"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
Он видел в них боль, с последствиями которой ей предстоит жить всю жизнь.
Для нее это тоже станет вечностью. Она приговорена страдать пожизненно.
И в этот момент он принял решение.
Он встал, пожал руку отцу, не отдавая себе отчета, что едва не сломал ему пальцы.
— Позаботьтесь о ней, мсье Дюрье.
Отец не мог вымолвить больше ни слова.
Тогда Рафаэль поцеловал Джессику в лоб и прошептал:
— Никогда не забывай Вилли, хорошо?
— Обещаю.
— Пока он остается здесь, — добавил он, положив руку на сердце, — он не умрет.
— Конечно.
—
Губы Джессики задрожали.
— Здесь тебе не место, Джесси. Здесь никому не место.
— Но…
— Сделай, как я сказал.
— Я могу хотя бы писать вам?
— Конечно. Я буду читать все твои письма, можешь быть уверена. А теперь иди.
Эпилог
Эксперты-психологи признали Сандру ответственной за свои действия.
Ее приговорили к двадцати годам тюрьмы благодаря смягчающим обстоятельствам.
Во время предварительного заключения в следственном изоляторе недалеко от Шатору она написала Рафаэлю письмо.
Три строчки на большом белом листе.
Теперь я свободна. Благодаря тебе.
Каждый день я молюсь за тебя. И за твоего брата.
Надеюсь, что ты меня простишь.
Рафаэль разорвал листок на мелкие клочки и бросил его в унитаз.
А потом спустил воду.
Джессика и Рафаэль увиделись еще раз. Через год и девять месяцев после встречи в комнате для свиданий. В суде, когда она пришла давать показания.
О нем никогда так не говорили. Его сердце оттаяло на мгновение.
По окончании процесса, который длился пять дней, суд присяжных приговорил Рафаэля к пожизненному заключению с условием отбывания двадцати двух лет в тюрьме строгого режима.
Смягчающие обстоятельства не были приняты во внимание.
Спустя некоторое время его перевели в тюрьму.
Примерно через месяц он взял в заложники врача и забаррикадировался в медпункте.
Когда прибыла команда спецназа, он отказался вступать в переговоры.
Отказался сдаться.
Группа пошла на штурм в конце дня.
Они всадили ему пулю в голову и освободили врача целым и невредимым.
При нем нашли пару фотографий. На одной были его мать и оба брата.
На другой — отец.
И еще у него было несколько писем.
Джессика узнала об этом по телевизору, в восьмичасовых новостях.
В этот вечер она погрузилась в молчание.
С тех пор и по сей день она не произнесла ни единого слова.
Карин Жибель
Искупление кровью
Издательство АЗБУКА®
Сильвии и Джеки, без которых не было бы этой книги, во имя свободы, которую они мне дарят, и мечты, которую воплощают в жизнь
Пролог
Все вечера похожи один на другой, ночи тоже. И дни одинаковые.
За что ухватиться?
Нужен ориентир, определяющий ритм времени, не дающий ему превратиться в отвратительный бесформенный ком.
Нужно цепляться, как за ветви деревьев посреди бесконечной равнины, за голоса, звучащие в сердце молчания.
В каждом часе за что-то определенное. Жесты, запахи или звуки.
А за стенами — поезда.
Децибелы свободы взламывают безмолвие одиночества. Того, что пожирает медленно, кусок за куском. Затягивает в бездну отчаяния.
Поезда прорываются извне, достигают глубин души, ни во что не ставя ограждения, толщину бетона и крепость стали.
Уехать вместе с ними.
Пуститься в воображаемый путь, уносящий все, что еще осталось, к избранной цели.
Вскочить в вагон, проникнуть в мчащийся поезд.
Ничего другого не остается.
Здесь, посреди пожизненного заключения.
Понедельник, 4 апреля
Марианна приоткрыла один глаз — посмотреть на старый, побитый будильник, красовавшийся на столе из поддельного дерева. Все здесь было поддельным так или иначе.
Скоро время прогулки. Другие уже наслаждаются, но она выйдет позже. Так ребенок, наказанный за непослушание, топает ногами в классе, пока его сверстники резвятся во дворе.
Двор… Марианна вспомнила, каким он был в начальной школе. Высокие деревья, немного печальные, будто вымахали слишком быстро посреди квадратных лужаек, заросших сорняками. И зеленых, облупленных металлических скамеек. И криков детворы. Смеха, а порой и слез.
Счастье? Нет. Сущий ад.
Так или иначе, все и всегда было сущим адом. Во всех местах, во все времена.
Двор. Квадрат асфальта между четырех стен, увенчанных колючей проволокой. Бесчеловечный, как и все остальное. Но глоток свежего воздуха — черт, как это прекрасно!
Особенно когда у тебя пожизненный срок.
Нет, меня не выпустят ни за что. Разве когда мне стукнет шестьдесят и ревматизм одолеет до самых корней волос. Лет через сорок, не раньше…
При этой мысли вся спина, от затылка до крестца, будто подернулась инеем.
Она слишком опасна, высказался психиатр. Вот ублюдок, проклятый лепила!
Слишком склонна к насилию, неспособна обуздывать свой гнев и делать различие между добром и злом.
Ну да. Укол героина — добро. Ломка — зло.
Я им как бельмо в глазу. Таким, каковы они есть. Обывателям, которые косо на меня смотрят, воспитателям, гремящим речами и грешащим поступками, работникам социальных служб, которые и не работают, и ничему не служат. Судьям при вынесении, копам при исполнении, городкам при пополнении, надзирателям-карателям, адвокатам разве что дьявола. Всему гнилому обществу, которое не понимает, кто я. Кем могла бы стать…