"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Те, кто говорит о новом уровне коммуникации между СМИ и обществом, плохо представляют себе время бумажных писем с простой маркой на конверте.

В коробке я сразу заметил несколько серьезных посланий, не менее содержательных, чем профессиональные статьи газетно-журнальных дебатов. Между ними попадались и другие – злобные выпады, сгоряча набросанные ручкой или даже карандашом. Их авторы – в основном мужчины за семьдесят – во всем винили феминистку Гудрун Шюман, мусульман или Златана Ибрагимовича. Или просто писали о том, что «любая баба заслуживает хорошей взбучки».

Я давно не получал мейлов от предполагаемого убийцы, из чего сделал вывод, что он мог перейти на бумажные письма. Только это и заставило меня еще раз пересмотреть содержимое коробки. С первого взгляда на конверт я определял, стоит ли его вскрывать, – я для этого достаточно опытен.

В результате около дюжины писем я отложил в сумку с ноутбуком, которая лежала рядом со мной на переднем пассажирском сиденье. Остальные вместе с коробкой выбросил в обнаружившийся за бензозаправкой мусорный бак. После чего снова взял курс на Гётеборг.

Англичанин захотел встретиться в пабе «Паддингтон», что на Санкт-Паулигатан, 1.

Это почти wasteland. Пустошь.

Так далеко я заезжал лишь раз, когда только купил GPS и столь плохо его запрограммировал, что отклонился от шоссе в неизвестном направлении. Я долго блуждал возле какого-то Ульскрукена, прежде чем, ориентируясь на парк аттракционов с «американскими горками», выбрался оттуда через Лисеберг, Готиа-Тауэрс и «Гамла-Уллеви» – непонятно почему так названный совершенно современный стадион.

Сразу после Буроса солнце скрылось за тучами, а когда я поворачивал на Ландветтер, в ветровое стекло снова хлестал дождь, и в воздухе пахло осенью.

В памяти всплыли изображения англичан из книжек моего детства: элегантные, подтянутые, непременно в котелках и с зонтиками в руках, если, конечно, они не были солистами «Роллинг стоунз». Они разговаривали на той разновидности английского языка, которую называют королевской, и были джентльменами до мозга костей.

Тогдашний англичанин был продуктом двух мировых войн и послевоенной нищеты, нынешний – современного изобилия и нездоровой пищи. Рommes frites [857] , чипсы, бекон и несколько литров пива в день – в результате все население поголовно страдает избыточным весом. А с утонченностью было покончено, когда первые футбольные фанаты, высадившись на континенте, разбили стекла в витринах магазинов и помочились в фонтаны.

857

Картофель фри (фр.).

Не могу похвастаться, что знаю гётеборгские пабы, но два-три, в которые заходил на Авевине [858] , показались мне отвратительными. Из разряда тех, что называют плескальнями и где плещут в лучших английских традициях или, скорее, даже в ирландских.

Именно ирландские пабы стали у нас настолько популярны в последнее время, что любой швед считает себя экспертом по «Гиннессу», даже если выговаривает это слово далеко не с первого раза.

Но англичанин, поджидавший меня в «Паддингтоне», пил не «Гиннесс». Он сидел за маленьким столиком в глубине зала с чем-то больше похожим на пинту «Битера». Собственно, я не знал, кто это, пока он не помахал мне.

858

Центральный проспект в Гётеборге.

Он узнал меня, потому что видел по телевизору.

Англичанин оказался совсем не толстым, скорее крепким, с темными короткими волосами. Высоко закатанные рукава рубахи открывали предплечья, сплошь покрытые татуировками, значение которых я мог истолковать лишь предположительно. Меня не удивило, что во рту у него сильно недоставало зубов, а те, что сохранились, производили отталкивающее впечатление – всем известно, что англичане панически боятся дантистов.

– Закажи себе «Битер», – посоветовал он. – Пиво здесь настоящее, не сравнить с мочой, которую продают в пабах на Авенине.

