Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Но в последние десятилетия XVIII в. дают о себе знать и предвестники иной историографии. Для правильной оценки развивающихся историко-философских взглядов в России в этот период необходимо прежде всего отметить особую роль и значение деятельности Н. И. Новикова и А. Н. Радищева. Думается, тут незачем искусственно противопоставлять идеи первого и второго [77] . Не случайно известный русский философ и литератор В. В. Розанов называл их сострадальцами [78] . Да, безусловно, Новикову с его благими намерениями исправить российскую действительность с помощью просвещения свойственна дворянская ограниченность. Да, Радищев в своем миропонимании шагнул значительно дальше. Но ведь его ум взлелеяла и питала наряду с западной и передовая русская мысль, в частности острейшие публикации в новиковских сатирических журналах «Трутень» и «Живописец» [79] .

77

В этом отношении мы полностью разделяем мнение о том, что такое противопоставление препятствует правильной оценке роли русских просветителей в истории общественной мысли России.

См.: Грацианский П. С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. М., 1984.. С. 37.

78

Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. Т. III. М., 1917. С. 154–155.

79

Белявский М. Т. Крестьянский вопрос в России накануне восстания Е. И. Пугачева. С. 346.

Помимо новых, продвигавших общественно-политическую мысль и — как ее составную часть — гуманитарные науки идей, с именем Н. И. Новикова связана фундаментальная публикация документов по русской истории под общим названием «Древняя Российская Вивлиофика» (библиотека). В этом корпусе — и как раз в период пугачевского движения! — впервые увидели свет некоторые официальные правительственные документы о восстании С. Т. Разина, что само по себе весьма знаменательно, поскольку, во-первых, давало возможность образованным людям разных сословий познакомиться с первоисточниками и составить собственное мнение о зафиксированных в них событиях, а во-вторых, несколько разряжало цензурную обстановку и негласный заговор молчания вокруг разинской темы. Речь идет о напечатанных Н. И. Новиковым правительственной информации по поводу сдачи восставшими царским войскам Астрахани, а также описании того, как проходила церемония предания Разина анафеме — церковному проклятию [80] .

80

См.: Древняя Российская Вивлиофика. Ч. IV. СПб, 1774. С. 368–384.

Опираясь на достижения передовой общественной мысли 60–80-х годов XVIII в., А. Н. Радищев внес новые прогрессивные подходы в изучение истории [81] . Так же, как и большинство его современников-просветителей, он продолжал оставаться на идеалистических позициях, но, задумываясь над цикличностью хода истории, акцентируя внимание на восходящей и нисходящей стадиях исторического процесса, тщился выявить порядок, метод и закон. Знакомый с сочинениями Фергюссона и Мирабо, Вольтера и Гердера, Кондорсе и Монтескье, Руссо и Канта, Радищев склонялся к мнению социалистов-утопистов о том, что поиск пути к более высоким и справедливым этапам развития общества соответствует вечной природе человека. В отличие от Гоббса, у которого, как известно, естественное состояние человека— это война всех против всех, Радищев характеризует его как единомыслие, равенство. В этом проявился присущий первому русскому революционеру-республиканцу гуманизм, стремление к социальной справедливости. «Человек, происходя на свет, — по мнению Радищева, — есть равен во всем другому». Не оспаривая тезис Руссо о разобщенности между людьми, российский мыслитель подчеркивает, что «человек есть существо общественное и созданное, чтобы жить в обществе себе подобных» [82] .

81

Сахаров А. М. Историография истории СССР: Досоветский период. С. 89.

82

См.: Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 3. М.; Л., 1952. С. 10: Т. 2. М.; Л., 1941. С. 57. См. также: Избранные философские сочинения. М., 1949. С. 291.

Им делается важный вывод о естественных правах человека, к которым относится жизнь, вольность, безопасность. Это дает А. Н. Радищеву основание говорить о праве масс разорвать узы порабощения, если законы, принятые государством, и его власть не были употреблены на пользу народа. Отсюда и полное оправдание народных восстаний и даже призыв к мести мучителям — помещикам, чьей злой волей было порождено чудище крепостного права. Положив начало крушению просветительской утопии в России, Радищев выступил и как первый автор, не осуждающий, а приветствующий движения Разина и Пугачева. В самих народных предводителях он склонен видеть «великих мужей для заступления избитого племени».

Фигуры С. Т. Разина А. Н. Радищев касается в своих размышлениях о роли личности и месте случая в истории. «История свидетельствует, — пишет он, — что обстоятельства бывают случаем на развержение великих дарований; ибо… Чингис и Стенька Разин в других положениях, нежели в коих были, были бы не то, что были…» Как это напоминает пушкинское: «…случай есть мощное, мгновенное оружие Провидения»!

Говоря о личностях, вошедших в мировую историю, Радищев снова ставит имя вождя крестьянской войны в России в один ряд с известными историческими деятелями. «Ибо равно имениты для нас Нерон и Марк Аврелий, Калигула и Тит, Аристид и Шемяка, Картуш, Александр, Катилина и Стенька Разин» [83] .

83

Радищев А. Н. Полн. собр. соч. 1938., М.; Л., Т. 1. С. 178. Т. 2. С. 128–129.

В двенадцатитомной «Истории Государства Российского» крупнейшего русского историка Н. М. Карамзина изложение доведено лишь до начала XVII в. и потому разинскому восстанию не нашлось места. И все же дальнейший путь историографии этой проблемы пролегает именно через карамзинский труд, пробудивший у современников огромный интерес к истории, к прошлому своего Отечества. «Древняя Россия, — свидетельствует А. С. Пушкин, — казалось, найдена Карамзиным, как Америка Колумбом. Несколько времени ни о чем другом не говорили» [84] .

