Современная японская новелла 1945–1978

Во встрече сводных братьев, не видевшихся несколько десятилетий, явственно прослеживалась привычка к деловым переговорам. Для обоих мужчин, уже перешагнувших середину жизни, умение скрывать свои чувства давно превратилось в органическое свойство натуры.

Прошло немного дней, и Исаку уже стоял перед могилой в храме Итинэн-дзи, выполняя волю измученной нервным расстройством матери.

— В самом деле, смешно… — беззвучно продолжал он шептать, застыв перед могилой отца. — Я, твой сын, превратился в старика, я старше тебя на восемь лет, но, по-моему, еще забавнее то, что мать, бывшая некогда твоей «сожительницей», стала древней старухой старше тебя на целых тридцать лет. Мало того, эта восьмидесятипятилетняя старуха уверяет, что сейчас снова постоянно видит тебя во сне. И будто бы во сне ты всегда показываешься только со спины. Иногда она видит, как ты, опираясь на трость, одинокий и печальный, бредешь по безлюдной улице в городе М. на Хоккайдо; иногда, задумавшись, стоишь на краю обрыва и любуешься морем; иногда, тяжко стеная, борешься с жестоким недугом в Институте рака Оцука… И во всех снах на правой руке у тебя будто бы всегда надета белая перчатка.

Заведующий больницей в районном центре, ты почти тридцать лет сам делал просвечивание пациентам, и от постоянного облучения рентгеном на пальцах правой руки у тебя образовалась раковая опухоль, так что два пальца пришлось отнять. Натянутая на руку перчатка должна была скрывать это увечье от глаз больных. Рак распространился с пальцев на кисть и запястье, с запястья на предплечье, оттуда на плечо, а затем на правую подмышку, и ты вынужден был, уже в который раз доверив заведование больницей своему заместителю, отправиться в Токио, чтобы снова лечь там в клинику Оцука. И вот настало время, когда вернуться оттуда живым тебе уже было не дано…

Но вернемся к снам матери. По ее словам, во сне ты казался таким одиноким, что ей невольно хотелось тебя окликнуть, но в этот миг она всегда просыпалась. Рассказав мне о своих снах, она все твердила: «Бедный отец, бедный отец!»

В тот момент она напоминала мать, горюющую над мертвым ребенком. Конечно, мать она только нам, своим детям, но если учесть срок жизни на земле, то она уже как бы и тебе стала матерью.

Та, что была «тайной сожительницей» некоего мужчины и не решалась показаться при свете дня, теперь, по прошествии многих лет, словно превратилась в мать, открыто оплакивающую этого мужчину. Право же, какая ирония судьбы! Вместе с тем становится понятен весь ужас женской доли. И еще, вероятно, приходит в голову мысль о преображающей силе времени…

— Наму Амида-буцу, наму Амида-буцу…

Незаметно подошедший настоятель, который уже успел переодеться в рясу, остановившись позади Исаку, бормотал слова призыва к Будде.

Монолог Исаку, обращенный к отцу, прервался.

— За вами пришла машина, — сказал настоятель.

* * *

Дом Тэйдзи Китахары находился в десяти минутах езды от храма Итинэн-дзи по дороге Аоумэ-мати, ведущей на запад. Сразу же за воротами, за стеной из черных железных листов, был разбит великолепный сад с искусственными горками, цветущими деревьями, прудом, где виднелись разбросанные там и сям валуны. Человек в элегантном кимоно, что, стоя у кромки пруда, задавал корм карпам, и был Китахара-сан собственной персоной.

Правая половина виллы, достойная эпитета «роскошная», представляла собой недавно отстроенное жилое помещение в современном стиле, а в левой половине располагались оставшиеся без изменения старые хозяйственные постройки с белеными стенами и крытые черепицей.

— Как видите, дом совсем обветшал, и вот мы его сейчас перестраиваем — сначала одну половину, потом другую, — пояснил Китахара, когда они оказались у двери в прихожую. Затем он провел Исаку в новую гостиную.

— Простите за столь неожиданное посещение, — извинился Исаку, когда они обменивались визитными карточками. На карточке Исаку не было указано ни должности, ни рода занятий, а у Китахары значилось: «Синва, акционерное общество по строительству электрифицированных линий связи в ведении Японской телеграфно-телефонной корпорации. Директор-распорядитель». Сколько же ему могло быть лет? Редеющие серебристые волосы Китахары были аккуратно расчесаны на пробор, лицо смуглое. Массивные плечи и грудь придавали его грузной фигуре внушительность.

