"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

В течение долгих часов она читала, делала пометы и записи, иногда просто просматривала листы этого следственного дела двадцатипятилетней давности, невольно расставляя красные флажки в нужных местах.

Хотя глаза уже слипались от усталости, Ноэми не пропустила сеанса связи с Мельхиором. Она ввела его в курс своего личного состояния, а поскольку оно всегда самыми сложными нитями было сплетено с работой, в беседе сразу всплыло дело о пропавших в Авалоне. Вместе с сомнениями и страхами Ноэми.

— И все-таки удивительно, что вы настолько не в себе, — заметил психиатр.

— Полегче, док, у меня был очень тяжелый день, — предупредила она.

— Допустим, и все же. Вам не кажется, что вы участвуете в игре, затеянной именно ради вас? Невредимая половина лица — для чарующей деревни, вторая половина, искалеченная, — для затопленной деревни, пробуждающей чудовищные воспоминания. Все наоборот, как на фотонегативе, как на диапозитивах того времени. Это расследование все больше и больше становится похожим на вас. Осмелюсь даже сказать, что оно стало спасительным для вас в настолько разных сферах, что странно этого не замечать.

— Не стоит меня недооценивать, док. Я ровно это и вижу, и, похоже, именно это меня пугает. Что эта деревня, что я — у нас одинаковые шрамы.

— И что вы теперь собираетесь делать? Опять бежать? Спрятаться? Или снова стать тем исключительным полицейским, каким были всегда?

— Льстец… Я уверена, вы говорите так всем полицейским, которым снесло половину физиономии и которые затаились где-то во французской глубинке со старым черно-белым расследованием. В любом случае слишком поздно, я редко даю задний ход, особенно теперь, когда уже по уши увязла.

— Молодец, — завершил сеанс Мельхиор.

30

Кофеварка наполнена, круассаны на столе, а часы в кабинете показывают 8:30. После звонка Мельхиору Ноэми под удивленным взглядом Пикассо, который даже начал ее копировать, свернулась калачиком. И тогда она решила завершить ночь на рабочем месте. Когда рассвет потихоньку начал будить деревню, плоды ее бессонницы уже красовались на четырех стенах кабинета, сплошь покрытых копиями допросов, опознаний и фотоснимков из архивного дела.

Когда бригада наконец была в сборе и все, как в музее, осмотрели собственный кабинет, украшенный результатами давнего расследования, Ноэми объявила о полном пересмотре дела. Трое ее подчиненных смирно уселись за стол, не решаясь прикоснуться к выпечке.

— Двадцать пять лет назад, — начала она, — Авалон исчез под водой из-за строительства гидроэлектростанции. Появилась надежда на рабочие места для каждого на стройке, была создана программа переселения и строительства такой же деревни. Все руководство работами, от постройки до эксплуатации объекта, взяла на себя компания «Global Water Energy». И вот во время этой кутерьмы пропало трое детей. Сирил Кастеран, Эльза Сольнье и недавно нами обнаруженный Алекс Дорен. В их похищении был ошибочно обвинен некий Фортен, сезонный рабочий, занятый в аграрном хозяйстве мсье Пьера Валанта, нашего дражайшего мэра.

— Он владел одной третью угодий тогдашнего Авалона, так что имел один шанс из трех нанять этого работника, — встал на защиту отца Ромен. — Это где угодно могло случиться.

— Никто не собирается заковать его в наручники, — успокоила заместителя Шастен. — Мы всего лишь воскрешаем в памяти факты. Итак, продолжим. Именно в день тройного исчезновения пропадает и Фортен, а Валант обнаруживает, что у него украден один из пикапов. Зарегистрированный «форд-транзит»…

Ноэми пошарила по стене взглядом в поисках остальных сведений, но безуспешно, поскольку пазл еще не уложился полностью в ее памяти…

— Плевать, что зарегистрированный, ведь через несколько дней полностью обуглившийся пикап был обнаружен во дворе заброшенного зернохранилища в трехстах километрах отсюда. Я опускаю облавы, вертолетное патрулирование региона, использование собак-ищеек, четыре с лишним сотни допросов и тысячи донесений самодеятельных детективов, которые якобы видели детей: кто в Париже, кто в Реюньоне, кто в киношке. В конце концов, благодаря славному прошлому налетчика, Фортена стали считать признанным виновным, а пропажу детей переквалифицировали в похищение.

— Факт обнаружения одного из трех тел не доказывает того, что Фортен не похитил двоих остальных, — заметил Буске. — Всем хотелось бы, чтобы дети оказались похищены, но они могли быть убиты здесь, все трое. И все тем же Фортеном.

— Верно. И мы ничего об этом не узнаем, пока не увидим своими глазами. Вот почему, вместо того чтобы спускать озеро, мы вызвали из Парижа бригаду речной полиции.

— Ну, это вы круто.

— Поверьте мне, если бы мальчик был найден рядом с горой, я бы попросила, чтобы ее просверлили, как головку сыра грюйер.

Затем она обратилась к мальчишке-полицейскому, который следил за всем происходящим, точно зритель перед экраном телика:

— Милк, расскажешь мне об этих трех семьях?

— Конечно, — загорелся молодой человек, — я уже вчера расспросил маму.

— Оставь ты в покое маму, — грубо осадил его Буске, — тут дело серьезное. Если хочешь, пусть она пройдет конкурс в полицию, но прекрати впутывать ее в наше расследование.

Молодой флик покраснел, Буске дружески взъерошил ему волосы. Так обстановка разрядилась, чашки наполнились кофе, а от круассанов остались одни крошки. С набитым ртом Милк продолжил:

— Кастераны. Как вы знаете, отец семейства, Андре, был смотрителем старого авалонского кладбища, а его жена Жюльетта — сиделкой. Теперь оба на пенсии, хотя некоторые до сих пор не хотят менять сиделку и время от времени вызывают мадам Кастеран. Жюльетта Кастеран никогда не переставала верить в возвращение Сирила. Ей говорили, что его похитили, а она всегда отвечала: он просто сбежал из дому. Она записалась в Ассоциацию родителей детей, ставших жертвами [585] , и регулярно звонит туда. Во всяком случае, она никогда не теряла надежды, потому что убеждена, что ее сын где-то далеко, что он жив.

585

APEV — Association des parents d’enfants victimes (фр.).

— Однажды я заходил к ним в связи с ограблением, — добавил Ромен. — У них там обоев почти не видать, все стены увешаны фотографиями Сирила. Их надежда еще горше, чем скорбь, которая заполняет собой все, не оставляя места ни для чего другого.

— Самые нудные — это как раз родители, что еще надеются, — вздохнула Ноэми, — не хочу никого обидеть. Бесконечные телефонные звонки в Ассоциацию, разговоры с собеседниками, которые даже не притворяются, что верят им. Мне кажется, работать с ними сложнее всего.