"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33

Он был одет в футболку, плотно облегающую грудь и бицепсы; еще на нем были чистые, но поношенные хлопковые джинсы и такие же старые трекинговые ботинки.

В кармане у него лежал паспорт на имя Гершома Перетца, жителя Тель-Авива, и свидетельства о вакцинации собак. Их у него было пять – три метиса среднего размера, волкодав и самка золотистого ретривера, – и никого из них нельзя было назвать выставочным животным. У самки отсутствовало ухо, у одного из метисов – левая передняя лапа, у остальных имелись всевозможные шрамы и обрубленные хвосты. Выгуляв собак в саду, Джерри погрузил их в «вольво икс-си 90», арендованный в аэропорту. Жилище, которое он снял через сайт Airbnb, представляло собой двухэтажное здание в пригороде Милана. Это был типичный дом умершего родственника, обставленный мебелью, слишком уродливой даже для блошиного рынка, но Джерри был человеком со скромными потребностями. Владелец согласился отменить бронирование и взять деньги по-черному, чтобы по возвращении на родину его арендатору не пришлось оформлять многочисленные – и несуществующие – израильские документы.

Перед отъездом он прихватил большую отвертку с деревянной рукояткой и сунул ее в задний карман джинсов.

Он поехал в Милан, в район Маджолина, где припарковался, а затем добрался до здания в десяти минутах ходьбы, на входной двери которого была установлена камера наблюдения. В семь часов утра, в рассветных сумерках, на улице встречались только мусоровозы и редкие любители ранней пробежки. Он обмотал пальцы скотчем, отключил отверткой электрическое соединение камеры, затем открыл дверь кусочком проволоки и пешком поднялся на третий этаж. За закрытыми дверями начинался шум пробуждающейся жизни: плач детей, телевизоры стариков, которые просыпались рано, чтобы ничего не делать; однако в интересующей его квартире было тихо. Он отпер замок проволокой, снял цепочку и, разувшись, чтобы не шуметь, вошел в полутемное помещение. Затем проверил комнаты: в первой – спящая женщина, во второй, через коридор, – старик на кровати с откидным изголовьем.

Мужчина спал, его живот под одеялом был раздут от асцита, конечности походили на четыре палки. В комнате, провонявшей лекарствами и алкогольными парами, слышалось только его сиплое дыхание; рассветное солнце, проникающее сквозь жалюзи, отбрасывало его тень на стену с маленьким алтарем падре Пио [273] .

Джерри задумался, брызнет ли из старика жидкость, если проколоть ему живот, но проверять не стал. Вместо этого он сунул в рот старику свой носок и крепко удерживал его, пока тот просыпался.

273

 Падре Пио, или Пий из Пьетрельчины (1887–1968), – священник и монах из ордена капуцинов, почитаемый как католический святой.

– Если издашь хоть звук, я выколю тебе глаза, – прошептал он, пригрозив ему отверткой. – Потом скормлю их твоим внукам и сделаю то же самое с ними. Я знаю, где они живут и в какую школу ходят. Кивни, если понял.

Старик, обливаясь кислым потом, кивнул, и Джерри отпустил его.

– Что тебе нужно? – хрипло спросил лежащий.

– Поговорить о твоих грехах. Помнишь Окуня?

– Не знаю… да. Сколько времени…

– Много. Ты думал, что тебе все сошло с рук, не так ли?

– Не понимаю, о чем…

Джерри ткнул отверткой ему в ноздрю:

– Хочешь третью дырку в носу? Я знаю, что ты и твои друзья провернули много лет назад, так что не отпирайся. Мне нужны имена.

Джерри узнал все, что ему требовалось. В половине седьмого утра улица внизу начала оживать, откуда-то доносился аромат кофе: время в его распоряжении подходило к концу.

Он оглядел комнату.

– Ты плохо ходишь, тебе будет трудно дойти до окна, – произнес он.

– У меня рак печени… Он сожрал меня…

Но Джерри его больше не слушал, сосредоточенно роясь в лекарствах на тумбочке.

– Никакого снотворного?

