"Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19

Мать Ортуса обхватила его обеими руками и рыдала ему в плечо. Ее трясло от вполне реальных горя и страха. Он был удручен и слезлив.

– Я отдала вам мужа, лорд Нониусвианус, – говорила она между всхлипами, – отдала вам своего супруга, а вы требуете отдать и сына? Как вы смеете? Никогда! Этого не будет.

– Ты забываешься, Глаурика! – рявкнул Крукс.

– Я знаю, что случается с рыцарями, мой господин! Я знаю, что его ждет.

– Сестра Глаурика, успокойся, – велела Харроу.

– Он так молод, – причитала мать Ортуса, пытаясь утащить его под прикрытие алтаря – она уже поняла, что лорд Нониусвианус не вмешается. – Он так молод, он не ожесточился душой!

– Не все с тобой согласятся, – заметила Харрохак sotto voce.

Ортус, хлопая большими серьезными глазами, сказал придушенно и уныло:

– Я боюсь смерти, госпожа моя Харрохак.

– Рыцарь должен стремиться к смерти! – возмутилась Агламена.

– Твой отец встретил смерть, не дрогнув, – согласился Крукс.

От подобного сочувствия мать Ортуса залилась слезами. Прихожане что-то бормотали, в основном укоризненно, и Гидеон немного приободрилась. Это уже не был худший день ее жизни: ей досталось первоклассное развлечение. Ортус, не трудясь отрывать от себя всхлипывающую родительницу, бормотал, что хотел бы убедиться, для чего ее предназначили, зловредные пратетушки вернулись к молитве и мычали лишенный слов гимн, Крукс громко поносил мать Ортуса, а Харрохак стояла посреди этого, безмолвная и надменная, как памятник.

– Уходи и молись о наставлении на путь истинный, – говорил Крукс, – или я заставлю тебя это сделать, выгоню тебя из храма.

– Я отдала этому Дому все, я заплатила высочайшую цену…

– Что может получиться, когда Мортус женится на беженке из Восьмого дома, жалкая ты ведьма…

Гидеон так лыбилась, что из потрескавшихся губ потекла кровь. Харроу нашла ее взглядом среди многочисленных и безразличных ко всему мертвецов и растревоженных верующих, и ее презрительная маска треснула. Харроу поджала губы, а Гидеон ей подмигнула. Люди почти кричали.

– Довольно! – рявкнула Преподобная дочь резким, как удар хлыста, голосом. – Давайте помолимся.

Тишина опустилась на собрание, как медленно парящие хлопья люминесцентной пыли. Всхлипывания матери Ортуса перешли в придушенные стоны. Голову она спрятала на груди сына, который обнял ее рыхлой рукой. Он сам беззвучно плакал, уткнувшись ей в волосы.

Гимн мерзких пратетушек оборвался на высокой дрожащей ноте, постепенно затухающей в воздухе. Харроу наклонила голову, и ее родители одновременно повторили этот жест. Пратетушки опустили подбородки к груди, Агламена и Крукс – тоже. Гидеон уставилась в потолок, скрестила ноги и принялась смаргивать с ресниц сверкающие крошки.

– Молю, чтобы гробница оставалась замкнутой, – произносила Харроу с непонятной пылкостью, с которой всегда молилась. – Молю, чтобы камень никогда не откатили от входа, чтобы однажды погребенное вечно покоилось с миром, закрыв глаза и успокоив свою душу. Молю, чтобы оно жило и чтобы спало. Молю за императора всеподающего, Царя неумирающего, его добродетели и его людей. Молю за Второй дом, Третий, Четвертый и Пятый. За Шестой, Седьмой и Восьмой. Я молю о Девятом доме и о его плодородности. Молю о воинах и послушниках, ушедших прочь, и за всю империю, что живет в непокое. Да будет так.

Кости застучали, прося о том же самом. Гидеон не молилась очень давно. Она смотрела на лысые сверкающие черепа скелетов и на коротко остриженные волосы верных Девятого дома и думала, чем же займется, когда окажется в Трентхеме. Всхлипы несчастной матери Ортуса заглушали стук костей и мешали ее не слишком реалистичным мечтаниям о том, как она подтягивается на глазах у десятка рукоплещущих офицеров. Тут Гидеон заметила, что Харроу перешептывается с Круксом, показывая на мать и сына, и на лице ее написано, что всякое терпение иссякло. Крукс вывел их из храма не слишком-то деликатно. Они прошли по центральному проходу, Крукс их поторапливал, Ортус шагал тяжело и неуклюже, а его мать еле держалась на ногах. Гидеон показала незадачливому рыцарю большой палец, Ортус ответил жалкой улыбкой.

После этого собрание закончилось. Большая часть прихожан осталась молиться, благодаря свою счастливую судьбу и зная, что второй колокол зазвонит через какой-нибудь час. Гидеон хотела броситься назад к своему шаттлу, но скелеты выстроились в нефе двумя плотными шеренгами, стремясь скорее вернуться к своему присыпанному снегом луку и инфракрасным лампам на полях и не давая пройти никому другому. Омерзительные пратетушки удалились за алтарную преграду в тесную семейную капеллу, а Харрохак приказала покладистым мумиям родителей скрыться с глаз долой, туда, куда она их обычно прятала. Наверное, в их роскошную келью. И чтобы не забыли плотно прикрыть за собой дверь. Гидеон растирала пальцы, а ее мастер меча нерешительно шла к ней по проходу.

– Она лжет, – сказала Гидеон вместо приветствия. – Если ты не заметила. Она никогда не сдерживает обещания. Никакие.

Агламена не ответила, да Гидеон этого и не ждала. Она просто стояла, не глядя ученице в глаза, положив покрытую старческими бурыми пятнами руку на рукоять меча. Наконец она заговорила мрачным голосом:

– Ты всегда страдала от недостатка чувства долга, Нав. Ты не станешь этого отрицать. Ты не сможешь правильно написать слово «обязанность», даже если я выбью его у тебя на заднице.

– Мне кажется, это вообще не помогает, – возразила Гидеон. – Хорошо, что писать меня учила не ты.

– Воительница должна быть верной. Преданной. Другие не выживают.

– Ага. – Гидеон рискнула встать со скамьи.

Стоять получалось, но ребра ныли. Кажется, одно треснуло. До ночи она вся распухнет от синяков. И нужно вставить один зуб. Вот только монашкам она это больше не доверит. В Когорте должно быть достаточно костяных магов.

– Знаю. Так и есть. Не пойми меня неправильно, капитан. Там, куда я собираюсь, я ссать буду одной верностью. В сердце у меня до хрена верности. Я верна императору до последней своей косточки.

– Ты не знаешь, что такое верность, и не узнаешь, даже если…

– Оставь мою задницу в покое. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Сгорбленная старуха сняла с плеча ножны и протянула ученице. В ножнах лежал меч Гидеон. Потом Агламена бросила к ее ногам забытые вещи. Ничего более похожего на извинение от нее было не дождаться в принципе. Агламена никогда бы ее не тронула и никогда бы не сказала ей ласкового слова. Но этот ее поступок потянул бы на нежность по меркам капитана. Гидеон стоило бы схватить вещи и бежать.