Современный румынский детектив

— Это заметно…

Но сегодня меня ошарашивают не в последний раз. Прежде чем покинуть дом, я решаю, что, раз уж я сюда проник, надо этим воспользоваться в полной мере.

— Ваш сын дома? — спрашиваю Атену Пашкану. Она отвечает не сразу:

— Вообще-то да…

— Можно с ним переговорить?

— Вы непременно хотите?

Ее неохота, которую она даже не дает себе труда скрыть, меня интригует. Я становлюсь подозрительным и упрямым.

— Непременно, если вы ничего не имеете против.

Она колеблется, потом пожимает плечами, как бы говоря: "Будь что будет", и размашистым шагом направляется к двери в глубине гостиной. Широко распахивает ее и пропускает меня вперед. Я решительно вхожу и застываю у порога, отказываясь верить глазам.

Полкомнаты отгорожено металлической решеткой высотой в человеческий рост. Загон устлан зелеными тюфяками. В углу сидит существо, смутно напоминающее человека: макроцефал с водянистыми глазами и ртом на сторону. При виде нас он скалится в улыбке. На нем красная шелковая пижама, из рукавов торчат руки как палки. Вокруг валяется несколько изуродованных кукол.

— Джордже, дядя хочет с тобой поговорить, — обращается к нему мать. Потом ко мне: —Он у нас научился говорить. В последнее время он делает потрясающие успехи. Им занялся очень хороший врач… — И снова к сыну: — Скажи дяде, как тебя зовут!

Чудище поднимается на ноги и, вытаращив глаза, подходит к решетке. Я чувствую, как меня прошибает холодный пот. Мучительным усилием чудище разевает рот и с клекотом выталкивает:

— Жор — же… Жор — же…

— Браво, зайчик! — радуется Атена Пашкану. — Теперь скажи дяде, сколько тебе лет.

— Жор — же… Жор — же… — клекочет чудище.

— Ну — ну, малыш. Не так. Сколько тебе лет?

Джордже молчит и смотрит, осклабясь. Угораздило же меня! Пячусь вон из комнаты, Атена Пашкану выходит следом. — Простите, — бормочу я. — Я понятия не имел…

— Но он в самом деле очень продвинулся, — говорит Атена Пашкану. — На прошлой неделе я даже выводила его на прогулку. Первый раз за двадцать лет. Теперь, если выручу что-нибудь за картины, повезу его за границу, в специализированный санаторий. Я слышала, там делают чудеса. Новые методы…

Я не знаю, как мне поскорее ретироваться. Такое ощущение, что оплошал, как мальчишка. Но действительно, откуда мне было знать? Комкаю прощанье, еще раз невнятно извиняюсь и мчусь домой. Всю дорогу меня преследует голос макроцефала: " Жор — же… Жор — же…"

В корреспонденции Дана Сократе не нахожу ничего для себя полезного. Официальные письма из Союза и Художественного фонда, приглашения из разных иностранных музеев и с постоянных выставок, контракты, не слишком толстая пачка открыток от путешествующих товарищей по цеху. Личного характера только два письма от Адрианы: одно из Парижа, другое из Карловых Вар. Туристские впечатления, всякие пустяки, нежности довольно умеренной температуры. Все. Верчу в руках членский билет Союза художников, выданный в пятьдесят шестом году на имя Дана Сократе. Это-то я зачем прихватил? Без особого интереса перехожу к сберкнижке, старой, замусоленной, с обтрепанными краями. На счету три тысячи леев. Мелочишка по сравнению с тем, что он зарабатывал. Похоже, Атена Пашкану не преувеличивала, утверждая, что ее брат не из тех, которые копят. И тут же на меня нападает смех. А сам-то? В ящике стола я до сих пор храню, как бесценную реликвию, единственную сберкнижку, которая была у меня в жизни. С первой получки я побежал в сберкассу, завел книжку и триумфально положил на нее 1000 леев. Забрал через три дня, оставив 25, чтобы не закрыли счет. Думаю, что с этой точки зрения мы с Даном Сократе одного поля ягода.

