"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33
Шрифт:
Они не хотели знать пол будущего ребенка, просто выбрали два имени.
Роман, если будет мальчик.
Лана, если родится девочка…
72
Когда мы приезжаем к Василе, Тама смущается. Она все время боится произвести плохое впечатление, не понимает, конечно, что похожа на ангела. Что ее улыбка способна залечить любые раны, а мягкий и всегда немного грустный взгляд – мощное противоядие от жестокости в целом мире.
Мы пообедали по дороге, заехали в ресторан на берегу озера, и Тама задавала мне вопросы об отце. Раньше она не решалась ничего у меня спрашивать. Но
Я ей просто ответил, что теперь мой отец – Маню.
Васила удивилась, когда увидела, что я приехал не один. Я впервые приезжаю в компании девушки. Она спрашивает ее имя, обнимает.
Бабушка у меня такая. Она сразу поняла, что я люблю Таму. Значит, и она ее будет любить.
Старая ферма еще больше обветшала, но Васила никогда отсюда не уедет. Здесь она у себя дома. Здесь все, как она хочет. Здесь она жила с дедушкой, когда тот медленно угасал. Она каждый день сидела с ним, мыла его, кормила, ободряла. Каждый день рассказывала, что происходит вокруг: о людях, о мире, который с каждой минутой уходил от него все дальше.
Каждый день доказывала ему свою любовь, свою преданность.
Именно поэтому я ею восхищался. Восхищаюсь и сейчас.
Сначала она обняла Таму, потом меня. С удивительной силой обняла. В этих руках я находил успокоение, но Тама об этом не знает.
Когда мне было девять лет и мы только приехали в Париж, я убежал из дому. Я взял лишь маленькую сумку с кое-какой одеждой. У меня не было ни денег, ни документов. Ничего не было, кроме глубоких ран и желания умереть.
Я ехал автостопом, рассказывал небылицы, врал. Пять дней спустя я очутился здесь, у бабушки с дедушкой.
Дедушка уже был слаб, но еще вставал. Его звали Хашим, он был высоким и сильным. Немногословным, но глаза говорили за него. В них читалось то, что он пережил. Все, что ему пришлось преодолеть. Унижения, предательство, несправедливость. Его руки и спина скрючились от тяжелой работы, а лицо походило на изрытую дорогами карту сокровищ, которая вела к настоящему кладу – его взгляду.
Бабушка с дедушкой приняли меня, ни разу не упрекнув. Вопросов тоже не задавали. Потому что они уже знали ответы. Они обработали мои раны и сказали, что я могу оставаться сколько захочу.
Каждую ночь я орал от страха.
Каждую ночь боялся, что за мной приедет отец.
Тогда Васила приходила ко мне в комнату и брала за руку. Говорила, что, когда я вырасту, все образуется.
Но она забыла сказать, что есть крест, который мы несем всю жизнь. Не важно, стали мы уже взрослыми или нет.
Я провел у них месяц, а потом за мной приехали родители. В школе начали интересоваться, где я, и им могли отказать в материальной помощи… Отцу пришлось отыскать своего сына. Свою игрушку. Свою боксерскую грушу.
Чтобы сохранить лицо, он поклялся, что мой побег заставил его задуматься и что он изменился. Но как только мы уехали с фермы, он остановил машину, заглушил мотор и долго меня бил. Так сильно, что сломал мне несколько ребер.
Мать ничего не сделала, чтобы прекратить это. Она давно решила, на чьей стороне.
А если бы и вмешалась, он ударил бы и ее. Поэтому-то она бездействовала.
Моего отца звали Даркави. Я любил его.
Несмотря на побои, на ругательства. Несмотря ни на что. Просто потому, что он был моим отцом. Между двумя приступами ярости он умел быть хорошим и справедливым. И даже нежным.Моего отца звали Даркави. Я любил его.
И я же его убил.
Но об этом знает только Межда.
С тех пор я живу с призраком отца и с ранами, которые он мне нанес; они глубоки, как сама бездна.
Изри курит во дворе, а я в кухне с Василой. Это, в общем-то, не совсем кухня. Здесь, на ферме, есть одна большая комната с огромным камином. Прямоугольный стол, накрытый желто-зеленой клеенкой, четыре деревянных стула, дровяная печка для готовки, маленький холодильник и шкаф для хранения провизии. Узкая крутая лестница ведет на второй этаж, там две комнаты. Изри предупредил Василу, что мы будем спать в одной кровати, и она ничего не сказала.
Напротив дома – большой курятник, где весь день бродит десяток кур.
Васила хочет приготовить на ужин мясное рагу, и я предлагаю свою помощь. Она с удивлением на меня смотрит, наверное, беспокоится, что я все испорчу.
– Не волнуйтесь, мадам, – говорю я с улыбкой. – Я уже давно научилась готовить. Так что идите спокойно к Изри. Уверена, вы по нему соскучились…
– Спасибо, дочка.
– Не за что, мадам. Это вам спасибо за прием.
– Можешь звать меня Василой.
– Хорошо, Васила.
Она уходит, и я принимаюсь за работу. Окно открыто, и я вижу, как она подходит к Изри.
– Как дела, сынок?
– Очень хорошо, джедда [936] . А у тебя?
Он поднимается, чтобы уступить ей стул. Старый разболтанный стул, уличный наверное. У меня теплеет на душе, когда я вижу их вместе, рядом друг с другом.
– У меня тоже хорошо, – говорит она. – Тама захотела приготовить ужин.
– Пусть готовит. Увидишь, как у нее отлично получается!
936
Джедда (jedda, араб.) – бабуля.
Он обнимает бабушку за плечи.
– Симпатичная девчушка! – негромко говорит та.
Она, конечно, не знает, что я все прекрасно слышу.
– Симпатичная и очень милая. Я так рада за тебя. Ты же к ней хорошо относишься?
– Да, джедда. Не беспокойся!
– Проведаем Хашима?
– Завтра сходим, – обещает Изри.
Когда на дворе темнеет, Изри подкладывает в камин поленья и разводит огонь. Мы долго греемся, и я очарована игрой пламени.
Потом мы садимся за стол, и я молюсь, чтобы ужин пришелся Василе по душе. Сначала она нюхает содержимое тарелки. И после первой ложки выдает вердикт:
– Ты прекрасно готовишь, Тама!
– Спасибо, Васила.
Потом она поворачивает голову к Изри и улыбается:
– Хороший выбор, сынок!.. А как вы познакомились?
Мы с Изри незаметно переглядываемся. Я предпочитаю, чтобы на этот непростой вопрос ответил он. Изри, наверное, расскажет какую-нибудь историю, красивую и выдуманную.
– Межда привезла ее…
Улыбка Василы исчезает, глаза тускнеют.
– Отдала Сефане с мужем, а потом забрала, когда Таме исполнилось тринадцать. Но Межда плохо с ней обращалась, поэтому теперь Тама живет у меня.