Современный детектив ГДР

Он взглянул на ассистента и попытался улыбнуться: ведь он хотел сказать ему, что расследование этого дела в конечном счете его, Грисбюля, заслуга. Он видел, что Грисбюль перестал курить и, весь напрягшись, наклонился вперед.

— Так вот, — сказал Гроль, — заправщик, судя по его словам, видел Брумеруса незадолго до того, как тот, возвращаясь с Метцендорфером, подъехал к колонке, чтобы залить бак бензином. Речь шла о колпачках. Брумерус пытался завуалировать этот факт, заметив, что он уже заправлялся по дороге из Штутгарта. Но от колонки до дачи и обратно меньше сорока километров, а Брумерус залил восемнадцать литров. А ведь он обычно наполнял бак до отказа, он тогда еще раскачал кузов! Значит, в этих сведениях была какая-то несообразность. Чтобы не сомневаться, мы даже проверили их. Вторую ошибку он допустил, заговорив о техосмотре. Он подчеркнул, что в этом отношении чрезвычайно пунктуален. Но после очередного осмотра машина успела пройти свыше тысячи километров, а маршрут Мюнхен — Штутгарт — Бернек, по которому он якобы проехал, составляет едва лишь пятьсот. Это подтвердилось, когда вы заглянули в паспорт машины на мюнхенской станции обслуживания, Грисбюль!

Гроль снова откинулся в кресле. Напряжение постепенно отпускало его. Он поднял кисть руки.

— Загадка легко разгадывается, если Брумерус привез Альтбауэра на дачу из Мюнхена, а после убийства побывал в Штутгарте и вернулся оттуда. Тогда число километров сходится, тогда верно, что заправщик видел его недавно, а именно на пути из Бернека в Штутгарт, тогда ему и правда требовалось восемнадцать литров бензина! Таким образом, уже из рассказа Метцендорфера можно было сделать определенные выводы. Но они не были неопровержимы. Брумерус мог придумать какую-нибудь увертку, пистолета мы не обнаружили, а Брёзельтау или его жена могли присягнуть в том, что Брумерус находился в Штутгарте. Даже независимо от всего этого наших улик оказалось бы недостаточно. У нас не было ни пистолета, ни второй пули, а на календаре тот день не был помечен буквами «ММ», то есть «Маргит Маран». Значит, я должен был рискнуть поставить ловушку. Я воспользовался промежутком, который вы сами указали, — между восемнадцатым и девятнадцатым. А приманкой могло послужить ваше упоминание о календаре, которое господин Брёзельтау или его супруга немедленно передали Брумерусу, что я и учел. Я рассчитывал на то, что Брумерусу не удастся вспомнить, пометил ли он этот день инициалами «ММ» или нет. Ведь у него все смешалось. Для верности, полагал я, он явится, чтобы забрать календарь. Так оно и случилось. Это наше счастье, что он с перепугу выстрелил в чучело. Пистолет оказался тот самый, которого нам не хватало как вещественного доказательства, и это ставит Брумеруса в безвыходное положение. А то бы он еще мог утверждать, что действовал в состоянии шока и бежал с дачи. Ведь вторую-то пулю мы не нашли.

Грисбюль вопросительно посмотрел на комиссара.

— В этом отношении, — сказал Гроль, — Брумерусу повезло. Вы же стояли у окна и глядели в комнату, Грисбюль. Вы, наверно, заметили, что задняя дверь находится почти точно на одной прямой с письменным столом? Дверь, видимо, была открыта, и пуля Марана, не попав в цель, вылетела в сад.

Гроль взял вторую сигарету. Он сказал:

— Весь этот маскарад понадобился лишь затем, чтобы никого не подвергать опасности. Я рассчитывал также на то, что преступник будет ошеломлен, если застанет на даче именно старика Гроля. И все-таки нас чуть не перехитрили. Вопреки моему ожиданию Брумерус не подошел к окну, как в момент убийства, а благоразумно проник в дом через заднюю дверь. Но все равно, — заключил он, вдавливая сигарету в пепельницу, — нам повезло. Он резко встал и бросил в полутьму:

— И вам тоже, сударыня, я сказал бы, незаслуженно повезло. Спокойной ночи!

Не дожидаясь ответа, он направился к двери и вышел. Грисбюль вынужден был последовать за ним. Маргит Маран не стала их провожать.

9

— Ну вот, — сказал Гроль устало, когда они с Грисбюлем, сидя в «мерседесе», приблизились к воротам.

Грисбюль хотел повернуть к автостраде, но Гроль попросил:

— Нет, поезжайте к даче. Мне нужно еще раз оглядеть поле боя. На память, так сказать.

Они проехали через спящий, погруженный в молчание Бернек. Только в комиссариате, в комнате Биферли, еще горел свет, и Грисбюль не удержался от улыбки, заметив это. Потом он остановился у дачи. Они вышли из машины. Гравий опять громко заскрежетал под ногами. Гроль открыл дверь. Они вошли. Теперь он зажег верхний свет.