Листаю книжку к началу и, присвистнув, обнаруживаю, что ошибся. На 14 января 1969 года счет покойного составлял 91 тысячу леев! 15 января Дан Сократе снял с книжки сразу 90 тысяч. Затем приход и расход вернулись к нормальным пропорциям. Что бы это могло значить? Имеет ли это отношение к преступлению? Сомнительно. Кто же станет убивать человека, чтобы поживиться деньгами, которые потрачены почти два года назад? Но все же нужно разобраться. Первый импульс — позвонить Адриане. Вовремя соображаю, что они познакомились только в июне шестьдесят девятого, так что я набираю другой номер, Атена Пашкану поднимает трубку на середине первого звонка, как будто сидела у телефона и ждала. И дверь она тогда открыла мгновенно…

— Алло!

— Это Аугустин Бребенел. Прошу прощения за беспокойство. Я тут обнаружил одну странную вещь. В прошлом году, в январе, ваш брат снял с книжки очень большую сумму. Не было ли у вас тогда каких-то крупных домашних расходов?

Моя собеседница озадаченно молчит, потом в ее резком голосе слышится искреннее недоумение:

— Нет, я и не знала, что у него деньги на книжке. Мы вообще его деньгами никогда не интересовались. Он давал каждый месяц на расходы, и все…

— Понятно, благодарю вас, — задумчиво произношу я.

И тут мне приходит в голову мысль, не имеющая никакого отношения к деньгам. Разве что к моим,

— Алло, еще минуту, пожалуйста!

— Я слушаю.

— У меня к вам просьба. Вы не могли бы продать мне тот портрет из комнаты вашего брата?

— Актрисы?

— Да, актрисы. Мне бы очень хотелось.

— В принципе я ничего не имею против. Только пока что не имею права. Надо сначала оформить наследство. И потом, я хочу, чтобы комиссия ее посмотрела, оценила хотя бы по минимуму.

— Конечно, конечно, только я вас попрошу не уступать ее никому другому. Я дам любую цену,

— Договорились, — обещает она. — Спасибо, и в сего доброго.

Кладу трубку на рычаг и погружаюсь в свои мысли. Из разговора с сестрой художника в голове засело слово "наследство". Выходит, что смерть Дана Сократе не только не ввергла его мать и сестру в нищету, но, напротив, сделала их богатыми наследницами. Теперь Атена Пашкану сможет даже повезти своего отпрыска на лечение за границу.

Конечно, преступление не могла совершить женщина. Но смотря какая. Атена Пашкану одной породы с братом: высокая, плечистая и, похоже, недюжинной, не женской силы.

Интересно, где была Атена Пашкану вечером 11 сентября?

Телефонный звонок будит меня в шесть. Лишь через несколько долгих секунд я соображаю, что меня зовут Аугустин Бребенел, что я у себя дома, что сегодня суббота и мне предстоит пойти в Союз художников собирать сведения о Дане Сократе. Еще не вполне все это уяснив, поднимаю трубку, и от голоса, который в ней раздается, голова становится ясной как стеклышко. Это голос полковника Думитреску.

— С прибытием тебя, — грохочет полковник. — Как отпуск?

— Спасибо, хорошо.

— Да? Тогда одевайся и жми в управление. Посылаю за тобой машину, через десять минут она будет у подъезда.

Но…

— Выполняйте приказ!

Тут уж не до расспросов, что да как. Наспех бреюсь электробритвой, которую терпеть не могу, ополаскиваю лицо холодной водой, за долю секунды одеваюсь и выхожу на лестничную клетку. Обнаруживаю, что лифт застрял где-то на верхних этажах, и прыгаю через три ступеньки вниз. На улице меня действительно ждет дядя Фане за рулем "волги", читая "Спорт" и невозмутимо пыхтя сигареткой.