они в несколько раз!

Во многом Ёко превосходит подругу. Однако смерть лучше отнеслась к Вакако. Так в деревенских пересудах всегда перевешивает родословная. Вот почему Вакако повезло.

Молча, обняв колени, сидят они на берегу реки. После взрыва прошло часов пять. Через час солнце уйдет за гору, и настанет первая после атомной бомбардировки ночь.

Тьма уже стелется по земле, соединяя трупы в бесконечную цепь. Тьма воскрешает в душе Вакако мертвецов, о которых она спотыкалась днем, пересчитывая их на пальцах. Тьма страшит ее, она снова боится трупов со вздувшейся от ожогов кожей.

— Бежим куда-нибудь, где есть люди. — Вакако поднимается.

— Уходишь? Устала я очень. Прямо сейчас? Ну иди одна тогда… — тихо говорит Ёко, поглядывая на Вакако.

— Бежим вместе, — сдавленным голосом говорит Вакако.

Неужели то были белые пальцы Ёко? Как безжалостно она тогда ударила по ним… Но Ёко про это ни слова — лишь уговаривает Вакако спасаться самой. Это ее манера — все делать с подвохом, злорадно. Но сейчас Вакако все равно. Ёко никого бы спасать не стала. Убежать, что ли? Ёко ведь убежала от нее. Несомненно, та девочка-хамелеон была Ёко. Значит, она раньше выбралась из рухнувшего здания.

Вакако посчастливилось, ее не ранило во время взрыва, только завалило обломками. Ёко была вся в ожогах, но из здания она выбралась наверняка без труда.

Нет, не ее это были пальцы! Вакако ударила кого-то другого. И все же там, в огне, она бросила человека.

Словно камень лег на душу.

— Спасаться — так вдвоем, — говорит Вакако, поглаживая Ёко по окровавленным волосам. Обессилев от боли, та словно бы дремлет.

— Пойдем на огонь. — Вакако подает ей руку. Ёко доверчиво берется за нее.

— Холодно… — Ёко дрожит, по-детски крепко цепляясь за руку Вакако.

Небо, море, горная тропа пылают вечерней зарей.

— Ой, сколько зорька красных стрекоз принесла! — раздается на тропинке голос Сигэ.

— А может, это звездочки? — говорит мужской голос.

Сигэ согласно кивает головой.

Прошло два дня с тех пор, как Вакако вернулась домой.

Вакако смотрит на тучи красных стрекоз. Трепеща серебряными, как серебряная облатка, крылышками, стрекозы надвигаются на сад.