Я попросил минеральной воды, рискуя получить бутылкой в лоб. Оно и понятно: бармен, гордящийся богатейшим ассортиментом пива самых экзотических сортов, мог воспринять такой заказ только как оскорбление. Даже по другую сторону Е6.

Информатор представился как Джимми. Он нервно постукивал по своему бокалу, и я заметил, что у него изгрызены ногти. На всех пальцах, кроме указательного правой руки. При этом его белая футболка была безупречно чистой, без надписей и картинок и аккуратно заправлена в голубые джинсы.

– И что ты имеешь мне сообщить? – начал я.

– А сколько дашь?

– Все зависит от того, что ты скажешь.

– Мне не нужны подачки.

– Никто не станет покупать у тебя кота в мешке, пойми. Для начала я должен убедиться в том, что информация представляет для нас хоть какую-то ценность.

Он помрачнел и поднялся из-за столика. Потом вернулся с новой пинтой, сел и начал рассказывать:

– В тот вечер я работал сверхурочно. По-черному. Копы никогда до меня не докапываются, потому что я не люблю бумаг. За меня числится мой приятель. – Он вздохнул. – Так вот, каждый имеет право расслабиться. А англичанину для этого не нужно даже пива. Достаточно сказать: «Cheers, mate!» [859] – и ты везде дома. Но в тот вечер политик успел наклюкаться еще до того, как вошел в зал. Он взял виски, не помню, какой именно. Я не интересуюсь такими вещами, если мне не наливают. Он сидел один за столиком рядом с дверью. Я протирал бокалы, когда увидел другого. Этот вошел с улицы и, судя по всему, хорошо знал, чего хочет. Он был в черных очках, и взгляд такой, словно стекла запотели. В тот вечер на улице лило, совсем как сейчас, как каждый день в этом чертовом Гётеборге.

859

Привет, друзья! (англ.)

– Но разве в Англии не бывает дождей? – не выдержал я.

– Да, но то в Англии.

Один – ноль в его пользу.

– В общем, не знаю, протер он свои стекла или нет, но он подошел к барной стойке и так наклонился, будто хотел что-то заказать. А когда я взглянул туда в следующий раз, его уже не было. – Он замолчал. Я ждал. – Прошло… точно не скажу, мне было чем заняться… но, что-то около часа, может, больше, когда этот парень снова появился в зале. Теперь он стоял рядом со столиком политика и как будто хотел угостить того. Он снова подошел к бармену и сказал ему – я четко слышал – на fuckin’ ’orrible [860] английском: «One wisky». Мой коллега спросил, какого сорта, и он ответил: «Один черт». В общем, он что-то взял, вернулся к столику и… Я не понял, что произошло, но вскоре и он, и политик исчезли. Одновременно. И больше я их не видел.

860

Ужасный (искаж. англ.).

Я чуть не крикнул: «Wow!» – но сдержался. Похоже, мой новоиспеченный приятель действительно видел убийцу Ульрики Пальмгрен. Я с трудом сохранял невозмутимый вид.

– Что скажешь? – допытывался Джимми.

– Э-э… А кто-нибудь еще это видел? – спросил я.

– Понятия не имею, но ведь речь не об этом.

– Неужели? – Я посмотрел ему в глаза. – Ведь странно получается, тебе не кажется? Ты один видел, ты один обратил на него внимание, а?

Джимми дернул плечами:

– Там было много народу, полный зал… Я не знаю.

– Но ты его заметил, разве это не странно? В нем было что-то необычное?

– Не думаю, я просто прочел газету, увидел тебя по телевизору и решил немного заработать…

– Как он выглядел?

– Гм… Очки, как я сказал, усы… Рослый такой… правда…

– Что – правда?

– Не знаю, как сказать… – замялся Джимми. – Мне показалось… что с ним… что-то не так.

– Что именно?

Он поджал губы, словно задумался. Я ждал.

– Одежда, – нашелся Джимми. – Такое впечатление, что костюм был ему тесен. Не по размеру.