– Нет. Но я тебе все рассказал… Чего еще ты хочешь?

– Вставай.

При помощи Джерри старик повиновался, ища глазами путь к спасению и силясь втиснуть распухшие ноги в тапки.

– Тсс, – велел Джерри. – Не станем будить даму, ладно?

Старик кивнул, из его глаз и носа потекло. Джерри подвел его к двери квартиры и, подхватив свои ботинки, вывел на лестничную площадку.

Мужчина попытался позвать на помощь, но Джерри вовремя зажал ему рот, оцарапав его губы скотчем.

– Лестница – это великая классика, – прошептал он и толкнул его.

Старик упал спиной на ступеньки, ударившись о площадку со шлепком мусорного мешка. На втором этаже открылась дверь, и громкий голос, перекрывающий звук телевизора, поинтересовался, не ушибся ли кто.

– Судья Нитти? – спросил старческий голос.

Несмотря на множественные переломы, Нитти был еще жив. Джерри склонился над ним, придерживая свои длинные волосы, чтобы не испачкаться.

– Травмы, соответствующие падению, – шепнул он на ухо старику и размозжил ему череп о край ступеньки.

9

Мать Джузеппе Контини по-прежнему жила в старом кондоминиуме на улице Сан-Преденго, который Франческа видела тридцать лет назад, хотя и не помнила его таким убогим. Теперь дом почти полностью населяли пакистанцы, работающие на близлежащих животноводческих фермах.

Ей открыла сиделка-румынка и провела ее в комнату Сильваны. Женщина сидела в кресле с откидной спинкой под большим черным распятием на стене, из ее носа тянулись кислородные трубки. Помимо кресла, здесь стояли больничная койка и стойка для капельницы, а в воздухе висел невыносимый запах болезни и дезинфицирующих средств. В свои восемьдесят два года Сильвана весила почти девяносто килограммов, и Франческа едва узнала в ее огромном теле черты женщины, с которой познакомилась несколько десятилетий назад.

– Меня удар хватил, когда вы позвонили, – сказала старуха. Голос у нее был сильный, но хриплый и задыхающийся. – Сколько мы уже не виделись?

– С самых похорон вашего сына. Много воды утекло. Как вы?

– Как старая развалина. Зато вы все такая же. Садитесь куда-нибудь.

Сиделка взяла с кресла журнал и ушла на кухню. Франческа села, с отвращением ощущая телесное тепло своей предшественницы.

– Спасибо, что согласились меня принять.

– У меня не так уж много дел. О чем вы хотели поговорить?

Франческа с облегчением поняла, что Сильвана не связала ее фамилию с похищенной девушкой, о которой трубили во всех газетах и выпусках новостей.

– Я недавно вернулась из-за границы и начала обращаться мыслями ко всем делам, которые вела до отъезда… И мне вспомнился суд над вашим сыном. Я пришла, чтобы попросить прощения.

Сильвана закряхтела:

– За что? Вы не виноваты.

Франческа вздохнула; в этот момент все казалось ей нереальным.

– Процесс должен был вести мой отец, а я была всего лишь стажеркой. Но отец оказался очень занят. В газетах уже несколько месяцев писали, что ваш сын – Окунь, судьи проявили предвзятость, присяжные – еще больше, и меня просто размазали в зале суда. Возможно, отец и сумел бы добиться оправдания Джузеппе, но мне это не удалось. И меня всегда мучили сомнения, не был ли ваш сын невиновен, не вынесли ли ему несправедливый приговор.

В действительности Франческа ощущала не сомнения, а уверенность. Но в разговоре с матерью Контини она надеялась ухватиться за что-то, что подтвердило бы ее неправоту.

– Мой сын был невиновен. С ним омерзительно обошлись.

– Если это так и мы сумеем доказать его невиновность, то сможем очистить его имя, – солгала Франческа.

– Не знаю, что и сказать… Я уже даже не уверена, имеет ли это для меня значение. Скоро я встречусь с ним на небесах.

– Есть ли у вас какие-то доказательства, которые мы еще не представили в суде? Или хотя бы подозрения?