Представшее им зрелище вызвало у Грисбюля озноб. Манекен совсем свалился. Он лежал теперь, уткнувшись лицом в стол. Шляпа сползла вперед, плечи поникли. Можно было и правда подумать, что тело убитого комиссара рухнуло на стол.

И у Гроля было, по-видимому, такое же ощущение: он долго стоял не шевелясь. А потом, вздохнув, подошел к манекену, снял с него шляпу и протянул ее Грисбюлю. Пуля попала в цель: в шляпе было два круглых обгорелых отверстия.

— Отслужила, — сказал комиссар, — износилась и отслужила.

Он с размаху швырнул шляпу в дальний угол, но Грисбюлю показалось, что глаза Гроля погрустнели.

— Н-да, — прибавил он, — одному богу известно, Грисбюль, что еще из этого выйдет. Скандал, я боюсь, разозлит министра, а старого комиссара убрать легко! Ну все, поехали домой!

Ганс Шнайдер НОЧЬ БЕЗ АЛИБИ

I

Между обшарпанными стенами длинного, похожего на ущелье коридора царит полумрак. Слева и справа двери, двери и двери. Два окна процеживают дневной свет через армированные стекла, придавая ему зеленоватый оттенок. В дальнем конце коридора, словно луна, затянутая облаками, висит матовый шар с тусклой лампочкой. Стулья, расставленные в простенках между дверями, свободны. Кроме двух. На одном сидит мужчина и беспокойно вертит в руках шапку. «Виновен», — думаю я, ибо на лице у него вижу страх. Рядом — пожилая женщина, закутанная в большой черный шерстяной платок. Она спит, тихонько похрапывая, — воплощенная невинность. Два незнакомых человека.

По этому коридору я прохожу не впервые, по каждый раз путь кажется мне новым, так как встречаю новые лица. Здесь сидят уважаемые граждане, приглашенные повесткой. Не то что я: осужден, бежал, пойман, затем вдруг отпущен из тюрьмы домой — и вот сейчас опять в наручниках, под конвоем двух вооруженных полицейских, а впереди — новое следствие и тюрьма!

В середине коридора дневной свет смешивается с электрическим. На двери табличка: «Уголовный розыск». Первый конвоир распахивает дверь, второй вводит меня в комнату. Вдоль стен беспорядочно стоят стулья. Я получаю возможность сесть, ждать, раздумывать и проклинать свою дурь. Возле дверей усаживаются конвоиры.

Тошно. Хочется завыть, сломать решетку на окне и помчаться к Уле. Как она плакала, когда меня забрали…

С ума можно сойти. Сколько еще ждать, пока со мной наконец заговорят и снимут наручники?

Минут через десять чей-то голос прерывает мои раздумья:

— Вайнхольд, на допрос!

Оба моих стража встают, поправляют поясные ремни, одергивают мундиры и выводят меня опять в полутемный коридор. Идущий впереди открывает вторую дверь слева. Я останавливаюсь на пороге, оглядываю комнату. У окна за столом сидит старший лейтенант Вюнше, худощавый седой человек с усталым лицом. Однако глаза его за толстыми стеклами очков смотрят, как всегда, внимательно. Он указывает мне на стул по другую сторону стола. Я подхожу к стулу, но не сажусь, а протягиваю над столом скованные руки.

— К чему эта комедия?

Оба конвоира настораживаются, услышав мой громкий голос. Вюнше делает успокаивающий жест в их сторону, не сводя с меня изучающего взгляда. Его хладнокровие раздражает меня.

— Я протестую! — кричу я.

— Что ж, Вайнхольд, сами виноваты, — отвечает он, покачав головой. — Мы теперь опытные. Еще одного шанса вам не дадим.

Он приказывает снять с меня наручники. Исполнив приказ, конвоиры расстегивают пистолетные кобуры, причем не украдкой, а демонстративно, так, чтобы я видел.

Я сажусь.

— Все, Вайнхольд, конец, — тихо говорит Вюнше, глядя на меня чуть ли не с грустью. — Один раз вы нас обманули, даже, пожалуй, два. Но после того, что произошло вчера, вам уже не выкрутиться.

Я сжимаю кулаки. Меня бьет дрожь, и вот я уже у стола. Вюнше взглядом усаживает меня обратно, опередив подскочивших конвоиров.

— У меня есть доказательства, что я невиновен!

— Ошибаетесь. Есть доказательства вашей виновности, за что вас справедливо приговорили к пятнадцати годам. А теперь еще новое преступление: кража со взломом и покушение на убийство. Этого хватит на пожизненное как минимум. Если же следствие подтвердит, что вы умышленно покушались на жизнь… — Он выпячивает подбородок и уничтожающе смотрит на меня. — Улики налицо и свидетельские показания…