Современный грузинский рассказ

По дороге со скрипом тянется арба. На ней стоят полные янтарного винограда корзины. Над виноградом роятся пчелы и осы. На передке сидит сухой темноволосый, крепко сбитый крестьянин, держит в руке прут и легонько подхлестывает по грязным бокам огромных буйволов. На нем черная рубаха и брюки, заправленные в белоснежные шерстяные носки, на ногах вполне городские туфли, а на голове — старинная войлочная шапка. За арбой выступает крупная пышногрудая женщина. В одной руке у нее корзина с отборными гроздьями, а другой она держимся за копыл. По лицу ее струится пот — видно, устала она, да еще жара донимает, но женщина полна решимости донести корзину, не ставя ее на арбу. Зло поглядывая в спину мужа, она что-то сварливо бормочет себе под нос. Из-за скрипа арбы мужчина не слышит голоса жены, а может, и слышит, но виду не подает. Медленно, лениво бредут буйволы, тянут ярмо могучими тертыми шеями, отбиваясь от злющих мух грязными хвостами.

У кузницы стоят мужчины и смотрят в сторону арбы.

— Угости их, как ты умеешь, угости… — ворчит женщина.

— Идите-ка сюда, люди, угощайтесь виноградом! — весело зовет муж, останавливая буйволов.

— Ранехонько ты собрал, Георги! — удивляется какой-то старик и, сутулясь, подходит к арбе.

— Ничего не рано, а ну попробуй, какой он сладкий!

Люди отщипывают виноградину-другую и удивляются:

— Э-э! И впрямь хорош.

— Угощайтесь, угощайтесь… — с деланным радушием предлагает женщина.

Ее муж едва заметно улыбается и отворачивает лицо.

Мужчины берут по ягодке.

— Берите же, не стесняйтесь!

— Взять можно, так ведь не…

— Да бога ради! — женщине не удается скрыть фальшь в голосе, и лицо ее заливается краской.

Тщательно выбритый парень бойко раздает всем большие грозди, почти наполовину опустошая один годори. Женщина, не оглядываясь, уходит вперед, и по ее походке заметно, как она злится.

— Сахар, и только! — удивляется кто-то, вытирая о штаны липкие руки.

— А что, не время разве?

— Э, все-таки твой виноградник, Георги, на особом месте! Виноград раньше созревает.

— Погоняй, погоняй, темнеет уже! — кричит издали женщина.

Крестьянин погоняет буйволов, и арба трогается.

— Раздавай и дальше, как сейчас раздавал, и погляжу я, с чем ты домой приедешь.

Он не отвечает, похлестывает прутиком буйволов и, насупившись, глядит прямо перед собой.

У дороги стоит мальчонка со ртом, запачканным соком кожицы грецкого ореха, и поглядывает на арбу. Мужчина улыбается ему.

— Винограда не хочешь, малыш?

Мальчик стоит словно аршин проглотил, не говоря ни слова.

— Ты чей будешь, парень?

— Я сын Шалико… — отвечает он и, опустив голову, что-то вычерчивает ногой в пыли. Мужчина замечает розовый запыленный палец, выпирающий из рваной сандалии.

— Все еще не приехал отец? — Георги знает, что отец мальчика, уличенный в краже, сидит в тюрьме.

— Нет еще… — мальчишка взросло хмурится и сопит.

— Воо! — арба останавливается. Мужчина неспешно слезает с передка, запускает в корзину черную мозолистую руку и достает две пригоршни винограда.

— На, держи!

Мальчик подставляет подол рубашки и, уразумев, что виноград уже принадлежит ему, пускается сломя голову по откосу.

— Осторожней, сукин ты сын! — басом кричит мужчина, подбирает упавший виноград и бросает обратно в корзину.

Скрипит арба. Плетутся буйволы, пережевывая жвачку. Перед одним домом на валуне, сгорбившись, сидит старуха.

— Здравствуйте, тетушка! — окликает ее мужчина и снова слезает с телеги.

Буйволы терпеливо ждут хозяина, а он выбирает самые лучшие грозди и накладывает их старухе в передник.

— Угощайтесь, тетушка!

— Дай бог тебе счастья, сынок, — шамкает она, потом вдруг узнает мужчину и ударяет себя по колену иссохшей рукой.

— Уи, да это же ты, Георги! Дай бог добра твоему дому, ведь мой Ясона был тебе ровесником, сынок! Лучше бы господь меня прибрал вместо него…

Снова раздается скрип арбы. А вокруг столько красок. И хотя много других цветов — желтый, зеленый, серебряный и коричневый, но все же преобладает красно-бурый оттенок. А сверху нависает куполом лазурное небо. Лениво перебирают ногами буйволы. На арбе гордо сидит сухой темноволосый, крепко сбитый крестьянин. Он не обращает внимания на ворчащую жену — в сердце у него неизъяснимая радость. Осень…

Перевод Д. Чкония.

СТАРИКИ

По деревне разнеслась весть о том, что Пело Шавишвили приказала долго жить. Как в любой деревне, в Гумбати смерть, да еще такой древней старухи, как Пело, не была таким уж ошеломляющим событием. Здесь слова — «все там будем!» настолько естественны и понятны, что-не вызывают никаких праздных размышлений. На похороны, как правило, приглашают. Собирается уйма народу, в первую очередь, разумеется, вся деревня. Наезжают родственники из других деревень и городов. Именно на похоронах встречаются давно не видевшиеся близкие, друзья и, само собой, не могут скрыть чувства радости, вызванного встречей. Они приветствуют друг друга, обнимаются, целуются, слышен их приглушенный (как бы не услыхала семья покойника) смех, а порой и шутки. Может показаться странным, но я нигде не слыхал столько шуток, как в Гумбати на похоронах.

За домом в больших котлах варятся хашлама и плов с мясом. Из большой бочки разливают вино по бутылям и кувшинам. С овцы, подвешенной за ноги к шелковице, обдирают шкуру. Соседки перебирают зелень. В марани режут рыбу и сыр. Во дворе толпится народ. А наверху, в большой комнате, в гробу лежит крохотная бабушка Пело. В руку ей вложена восковая свеча, у изголовья на табурете поставлена тарелка с пшенной кашей, а мерцающие свечи наполняют комнату каким-то печальным потусторонним светом.

У двери среди женщин, облаченных в траурные одежды, сидят старые зурначи, раздувая щеки и прикрывая глаза, играют, а медоле [27] поет печальным голосом:

27

Медоле — музыкант, играющий на доли (большой барабан).

Мы в этом мире гости, Уйдем, а другие останутся!..

Когда заканчивается песня, единственная дочь бабушки Пело, пышная Элико, бьет себя рукой по щеке и начинает причитать, ей вторят невестки Пело. А бабушка Пело лежит спокойно, словно спит, ей-то теперь все равно. Свой долг она исполнила — вырастила четверых детей, выдала замуж дочку, женила сыновей, вынянчила внуков и правнуков и теперь с чистой совестью предстанет перед своим супругом «на том свете».

Беса и Миха хорошо помнят Пело в молодости, впрочем, чего только они не помнят, были свидетелями двух войн, на их глазах сменились три власти… Старики сидят на балконе и молча глядят во двор Шавишвили. Из-под их жестких войлочных шапок выбиваются белые-белые волосы, длинные, свисающие вниз усы тоже совершенно поседели, и на висках вздулись узелками синие жилки. Обоим в душу закрался страх. Они чувствуют холодное дыхание присевшей на забор Шавишвили смерти, но не подают виду и с деланным спокойствием взирают на собравшихся в том дворе людей и на прислоненную к дверной стойке крышку гроба.