84

Пушкин А. С. Соч. Т. V. М., 1954. С. 37.

Многотомное сочинение Н. М. Карамзина вкупе с интереснейшими научными примечаниями, а также его знаменитая «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» дали обильный материал для раздумий и переживаний. Сам Н. М. Карамзин — не только мыслитель, ной незаурядный живописец слова. По его разумению, ремесло историка «с одной стороны… наука, а с другой — искусство». В понимании этого «последнего летописца», история состоит из волнующих событий, судеб людей, обуреваемых страстями, страдающих, действующих, совершающих героические и низменные поступки… Он доказывал необходимость мощной русской государственности, но считал, что важна не форма правления (хотя был твердым приверженцем монархии), а влитое в нее содержание, нравственные устои как народа, так и самодержцев, которым вверены его судьбы. Но, хотя карамзинское сочинение вызвало настоящую сенсацию, далеко не все восторженно принимали концепцию придворного историка, многие оспаривали и критиковали ее, причем далеко не всегда справедливо.

В «Истории Государства Российского» повествуется о возникновении казачества (автор видит в нем вредный и разрушительный элемент), о событиях «Смутного времени», о «мятежнике» И. Болотникове и «бунте князя Шаховского» — воеводы, сыгравшего определенную роль в воцарении Лжедмитрия I. Все это позволяет составить приблизительное представление о том, как бы выглядели в труде Карамзина страницы, посвященные Разину. Вряд ли историк оставил бы эту колоритную фигуру и связанные с ним яркие события без внимания, продолжи он свой труд дальше.

Интересно, что даже верноподданически настроенные авторы, освещавшие историю XVII столетия, не решались «перешагнуть» через события 1667–1671 гг. Так, В. Берх в своем «Царствовании царя Алексея Михайловича», хоть и поносит восставших на все лады, тем не менее отнюдь не игнорирует разинское выступление. Напротив, он склонен с возможной тщательностью живописать страшный разгул взбунтовавшегося народа («буйной сволочи») и внушить читателю, что, где бы ни побывали разницы, будь то персидские или российские владения, они оставляли за собой кровавый след, «производя везде ужасные злодеяния», губя «беспощадно мирных жителей, жен их и младенцев». Мотивы расширения восстания после возвращения казачьего отряда с персидских берегов выглядят у Верха довольно примитивно. По его мнению, во всем прежде всего повинен Разин, который, «привыкнув к разбоям и злодеяниям, не мог наслаждаться спокойной жизнью» и оттого «с наступлением весны 1770 года (так в тексте — В. С.) пустился „…на Волгу…“». Повстанческого предводителя Берх наделяет чертами чуть ли не вампира [85] .

85

Берх В. Царствование царя Алексея Михайловича. Часть первая. СПб, 1831. С. 260–261.

Следующий этап складывания историографии темы связан с деятельностью декабристов и А. С. Пушкина.

Декабристы очень высоко оценивали роль народа в истории. Собственно и смысл их борьбы во многом сводился к тому, чтобы дать избавление русскому мужику — главному спасителю отечества в войне 1812 г. Однако освобождение крепостного крестьянства мыслилось ими как акт, совершаемый силами тайных обществ. Отношение дворянских революционеров к народным движениям, в том числе и к крупнейшим крестьянским восстаниям XVII–XVIII вв., крайне недоверчивое, настороженное. Так, например, член Южного общества Александр Поджио писал: «…Мне хотелось, как русскому и по русскому делу, непременно ворваться в свою отечественную Историю… Недолго мне было пройти мысленно по главным событиям и, наконец, прийти к странному заключению: какие же были смуты, бунты, восстания? Все они имели особенный, по большей части местный, временный характер, не имеющий никакой связи, никаких отношений с общим характером страны! Соковнин, Стенька Разин, Пугачев — сами они и дела их не подходят нам» [86] . Характерное признание. Неудивительно поэтому, что ни М. А. Фонвизин, ни М. С. Лунин, ни Н. М. Муравьев, обращаясь в своих сочинениях к прошлому России, не упоминают ни об одном из содрогнувших страну крестьянских движений.

86

Мемуары декабристов: Южное общество / Под ред. И. В. Пороха и В. А. Федорова. М., 1982. С. 261–262.

В советской историографии правомерно обращалось внимание как на связанность декабристов традициями своего класса, напуганного продолжающимися волнениями крепостных, так и на несомненный интерес в их среде к истории борьбы русского крестьянства против гнета и бесправия [87] . Народные восстания в глазах дворянских революционеров были очень весомым аргументом, подтверждающим нежелание масс мириться со своей подневольной участью, а следовательно, — и правоту дела декабристов. Не приемля крестьянские бунты, члены тайных обществ в то же время, следуя за Радищевым, не разделяли точку зрения на них как на разбой и глумление бандитствующих молодчиков над добропорядочными обывателями. В декабристской среде предпринимались попытки лучше узнать, изучить подробности выступления С. Т. Разина и Е. И. Пугачева. Автор работ по истории XVIII в., в частности эпохи Петра I, А. А. Корнилович в 1824 г. издает отрывок из «Трех путешествий» Я. Я. Стрейса [88] — источника, который позволял толковать события не так однозначно, как ранее публиковавшиеся.

87

См.: Волк С. С. Исторические взгляды декабристов. М.; Л., 1958. С. 373;

Кафенгауз Б. Б. Об исторических взглядах декабристов // Доклады и сообщения Ин-та ист. АН СССР. Вып. 10. М., 1956. С. 41;

Степанов И. В. Крестьянская война… Т. 1. С. 113.

88

См.: Корнилович А. А. Ян Янсен Стрейс // Северный архив. Ч. IX. СПб, 1824. № 5. С. 275–290; Ч. X. № 7. С. 26–40.