— Я решился приехать, узнав у настоятеля храма Итинэн-дзи, что вы доводитесь родственником Ёсиюки Такаминэ, — начал разговор Исаку.

— Да, я его племянник. Точнее, моя мать была второй, младшей, сестрой дядюшки Ёсиюки.

— Ах, вот оно что!.. — Голос Исаку прозвучал громче, чем обычно. Встретиться с человеком, который состоял с Ёсиюки в таком близком родстве, был его племянником, — какая неожиданная удача!

— Здорова ли ваша матушка?

— Она скончалась уже лет десять тому назад. Ну, а вы, я слыхал, приехали сюда, чтобы навести справки о дядюшке Ёсиюки. Для дела?..

— Прошу прощенья, что не сказал об этом раньше. Видите ли, я, собственно, сын Ёсиюки. Моя мать когда-то пользовалась его вниманием…

— Вот как?..

На сей раз настал черед Китахары удивленно возвысить голос. Исаку продолжал.

— Я делаю такое неожиданное заявление, что вы, возможно, не поверите мне на слово, поэтому извольте взглянуть сюда…

Исаку вытащил из сумки, которую принес с собой, книгу и, открыв на странице, заложенной закладкой, передал Китахаре. Это была объемистая книга страниц в пятьсот, озаглавленная «История медицинского общества города М.» и снабженная прямо-таки великолепными иллюстрациями.

— В начале главы под названием «Расцвет муниципальной больницы М.» имеется краткая биография и послужной список Ёсиюки Такаминэ; в самом конце есть фраза, касающаяся отношений между Ёсиюки и мною.

Китахара бегло просмотрел главу, состоявшую из четырех страниц, и несколько более внимательно вчитался в указанную Исаку «самую последнюю фразу». Там стояли рядом имена Ёсиюки Такаминэ и Исаку Симуры с соответствующей, должно быть, пометкой, что они приходятся друг другу отцом и сыном.

— Да, я видел, все правильно, — с какой-то патетической интонацией сказал Китахара, неторопливо передавая книгу Исаку. — И все же какое странное родство!..

Слова «странное родство» в устах Китахары прозвучали с неподдельным чувством — без того саркастического оттенка, с каким их обычно употребляют в обществе.

— Что же получается, Симура-сан? Раз мы с вами дети родных брата и сестры, то, стало быть, доводимся друг другу двоюродными братьями!..

— Выходит, так, — в некотором замешательстве ответил Исаку.

Хотя перед тем он узнал, что Китахара является племянником его отца, Ёсиюки, ему по рассеянности и в голову не пришло, что таким образом он сам тоже состоит в определенном родстве с этим человеком. Тут Китахара, который был, видимо, на несколько лет младше Исаку, оказался, можно сказать, намного сообразительней.

— Между прочим, — как ни в чем не бывало продолжал Китахара, обращаясь к смущенному Исаку, — хотя то, что я сейчас скажу, похоже на запоздалое представление акций к погашению, но когда вы только входили в ворота и я впервые увидел ваше лицо, мне показалось, что идет покойный мой старший брат. Я был потрясен до глубины души. Лицом вы очень схожи с моим братом.

— Да, но, право же…

— Все-таки кровь свое берет. Страшное дело кровь!

В тоне Китахары снова появились патетические нотки.

— Верно, страшное дело — кровь, — согласился Исаку.

«Но то страшное свойство крови, о котором говорите вы, и то страшное свойство крови, о котором говорю я, наполнены принципиально различным смыслом, — подумал он. — Страшное свойство крови, которое имеете в виду вы, заключается, вероятно, лишь в том, что у двоюродных братьев, почти никогда не сталкивавшихся в жизни, так похожи лица; то же страшное свойство крови, о котором говорю я, подразумевает узы между незаконнорожденным ребенком и его отцом. Когда-то, в силу кровной связи, приходилось всячески отрицать существование таких уз, а сейчас, в силу той же самой кровной связи, я пытаюсь сердцем принять и полюбить человека, „являющегося моим отцом“. Все это творит кровь. Кровь диктует людям законы, и она же управляет судьбой индивидуума. Вот что подразумеваю я под „страшными узами крови“».